— Купальник я захватила, но сейчас воспользуюсь одним из этих. Так будет быстрее, к тому же…
Фейт подумала о том же самом. После такой жуткой работы она уже никогда не сможет надеть тот купальник, в котором доставала мертвеца.
— Прежде чем переодеваться, нужно включить кондиционер в спа и, наверно, взять коврик с массажного стола. Положим ее на него…
— Хорошо. Бедняжка Бобби. Она ведь и на самом деле была отличной массажисткой. Я сама попала вчера к ней на стол, и она убрала боль в шее, которая досаждала мне уже два или три месяца. Такая глупая смерть, ненужная, необязательная смерть. Извините. Звучит тривиально то же самое, наверно, можно сказать о каждой смерти или по крайней мере о большинстве случаев.
— Мисс Долан была в добром здравии, ей не исполнилось пятидесяти, и она утонула в джакузи, чего в обычных обстоятельствах случиться было не должно. Так что вы правы: необязательная смерть.
В спа было прохладно, и Фейт установила реле на еще более низкую температуру. Некоторое время тело здесь пролежит, а потом… Они отнесли массажный коврик к джакузи и пошли переодеваться.
Люси и впрямь оказалась в приличной форме. У нее было тело спортсменки, с эластичными, тренированными мышцами.
— Занимаетесь спортом? Бегаете? — поинтересовалась Фейт.
— Спортом я занималась в школе, а сейчас только бегаю. Это моя страсть.
— В теннис не играете? У моего мужа — это теннис.
Люси наклонилась за упавшим на пол халатом.
— Нет, теннис мне никогда особенно не нравился.
Фейт изо всех сил заставляла себя думать о лежащем в джакузи теле как о неодушевленном предмете, манекене, которыми пользуются для тренировки оказания первой медицинской помощи. Прием не срабатывал. Едва она просунула руки под плечи утонувшей, как на нее накатила волна печали и отвращения. Судя по выражению на лице Люси, та испытывала нечто подобное. Действуя слаженно и быстро, они вытащили тело из джакузи, положили на коврик и перенесли в спа, где и оставили, накрыв простыней.
Покончив с неприятной обязанностью, они прошли в душ, а потом, облачившись в мягкие махровые халаты, устроились в шезлонгах у бассейна. Фейт поймала себя на том, что не хочет возвращаться в кухню. Судя по тому, какой аппетит продемонстрировали гости за завтраком, многого от нее и не потребуется. Пока бушует шторм, все останутся в доме, а из-за смерти Бобби людям будет не до развлечений. Интересно, чем эти женщины смогут себя занять? Будут сидеть по комнатам? Или собьются в группу? В коллективе человек чувствует себя в безопасности.
Безопасность. Фейт думала об этом с того самого момента, как наткнулась на тело.
— Знаете, она ведь не пила, — обронила Люси, словно в ответ на ее мысли.
Фейт знала. В первый вечер Бобби пила минеральную воду, тогда как остальные налегали на шампанское. И потом она тоже отказывалась от алкоголя.
— Перед массажем Бобби задала мне несколько вопросов. Предупредила, что отвечать необязательно, но если я все же отвечу, это поможет ей соприкоснуться с моим естеством. Что-то в этом роде. Сама я пью много. И сказала об этом ей. Объяснила, что пью просто так, от скуки, потому что в тех местах, куда я хожу — в клубе, на вечеринках и приемах, — полагается пить. Бобби меня пожалела. Нет, она ничего такого не сказала, но я это почувствовала. Вслух же она сказала, что избегает содержащихся в алкоголе токсинов. Призналась, что очень хотела выпить бокал шампанского в самолете, но отказалась, зная, что потом пожалеет.
— И, однако ж, выпила вчера целую бутылку.
Люси пожала плечами.
— Похоже, что так.
В последовавшей за этим тишине было слышен вой ветра и шум дождя, но женщины некоторое время молчали, предавшись каждая своим мыслям. Фейт заговорила внезапно и даже немного сбивчиво, словно ее подтолкнула представшая перед глазами яркая картина оборвавшейся жизни.
— Что бы хотели сделать со своей жизнью? — спросила она. — Извините, это дело глубоко личное, и я ужасно виновата. Просто на меня как-то все нахлынуло… Все ведь может закончиться совершенно неожиданно, а вы показались мне…
— Хотите сказать, что я недовольна жизнью? Кстати, Бобби тоже заметила. Наверно догадаться нетрудно. Чем бы я хотела заниматься? — Она замолчала и молчала так долго, что Фейт уже начала подниматься. Зачем спрашивала — это ведь совсем не ее дело.
