Но это — лишь небольшие эпизоды дальнейшей истории «бамовской эскадрильи», героической истории военных лет. А тогда, в августе 1940 года, ни выговоры, ни благодарности не трогали сердца Скорика. Погиб лучший друг — Сережа Курочкин. В расцвете сил, на исправной машине, в распрекрасную погоду, среди ясного дня. На секунду какую-то опоздал — погиб сам и людей погубил. Вот уж горе и досада.

Это был поистине черный год для бамовской эскадрильи. Отряд нес потери — одну за другой. Было и раньше множество острейших моментов, подобных тем, что случались со Скориком на Хунгари, на Зее, на Витиме и не только с ним — каждому довелось пройти по краю пропасти, и не раз. Но все обходилось более или менее благополучным образом, и вот подряд пошли тяжелейшие происшествия. Словно удача, неизменно сопутствовавшая аэрофотосъемщикам, в 1940 году отвернулась. Потом не раз говорили, что кто-то разбил зеркало. Причем инстинктивное предубеждение аэросъемщиков против поплавковых конструкций не подтвердилось: в 40-м году бились гидросамолеты поплавковые, бились и летающие лодки. Гибли люди, гибли самолеты.

Счет потерям открыли на Гилюе, близ Тынды.

Из воспоминаний бортмеханика А. И. Ковалева: «В Усть-Нюкже собралось несколько экипажей, а горючего не было. Поэтому решали вопрос: как быть? Решили послать в Тынду одну машину, чтобы она полностью заправилась и еще загрузила порядка тридцати бидонов с бензином и доставила это горючее в Усть-Нюкжу. Все это происходило в начале июня 1940 года. Но так как был штиль, а река Гилюй небольшая, то перегруженный самолет врезался в лес. Экипаж, состоящий из летчика Михайлова, б/мех. Ермолаева, начпорта Наумова, погиб…»

Заканчивался сезон 1940 года. Из экспедиций начали вывозить самолетами наработанные «в поле» материалы и высвобождавшихся людей. 23 сентября пилот Е. П. Ефимов получил от начальника Ирканской экспедиции А. Д. Клочко задание вывезти в Иркутск технические материалы, профессора И. И. Орябинского, находившегося в это время в командировке на Иркане, и жену начальника авиабазы Каплан с ребенком — пятилетним мальчиком. Экипаж самолета состоял из самого Ефимова и бортмеханика Николая Филатова. Это был второй в этот день вылет «семерки» — летающей лодки МП-1 с опознавательным знаком СССР Ж-7.

Из воспоминаний В. М. Бутовой:

«Не будучи фаталисткой, все же не могу забыть какого-то странного ощущения перед этим вылетом Ефимова из Ирканы. Встретился он мне на дорожке в гидропорту. Подошел и попрощался. Меня это удивило, так как он никогда перед вылетом не прощался. Я ответила ему шуткой: «Вот еще. Пять раз в день будете вылетать, и каждый раз прощаться?..»

Поднялся в воздух самолет Ефимова нормально. Радиостанции на промежуточных базах по трассе поочередно сообщали: пролетел. Но вот радиостанция в Нижнеангарске сообщений о самолете, пилотируемом Ефимовым, не дает. Гидропорт Иркана непрерывно запрашивает Нижнеангарск. Ответ все тот же: «Самолета не было». Встревожились. На розыски поднялись в воздух все имевшиеся в наличии наши самолеты. Нигде самолета Ефимова не обнаружили.

Начальник экспедиции Клочко сообщил во все районные, поселковые организации. Созданы были наземные поисковые группы — никаких результатов.

Только на третий или на четвертый день пришло известие. Рыбаки на озере Байкал заметили плавающий предмет. Это, уцепившись за обломки, барахтался в волнах Байкала Николай Филатов — бортмеханик погибшей «семерки». По какой-то фантастической случайности он остался жив. Из последующего его рассказа стало известно, что катастрофа произошла при подходе самолета к Байкалу. Начался густой снегопад. Видимости не было. К слепым полетам самолет не был приспособлен (и штурмана в самолете не было — авт.). Продолжать полет было невозможно. Пилот Ефимов повел самолет на посадку на озеро Байкал и при снижении из-за густого снегопада зацепился за деревья на берегу озера. Это и послужило причиной катастрофы. Бортмеханика Филатова спасли, а из Байкала извлекли тела, погибших. Похоронили летчика Ефимова и погибших с ним пассажиров Орябинского и обоих Каплан в Нижнеангарске».

На похороны приехали почти все, кто оставался в это время в экспедиции: Клочко, Комиссаров, Бутова, Скорик, Ломанович. В самолете Ефимова была чуть ли не вся годовая продукция работы экспедиции. Большую часть удалось поднять со дна бухты Фролиха и спасти. Для этого на берегу пришлось организовать лагерь тральщиков и водолазов. Несколько дней подряд разматывали пленку, протирали и сушили.

Некоторые важные уточнения вносит Алексей Ковалев, бывший механик экипажа Ефимова, тоже оставшийся в ту осень горьким сиротой — без командира и без самолета:

«Евгений был жизнерадостным, всегда улыбался, никогда не кричал. Под стать ему и б/мех Филатов — пожилой, спокойный, знающий и… маленький. Он всегда подкладывал на сидение две подушечки, чтобы лучше видеть из кабины. Недолго пришлось с ним работать. При той катастрофе на Байкале в районе бухты Фролиха Филатов получил перелом левой ноги в двух местах. После мы вытащили сломанный самолет, сняли пригодные агрегаты, а остатки сожгли.

Я нашел полусферический камень и выбил на нем зубилом: «Ефримов Е., Орябинский И. И., Каплан…». Это на мысу, в кустах, метрах в тридцати-сорока от берега, если двигаться с севера, при повороте в бухту Фролиха…

С ними должен был лететь А. Балякин, но потом его оставили, а послали меня. В последний момент инженер отряда Павел Кононович Шабанов оставил и меня. Видно, не судьба.»

Гибель Жени Ефимова, с которым проработали бок о бок три года, буквально потрясла Ирканскую экспедицию. Он был очень живой, теплый человек, С ним было всем как-то особенно хорошо и спокойно. И, потеряв, не знали, как сделать, чтобы память о нем осталась надолго. Выпустили специальную стенгазету, посвященную короткой светлой жизни летчика. Там были проникновенные стихи инженера экспедиции А. Горячева, полные искреннею чувства скорби от невосполнимой утраты. Алексей Ковалев тоже посвятил стихи погибшему командиру и самолету Ж-7:

Летчика Ефимова действительно помнили. У него было много друзей, и они не оставили без заботы вдову летчика и дочку Светлану. Не забыли жизнерадостного пилота даже те, кто прошел сквозь ужасы войны.

«Женьку все любили», — сказала Варвара Михайловна. Так просто.

Но счет потерям не был завершен. Пришла весть, на озере Круглом погиб летчик А. Путинцев. 1940 год преследовал бамовских летчиков до конца, 25 декабря самолет Г-1, оборудованный лыжами для посадки на снег, шел в сторону Нелят. Вел машину Анатолий Семенович Швидловский. Внезапно самолет попал в сильнейший снеговой поток. Стало темно. Вокруг вспыхивали разряды молний. Шли вслепую. Самолет швыряло из стороны в сторону. Дело могло кончиться плохо. И тут в просвете облаков летчик увидел заснеженный склон хребта. Решил рискнуть сесть.

Встречный ветер дул с такой силой, что при соприкосновении с землей скорость самолета была невелика. Тем не менее, один из членов экипажа получил ранение. Когда непогода улеглась, оказалось что буря загнала их на саму Шаман-гору, на высоту около 3000 метров. Швидловский послал товарищей за подмогой, а сам остался с раненым. Из брезентовых чехлов сделал палатку и пять дней провел у постели раненого. Все продукты отдавал ему. Сам держался на махорке. Выкурил целый мешок.

Местные охотники выручили экипаж, попавший в беду. Однако ни взлететь, ни спустить самолет с Шаман-горы оказалось невозможною Приборы сняли, а сама машина — фюзеляж, крылья, моторы — сохранилась в целости. Только в 1984 году строители БАМа и пилоты улан-удэнского авиапредприятия добрались туда и с большим трудом переправили остатки самолета в Таксимо.

Иногда говорят, что летчики — прирожденные кочевники, небесные странники. «Вы далеко летаете — скоро забываете» — такими обидными словами девушки отклоняют предложения залетных кавалеров проводить с деревенской гулянки домой. Но, если разобраться, большинство летчиков, при всей их бродяжьей жизни, в глубине души лелеют мечту о надежном семейном очаге, о нежном создании, которое любит и ждет. И гораздо чаще, чем у простых смертных. Его величество Случай в жизни пилота играет решающую роль. Так, пробитое крыло определило судьбу Василия Борисова. А начиналось все в безоблачный день, когда ничто не предвещало сердечной раны.