Неожиданно в помещение вошел милиционер: «Бутова из Олекминской экспедиции здесь?.. Следуйте за мной. Вас вызывает следователь».

Варвара Михайловна почувствовала, как кровь ударила ей в виски. С трудом встала. Ее остановил голос Клочко.

«Отставить! Я начальник экспедиции Главного управления железнодорожного строительства НКВД, — решительно сказал он работнику милиции. — Прошу по всем вопросам, прежде всего, обращаться ко мне».

Клочко сам отправился к следователю и дал необходимые разъяснения о летнем пожаре и временном перерыве в радиосвязи. Но все же в Могоче у Бутовой взяли подписку о невыезде. Настроение у нее стало совсем скверное; одно спасение — работа.

На могочинской базе техники в это время завершали обработку полевого материала, Варвара Михайловна пристроилась к ним разбираться с финансовым отчетом. А когда закончили, как раз подоспело решение комиссии, которая установила, что конторская избушка сгорела не по умыслу, а из-за несоблюдения противопожарных правил при установке печки-времянки. «Ваше счастье, что не сгорел ни один документ», — сказал на прощание следователь. Дело было прекращено, и группа во главе с Клочко выехала в Москву. В Бамтранспроекте сотрудники еще долго подшучивали над Варварой Михайловной: «Расскажи, признайся, Варя, как контору поджигала…» И принимались изображать, как перепуганная бухгалтерша бегает вокруг горящей избы, вскрикивая: «Товарищи! Товарищи!..»

Чрезвычайное происшествие властно вторглось в жизнь экспедиций БАМа. Основные события развертывались в короткий промежуток времени — с 24 сентября по 4 октября, но запомнились очевидцам на всю жизнь.

Вся дальневосточная авиация, все радиосредства, военные и гражданские организации, официальные и секретные службы были включены в поиски пропавшего самолета «Родина». Бамовская эскадрилья как самая мобильная и находящаяся по предполагаемому маршруту его следования была поднята в первую очередь. Пятьдесят радиостанций Бамтранспроекта обеспечили связь с дальними отрядами, и первым распоряжением было приостановить эвакуацию, организовать специальные поисково-спасательные группы.

Поиск шел от Байкала до Совгавани. В таежных поселках, факториях опрашивали население: не видел ли кто, не слышал ли что?.. Но это было похоже на поиск иголки в стоге сена, потому что не удавалось сделать главное — сузить до сколько-нибудь реальных размеров район поиска. Без этого при огромности пространства нельзя было рассчитывать на успех. Даже спустя десятилетия, при наличии высокоразвитых систем радиолокационного и космического слежения на Дальнем Востоке время от времени пропадают самолеты и вертолеты. А тут никто не мог сказать даже приблизительно, где сосредоточить усилия. Искали малейшую зацепку. Особенно внимательно прослушивался эфир на тот случай, если экипажу удастся подать сигнал, ведь аварийная радиостанция в самолете была.

Нервозность обстановки усугублялась пониманием того, что как только выпадет снег, — а это должно было произойти со дня на день, — положение резко ухудшится. Экипаж даже если он уцелел при посадке тяжелой колесной машины, наверняка погибнет. Там одни женщины. На что надеялись?

Этот полет был со всех точек зрения необыкновенным, рекордным, вызывающе дерзким.

«24 сентября 1938 г. в 8 час. 12 мин. утра па московскому времени известные всей стране летчицы-орденоносцы Гризодубова Валентина Степановна, капитан Осипенко Полина Дмитриевна и старший лейтенант Раскова Марина Михайловна (штурман) вылетели в беспосадочный перелет из Москвы на Дальний Восток на двухмоторном самолете. Самолет стартовал со Щелковского аэродрома близ Москвы…»