— Я вырастила двух замечательных дочерей. И горжусь этим. Младшая осенью отправится в колледж. Нет, нет, не в Пелэм — упаси Бог, — в Нью-йоркский университет. Хочет стать социальным работником, изменить мир. Старшая в Стэнфорде. И тоже хочет изменить мир, только по-другому — визуально, через кино. Наверно, я хотела того же в их возрасте. Сейчас уже трудно вспомнить. Знаю, вы сейчас скажете, что я совсем еще не старая. Я и не старая, но со временем вы тоже обнаружите, что забывается очень многое. Итак, что бы я хотела сделать со своей жизнью? Я бы хотела писать книги. — Она сдержанно улыбнулась. — Я даже написала одну. И, кстати, этот эпизод помню хорошо.
— Когда это было? И о чем книга? — Впереди целый день, может быть, не один — все они оказались пленниками бури. Спешить некуда, возвращаться к другим не за чем, а то, что они должны были сделать, уже сделано.
— Это было в год окончания колледжа. Я жила на Манхэттене с Элейн. Вы, может быть, уже знаете — кто-то упомянул об этом вчера вечером. Устроили все, разумеется, наши родители. — Люси произнесла это с нескрываемой горечью. — Мы обе работали в издательствах. Я читала все, что присылали — надеясь наткнуться на гения, — готовила кофе, забирала из прачечной белье старших редакторов, и мне это ужасно нравилось. После нескольких недель чтения решила попробовать написать сама. Как и большинство первых романов, то был роман становления, вхождения во взрослую жизнь. Что-то вроде Холдена Колфилда в юбке. В те годы мы все носили юбки. Мини.
Я уже пробовала свои силы в Пелэме, и профессора всячески меня поддерживали и ободряли. Правда, «Нью-йоркер» ответил вежливым отказом, но зато «Мадемуазель» напечатала отрывок.
— А потом?
— Потом… Однажды, ранней весной, я пришла домой и увидела, как моя мать сжигает в ванной почти готовую рукопись. Ванну я тоже хорошо помню — такая большая, старомодная, с ножками в виде львиной лапы. Мать у меня всегда была женщиной предприимчивой. Облила бумагу какой-то гадостью из зажигалки — тогда ведь все курили, кто же мог знать? — и положила сверху спичку. Вспыхнуло мигом. Когда я пришла, остался только пепел.
— Но почему она это сделала?
— Потому что ей не нравилось. Прочитав немного, она убедила себя, что это «мерзость». Вообще-то я собиралась укрыться под псевдонимом, но она, конечно, этого не знала.
— Как же тогда она вообще узнала, что вы что-то пишете? От вас?
— Нет. Ей рассказала Элейн. Объяснила, что сделала это ради моего же блага. Ее сильно беспокоило, что книгу могут опубликовать, и люди примут ее как правду, замаскированную под вымысел. По-моему, именно так она мне и сказала. Как видите, некоторые воспоминания не тускнеют. Элейн говорила, что псевдонимы никогда не помогают, что люди всегда догадываются, кто настоящий автор, что мы живем в мире, где нет тайн. Все оно так, только мне было наплевать, узнает кто-то, что я написала, или никто ничего не узнает.
Давняя рана не затянулась и болела сейчас так же, как и много лет назад. Фейт положила руку на плечо Люси.
— Что вы сделали? Уехали оттуда?
— Что я сделала? Приняла приглашение пообедать с Недом Стэплтоном, другом моего брата, и напилась. А через девять месяцев у меня родилась дочь, Бекки.
— Ты не можешь отказать отцу в праве пройти с тобой к алтарю! Да что с тобой такое! Конечно, мы бы хотели получше подготовиться к свадьбе собственной дочери, но ты же сама все так мило устроила. Разумеется, мы ничего не имеем против Неда. Брак с ним — это твой первый разумный шаг за последние несколько лет.
— Почему бы тебе не помолчать, мама? Я бы сделала аборт, если бы в нашей стране это не было так трудно. В крайнем случае мы могли бы вообще никому ничего не говорить. Я так и хотела, но Нед уперся. Ему, видите ли, нужна настоящая свадьба, и он собирается пригласить всех своих приятелей по Йелю, которые напьются и будут приставать к моей подружке. Так что давай не будем ссориться по пустякам. К алтарю мы пройдем втроем, ты, я и отец. Так теперь многие делают, даже в вашем кругу. Потом я брошу букет, и мы постараемся видеться как можно реже.
