Юноша большую часть дороги пролежал в нартах, ловя снежинки на рукавицу и внимательно их рассматривая. Он старался запомнить рисунок каждой из снежинок, прежде чем они таяли от тепла его руки.

— Может, сегодня вечером, когда остановимся на привал, я сделаю тебе немного снежного мороженого, — сказала Лавилла, наклоняясь над лежащим Диего так низко, что пар от ее дыхания осел инеем на его лице. — Я прихватила с собой немного тюленьего жира и сушеных ягод, и сахар тоже есть.

— Тюленьего жира?! — в недоумении переспросил Диего.

— Ну да. Он придает сил — это очень помогает во время дальних поездок. Не отказывайся, пока не попробуешь, ладно?

Диего скривился, и Лавилла натянула ему капюшон куртки до самого носа.

Но пока они еще были в пути, неожиданно разыгралась метель. Парень, который, похоже, был мужем Лавиллы, дважды спрашивал отца Диего и других членов экспедиции, не хотят ли они остановиться на привал, чтобы переждать метель. Но они не захотели останавливаться и решили ехать дальше, уверенные, что найдут дорогу с помощью своих приборов. Снег, который раньше падал медленно, чудесными одинокими снежинками, теперь валил крупными липкими хлопьями, заслоняя все вокруг сплошной белой стеной. При таком снегопаде Диего мог разглядеть только хвосты ближайших к нему собак в упряжке Лавиллы, а о том, чтобы видеть другие упряжки, не могло быть и речи. Весь мир вокруг юноши скрыла непроглядная белая пелена. Нарты двигались все медленнее и медленнее, и дошло уже до того, что Сигги — как Лавилла называла парня, правившего первой упряжкой, — пришлось самому идти впереди упряжки, прокладывая в снегу путь для собак, и следить за тем, чтобы ни одна упряжка не сбилась со следа. Сигги уговаривал ученых остановиться, не ехать дальше, переждать непогоду.

Дорога сделалась трудной, и, хотя Диего ничего не мог разглядеть за сплошной стеной снега, он чувствовал, что местность стала неровной — экспедиция миновала равнину и двигалась теперь среди холмов. Собаки тяжело тащили сани вверх по склонам невысоких холмов, сбегали вниз, и наконец начался какой-то очень уж долгий подъем.

Вдруг Диего услышал, как Сигги на передних нартах выкрикнул что-то непонятное, потом закричал отец, а одна из женщин, управлявшая упряжкой, которая тоже оказалась где-то впереди, присвистнула и завопила:

— Вэу! Стой, стоять, песьи морды! Вэу, стоять! Ах ты, дерьмо собачье!

За криками последовали хруст и скрежет и явственные звуки скольжения. Но к этому времени собаки упряжки, в которой ехал Диего, тоже добрались до вершины холма и тоже кубарем полетели вниз по крутому склону вместе с нартами, влекомые собственной тяжестью.

Кричали люди, некоторые тяжелые вещи из багажа экспедиции покатились вниз сами по себе, упав с нарт, а нарты как будто внезапно обрели способность летать. Диего вдруг почувствовал, что и сам он летит по воздуху — и это ощущение полета было чрезвычайно наглядным и доступным для восприятия. Как будто он впервые в жизни полетел по-настоящему, хотя с самого рождения Диего только и делал, что летал — на космических кораблях.

Лавилла кричала, что было сил:

— Вэу, Дина! Назад, девочка! Назад!

Диего почувствовал, как крепкая рука Лавиллы ухватила его за воротник. Какие-то несколько мгновений она удерживала его, но вот нарты снова подпрыгнули на ухабе — и Лавилла свалилась с них. Воротник Диего больше никто не держал, и парень соскользнул с нарт и покатился вниз, неловко переворачиваясь и раз за разом зарываясь в попадавшиеся на пути сугробы — и так снова и снова, пока его ноги не уткнулись во что-то мягкое, а голова в то же самое время не столкнулась с чем-то твердым — и мир вокруг померк.

Когда Баника заехала за Яной, чтобы подбросить ее к Клодах, Яна решила прихватить с собой и кошку — надо же было вернуть животное домой, хозяйке. Однако кошка наотрез отказалась уходить. Яна попробовала подманить пушистую зверушку, чтобы взять на руки и вынести на улицу, где уже поджидала Баника со своей собачьей упряжкой. Но кошка вырвалась, удрала и спряталась, мимоходом царапнув острыми когтями по пальцам Яны — очевидно, в качестве предупреждения и знака недовольства.