Сообщение было опубликовано во всех центральных газетах 25 сентября, а накануне передано московским радио. Главная газета страны — «Правда» — напечатала на первой странице фотографию трех миловидных женщин, знаменитых летчиц, улыбающихся на утреннем солнце; тут же — сводка лаконичных радиограмм, полученных с борта самолета, носящего святое для каждого человека имя — «Родина». Последняя радиограмма, переданная штурманом в 17.34, гласила: «Широта 55'00", долгота 80'30". Высота 5000 метров. Раскова». Значит «Родина» в тот момент была на подходе к Новосибирску, где уже наступала темнота… Цитируемые телеграммы с борта самолета были чересчур лаконичными, без общепринятого в те годы агитационного пафоса, и людям, сведущим в подобных делах, стало ясно: с полетом что-то не ладно. Возможно, радиосвязь была затруднена из-за сильных помех в атмосфере. Тогда непонятно, почему самолет с названием «Родина», с женским экипажем на борту был выпущен в полет в ненадежную погоду. Или мы действительно обзавелись такой могучей техникой, которая позволяет принимать столь дерзкие решения и сообщать о них с предельной краткостью…

Да, техника, по крайней мере, в части механической, достигла высокого уровня надежности, хотя, конечно, не до такой степени, чтобы вовсе не считаться с силами природы. В штабе перелета знали, что метеоусловия по намеченной трассе тяжелые: сильный грозовой фронт над Уралом, еще более мощный на Байкале, Хабаровск также закрыт облаками. Потом будут говорить, что это Гризодубова буквально с боем сумела добиться разрешения на вылет, обзвонив для этого почти всех членов Политбюро. Но в сущности, рискованное решение было продиктовано нечем иным, как временем. Речь шла не о рекордах во славу отечественного спорта, а о той — жить стране или погибнуть.

Типографские машины уже начали печатать тираж утренних газет за 25 сентября, когда стало известно: радиосвязь с самолетом «Родина» потеряна. Верно, капризы радио считались по тем временам делом обычным, механика была сравнительно более надежной, и члены комиссии по перелету не теряли надежды на благополучный исход. Гораздо больше тревожило то, что погода стала еще хуже. К тому же наступила ночь, а вынужденная посадка в таких условиях исключительно опасна. Если же самолет исправен, то по графику экипаж скоро увидит рассвет — в полночь по московскому времени. Это должно было произойти где-то в районе северной оконечности озера Байкал. Там, в поселке Душкачан, по заданию правительства специально для «Родины» установили мощный радиомаяк, чтобы он указывал путь самолету. Бели, конечно, штурман слышит землю. Вдоль расчетной трассы всем радиостанциям, в том числе экспедиционным бамовским, была дана команда внимательно слушать эфир. В штабе перелета старались не смотреть на часы. Но даже здесь, в штабе, не все знали, что связи с «Родиной» не было с самого начала, а так называемые радиограммы «с борта самолета» искусственно составлялись по данным наземной пеленгации.

Обнаружить самолет не удавалось, и на память людям невольно приходили бесследное исчезновение во льдах Арктики экипаж Сигизмунда Леваневского, гибель Михаила Бабушкина, других отважных летчиков.

26 сентября (самолет мог находиться в воздухе менее тридцати часов) газеты опубликовали скупое, протокольно жесткое сообщение ТАСС, озаглавленное «Ход перелета самолета «Родина»:

«В течение всего дня 24 сентября штабом перелета непрерывно поддерживалась радиосвязь с самолетом «Родина».

В 17 час. 34 мин. самолет, находясь на высоте 5000 метров, сообщил по радио свои координаты (г. Каргат) и в дальнейшем регулярно передавал по радио сведения о полете. Полет протекал успешно.

Затем самолет вошел в зону фронта со снегопадом и дождем. Весь дальнейший путь до озера Байкал протекал в сложной метеорологической обстановке, и связь с самолетом была нерегулярна… Место посадки самолета не установлено. Ведется непрерывное радионаблюдение за эфиром и организованы розыски самолета».

После этого, вплоть до 4 октября ни газеты, ни радио больше ни буквой, ни звуком не упоминали о самолете «Родина», будто и не было его никогда. Шел лихорадочный поиск, велось расследование всех обстоятельств, но на прессу был наложен запрет. Вплоть до особого распоряжения — никаких предположений, эмоций по поводу исчезнувшего самолета — и без того хватало бед. Вот еще два факта из «Истории Второй мировой войны», характеризующие осень 1938 года: