После того, как Банни столь поспешно покинула космобазу, Диего Метаксос и Стив Марголис отправились в комнату, которую им выделили для жилья.

— Так что у тебя с этой девушкой? — спросил Стив шутливым тоном. — У нее достаточно добропорядочные намерения?

Диего смутился и покраснел. Раньше он думал, что, когда Стив будет с ним, все сразу само собой наладится, но даже со Стивом Диего почему-то чувствовал себя не очень уверенно. По-настоящему хорошо и спокойно ему было только в тот день, который он провел в поселке, когда читал свои стихи и все люди, которые их слышали, поняли его и поверили ему. Но после того как Стив приехал и провел несколько часов у постели больного Франсиско Метаксоса, капитан Фиске и полковник Джианкарло заперлись со Стивом в кабинете и долго о чем-то беседовали. Это тревожило Диего, не давало ему покоя. Последние пару дней Стив был очень занят и, не считая недолгих визитов к Фрэнку в госпиталь, все время отдавал организации того, что он называл “своей экспедицией”.

Диего некогда было даже поговорить со Стивом как следует, и он решил воспользоваться случаем.

— А что ты собираешься делать, когда выберешься отсюда? — спросил он Стива, когда они остались наедине в своей комнате.

— То же самое, что намеревался делать твой отец, только я получше к этому подготовлюсь. Я отыщу месторождение этих минералов, обозначу его вешками, возьму образцы...

— Наверное, для тебя будет даже лучше, что экспедицию поведешь ты, а не папа, — сказал Диего с горечью, которой от себя не ожидал — по крайней мере, он не думал, что заговорит так со Стивом.

— Эй, сынок! — Стив перестал складывать бумаги в сумку и повернулся к Диего. В его карих глазах плескалась затаенная боль и обида. — Все совсем не так, как ты думаешь. Для меня не было бы ничего лучше, чем если бы Фрэнк был в порядке и руководил этой экспедицией. Но ведь он и сам хотел бы, чтобы я продолжил его дело, разве нет?

Диего передернул плечами.

— Может, и хотел бы. А может, и нет.

— Ты это о чем?

— А тебе не приходило в голову, что, может, он таков, каков он есть сейчас, как раз потому, что ему не хочется продолжать то, что он начал?

— Что ты такое говоришь? То есть, по-твоему, выходит, что он сам хочет оставаться в таком состоянии? — недоверчиво спросил Стив. — Потому, что у него не получилось сделать дело до конца с первого раза? Диего, милый мой мальчик, ты говоришь глупости.

Диего снова пожал плечами. В том, как приподнялись и упали его плечи, явственно читалось раздражение и недовольство. Ему больно было думать о папе. И больно было думать о Лавилле. И ему не хотелось даже думать о том, что он может потерять еще и Стива. Поэтому он сознательно старался надавить на Стива, обидеть или запугать его — что угодно, только чтобы Стив не уезжал в эту экспедицию.

— Не знаю, Стив. Может, эта экспедиция — вовсе не такая уж хорошая затея, а? Вот скажи, что они собираются делать, если ты найдешь это месторождение?

— Ты переобщался с Банни и местными из поселка, Диего. Подумай головой. Компания вложила в эту планету до черта денег.

— А ты и рад случаю, — язвительно бросил Диего. — Я думал, вот, ты приедешь, будешь заботиться о папе... А все, что ты сделал, — это взял на себя его работу! Ты такой же, как и все остальные подхалимы из Компании! Тебе нет до нас никакого дела, ни до нас, ни до этой планеты, вообще тебя ни черта не волнует, кроме этой поганой Компании!

— Диего... Сынок...

— Я тебе не сынок! — пылко сказал Диего и кинулся к двери. — Пока! Я пошел к своему папе. И знай, если ты вернешься точно таким же, как он, я позабочусь о том, чтобы ваши кровати сдвинули вместе!