Яна изложила эту историю Клодах, пока необъятная женщина помешивала доходящее варево в горшке на печке. Из горшка и из духовки поднимались весьма соблазнительные, будоражащие аппетит ароматы.

— А ты оставь кошку себе, — посоветовала Клодах и, оглядев комнату, где в самых разных местах развалились в привольных позах еще штуки четыре точно таких же кошек, добавила:

— Мне хватит и этих. А вообще-то они обычно гуляют, где захотят, и делают, что им нравится. И, как мне кажется, ты ей понравилась. Можешь считать, она тебя выбрала.

— Ну ладно, только что мне с ней делать? — спросила Яна.

— Корми ее, — ответила Баника. — Это очень важное дело. Выпускай на улицу и впускай обратно, когда ей захочется справить нужду — если ты, конечно, не собираешься завести специальный ящичек для кошки прямо в комнате.

Эти кошки подолгу могут находиться на улице, — стала рассказывать Клодах. — Их специально выводили с таким расчетом, поэтому наши кошки не отмораживают себе хвосты и уши на холоде, как это случалось с их земными предками. Но, скажу я вам, эти киски гораздо больше любят сидеть у огня или на чьих-нибудь коленях. С ними тепло и уютно.

Яна пробормотала что-то невнятное, потом сказала немного неуверенно:

— Мне еще надо узнать, откуда тут все берется — еда, одежда, дрова... Сегодня кто-то принес немного дров и оставил прямо у меня под дверью. Вы случайно не знаете, кто это сделал, чтобы я могла поблагодарить этого доброго человека?

Клодах пожала плечами.

— Ну, это мог быть кто угодно. Может, кто-нибудь из Баникиных родичей. Кто-нибудь из тех, кто знает, что ты нуждаешься в большем, чем то, что тебе предоставили. Кстати говоря, не забудь вечером забрать свой сверток с вещами — когда пойдешь домой. Хотя вряд ли от этого бумажного одеяла тебе будет много толку. Тебе нужно настоящее, нормальное теплое одеяло.

— А где можно купить такое одеяло, как ты говоришь? — спросила Яна.

— Ну уж не в магазинчике Компании, это точно! — сказала Баника. — У них там вообще ничего нет, кроме ненужного старья, не годного для космических команд. — Девочка прошла через комнату к кровати Клодах и откинула обыкновенное одеяло, приоткрыв то, что лежало под ним — разноцветное, все составленное из веселых, ярких лоскутков — желтых, голубых, розовых. — Вот, смотри какое! Потрогай его.

Яна протянула руку и потрогала чудесное разноцветное одеяло. Плотное на ощупь, оно было соткано или сплетено — Яна понятия не имела, каким образом, — из какого-то тяжелого, длинноволокнистого материала. Сразу было понятно, что это одеяло должно быть просто невероятно теплым.

— Чудесное одеяло! — сказала Яна.

— Кстати говоря, сюда как раз идут Шинид и моя сестра Эйслинг, — заметила Клодах. — Шинид собирает шерсть лошадей и собак, а иногда и диких овец, когда ей удается их поймать. Она отдает шерсть Эйслинг, а та прядет, окрашивает нитки и вплетает их в одеяла. Может, это у них скоро превратится в настоящее ремесло.

Тут в комнату вошла еще одна женщина. Она была почти такой же объемистой и округлой, как Клодах, и цветом волос и глаз тоже походила на хозяйку дома. Зато взгляд у новоприбывшей женщины был гораздо более задумчивый и мечтательный. Сразу за ней вошла маленькая, крепенькая и жилистая женщина, которая тотчас же принялась помогать ей освободиться от теплой верхней одежды.

— Добро пожаловать, сестра! Здравствуй, Шинид! — сказала Клодах, улыбаясь гостьям. — Мы тут как раз о вас разговаривали. Вы уже кушали?

— Не-а! — отозвалась та женщина, что была поменьше и постройнее, с поразительной быстротой стягивая с себя теплые вещи. — Мы услышали, что у тебя сегодня вечеринка, и тоже пришли поболтать. — Маленькая женщина решительно протянула Яне руку и представилась: