— Значит, эти лэтчки бывают у вас раз в полгода?

— Да, и еще когда у нас случаются свадьбы, похороны и прочие важные события.

— Ну и о чем таком вот ты, к примеру, могла бы сложить песню?

— Чарли пришлось покинуть родной дом, почти не попрощавшись, — о чем же еще петь? Я сложила бы песню об этом, представляя, что я — Чарли.

— И что же, ты можешь сочинить и музыку к песне, и все остальное?

— Да нет, что ты! Обычно мы этого не делаем. Чаще всего мы сочиняем новые песни на старинные, хорошо известные мотивы. Ну и, конечно, можно еще петь под бубен, — рассказала Банни. Яна только сейчас заметила, что на стене у Клодах висит небольшой круглый барабан. Девочка сняла его, взяла в одну руку, а второй достала с тыльной стороны барабана специальную палочку.

— Наши барабаны можно использовать, как инуитские бубны, и отбивать на них ритм палочками, но они сойдут и за ирландские барабаны, тогда по ним надо стучать вот этой маленькой палочкой, — пояснила Клодах. — А если у тебя есть кое-какие навыки — можно вообще отбивать ритм пальцами, но это не у всех получается. Когда песню исполняют в первый раз, мы обычно подыгрываем только на барабане, чтобы все могли как следует расслышать слова. А потом, если автор песни не против, слушатели начинают ему подпевать и подыгрывают на своих инструментах.

— Я могу спеть для Яны одну из моих песен, — предложила Баника.

Клодах даже немного удивилась, но сказала:

— Ну, хорошо, давай, а я подыграю на барабане. Что ты споешь?

— Спою о том, как я получила водительскую лицензию. “Ирландская прачка”.

— Что? — не поняла Яна.

— О, “Ирландская прачка” — это мотив. Мелодия, — объяснила Клодах. — Обе ветви наших предков хорошо относились друг к другу, только вот инуитам оказалось гораздо проще перенять ирландскую музыку, чем ирландцам — инуитскую. Да, конечно, у некоторых из нас просто не хватает голоса для ирландских мелодий — ну, тогда мы поем на инуитский манер.

— А это похоже на речитатив, — добавила Баника. — Вот, наши песни такие же, как мы сами, — все в них перемешалось. Ну, слушайте, вот моя песня:

Вот и вся песня, — сказала Банни, закончив петь. — Но я совершенно искренне счастлива из-за того, что я ее сочинила, хотя это всего лишь маленькая, коротенькая песенка в один куплет. Мне и не хотелось хвастаться слишком сильно.

Клодах сказала:

— А сейчас я спою песню в другом стиле.

Клодах нараспев проговаривала стихи — медленно, не спеша, и впечатление от этого было ничуть не худшим, чем от песенки на ирландский мотив, похожей на некоторые мелодии, которые Яна слышала по корабельному головидео и в барах, принадлежащих Компании, по всей галактике. Последняя нота строфы была пропета очень низко, звук был необычный, какой-то горловой.

Яна с чувством кивнула, высоко оценив искусство исполнительницы. А перед глазами у нее крутились, как в калейдоскопе, картины с ледяными пещерами и заснеженными равнинами, и самыми разнообразными животными и их частями, которые все вместе каким-то образом соединялись в цельный образ поверхности этой необыкновенной планеты. На Яну явно подействовала целебная наливка. Когда Клодах закончила песню, Яна улыбнулась ей и еще раз поблагодарила за песню и за угощение, и несколько раз повторила, что ребята из Инженерного Корпуса Терраформирования непременно сделали бы эту песню своим гимном, если бы хоть раз ее услышали. Клодах принялась убирать со стола, а Банни надела свою теплую парку.

Баника предлагала Яне подбросить ее до дому на нартах, но та решительно отказалась, велев девочке отвести собак домой, а сама пошла пешком. Веселая, немного опьяневшая от наливки и сытного ужина, Яна шагала домой, неся в одной руке сверток с вещами, в другой — сетку с подаренной рыбой. Она с удовольствием вдыхала вкусный свежий воздух и думала, что, наверное, у того мира, о котором пела Клодах, есть и легкие — здоровые легкие.

Яна повесила сетку с мороженой рыбой снаружи, за дверью, точно так же, как рыба висела у Клодах. Но вешать пришлось очень высоко, и от этого усилия Яну буквально свалил очередной приступ кашля. Она упала в снег. Кашель был очень сильный и долго не отпускал — Яна успела испугаться, что замерзнет до смерти. Кое-как она сумела вползти в дом и начала раскладывать одеяло на кровати. Но тут, в бледном лунном свете, пробивавшемся сквозь окно, Яна увидела, что на кровати уже лежит ворох мягкого коричневого меха и на самой середине шкуры уютно устроилась свернувшаяся клубком кошка. Яна с удовольствием улеглась рядом с маленькой пушистой зверушкой, благодарная кошке за верность, за ее ровное спокойное дыхание и живое тепло.

Тепло... Диего вздрогнул и вернулся к жизни, посмотрел сквозь смерзшиеся вместе ресницы и почувствовал, что его куда-то тащат. Он перекатился на другую сторону. Все тело жутко болело. Отец держал его под руки и рывками тянул куда-то, дюйм за дюймом протаскивая все дальше по засыпанному рыхлым снегом склону.

— Па, я в порядке. Я сам могу, — сказал мальчик и перекатился дальше, оставив отца позади. Отец выглядел так, словно нуждался в том, чтобы теперь Диего тащил его. Губы его растрескались и так побелели, будто в них не было ни кровинки. Зато в других местах крови было предостаточно, крови из раны на лбу у отца — она замерзла на лице и на капюшоне его парки.

— Пещера! — крикнул отец, стараясь перекричать ветер. — Она... Под уступом. Известняк...

— Расскажешь, когда мы заберемся внутрь! — закричал Диего в ответ.

Где-то очень далеко отсюда жалобно подвывали собаки, потом Диего показалось, что он слышит какие-то голоса, но он не мог бы сказать это наверняка — голоса звучали как будто очень издалека. Нет, но эта Дина — в самом деле нечто особенное! Может, Лавилла догадается отпустить ее из упряжки, и тогда Дина пойдет по следу и отыщет их...