Когда люди, одетые в зеленые медицинские костюмы, считают, что должны тебя обследовать, нужно выполнять все их требования и по возможности даже помогать им. Особенно если за их спинами нависает огромный громила-десантник с маленькими, близко посаженными, мутными свинячьими глазками, из тех парней, которые до смерти любят выкручивать людям руки и отрабатывать кошмарные болевые приемы на живом и трепыхающемся беззащитном теле. Поэтому Яна подавила обиду и возмущение и беспрекословно терпела бесцеремонное обращение медиков — все эти процедуры: зондирование, уколы, отбор образцов тканей, прощупывание. Когда получалось, она скашивала глаза на экраны мониторов с данными обследования и старалась припомнить знания из медицины, которые получила совсем недавно, в госпитале на “Андромеде”, чтобы по результатам анализов понять, появились ли у нее за последнее время какие-нибудь положительные сдвиги в состоянии здоровья. Оказалось, что у нее стала гораздо лучше рентгенограмма — вокруг старых сросшихся переломов появились новые уплотнения, укрепляющие кости. Заметив Янин интерес, одна из женщин-медиков, тощая дама с узкими, хищными челюстями, развернула мониторы так, чтобы Яне не было видно. Так что Яна не смогла увидеть рентгенологическую картину своих легких, которая интересовала ее больше всего.

— В конце концов, это мое тело, и я имею полное право смотреть, — недовольно проворчала Яна.

Врачи не обратили на ее возражения ни малейшего внимания — они вообще, с самого начала, как только она поступила в их распоряжение, ни о чем с ней не говорили и воспринимали ее только как объект исследования. Яна уловила в их разговоре слова “необычная ремиссия”, “минимальные остаточные повреждения”, “регенерация” и “улучшение”. Последние два слова ей было донельзя приятно слышать, только она предпочла бы еще и знать, где именно медики обнаружили эти регенерацию и улучшение. Вообще-то ей не так уж и нужны были объяснения врачей, она и так понимала, что легкие у нее снова пришли в норму — ее несчастные больные легкие, которые, как ей говорили в госпитале на Андромеде, никогда полностью не исцелятся от повреждений, нанесенных отравляющим газом в Бремпорте. Сурс вылечил ее легкие. Но поверят ли врачи, что это сделала планета? Ясное дело, нет!

Медики еще долго обсуждали между собой ее состояние, даже когда Яна прошла все обследования. То один, то другой врач время от времени поглядывали на Яну с таким видом, будто опасались, что у нее вот-вот вырастут щупальца, или она вдруг покроется слизью, или вообще превратится в жуткого гуманоидного мутанта, которого им придется уничтожить во благо всего человечества.

Стараясь не обращать внимания на то, что внутренности как будто сжались в комок, Яна постаралась расслабиться — насколько это вообще возможно, когда лежишь пластом на хирургическом столе. Это ей прекрасно удалось, она даже задремала. Из приятного дремотного состояния ее вывело грубое похлопывание чьей-то жесткой ладони.

Охранник, которого Яна решила про себя называть “мутноглазиком” или “толстолобиком”, хрюкнул что-то невразумительное и толстым пальцем сделал ей знак вставать и идти за ним. Медики так увлеченно обсуждали свои открытия, что даже не заметили ее ухода. Яна обратила внимание, что ее охранник сильно потеет, на его форменной рубашке под руками и на спине темнели мокрые пятна. Когда они с мутноглазиком вышли в коридор, Яна поняла, в чем тут дело: в помещении было довольно жарко. Здесь наконец стали топить как полагается. Охранник пальцем показал в сторону, куда им надо было идти.

Яна автоматически запоминала путь и считала повороты — направо, налево, прямо по коридору, потом вниз по ступенькам. Она сильно пожалела, что раньше ей не попалась на глаза трехмерная схема внутреннего устройства космобазы. У Яны была хорошая, давно и накрепко укоренившаяся привычка не упускать возможности разведать все ходы и выходы того места, куда она попадала, даже если это могло никогда в жизни ей и не понадобиться. Тут вдруг Яна почувствовала через тонкую подошву бумажных тапочек, что пол под ее ногами вздрагивает — и у нее похолодело внутри. Такие сотрясения не могли быть вызваны никакой жесткой посадкой — разве что пилот при приземлении корабля был до безобразия небрежен.