И точно, я заметила спускающиеся вниз людские фигурки. Даже на таком расстоянии я узнала Деда, «злых дядек», Светлану…

Бежать надо, но как же мне плохо!

Повинуясь какому-то неведомому чувству, остановилась.

– Эй вы! – крикнула я. – Силуяновы, или как вас там кличут!

– У них свои имена, и свой внутрисемейный язык, нам и не выговорить, – зачастила Марина.

Я не слушала:

– Не знаю, как вас там звать, но я не желаю с вами знаться! Не нужно мне ни вашего дара, ни такого родства, тьфу! Вы мне никто и я вам никто, поняли!

– Теперь тебя точно захотят убить, – прошептала Марина.

– Даже если захотят убить, я не стану тварью без души! – закричала я в ответ.

Неожиданно кулон, о существовании которого я в последние дни просто забыла, потеплел – тревожно, но, как мне показалось, с нотками радости. Или это я обрадовалась его «воскрешению», а то уже думала, что он испортился!

И полегчало сразу. Словно и не было того мерзкого состояния. Я прощаю вас, Миша Попов, Таня, Фимкина с Крыгиной!

– Идем, Маринка! Мы будем жить, я тебе обещаю.

Не сговариваясь, мы обе свернули в лес. Наст отчаянно хрустел под ногами, а вокруг постепенно темнело. Сквозь голые деревья был виден красный с желтыми полосами закат, а мой кулон неожиданно нагрелся, давая понять, что опасность подстерегает нас справа. Нагрелся не сильно, просто предостерегающе. Густой кустарник закрывал обзор справа, но я осторожно раздвинула ветки и выглянула. Там по дорожке шла вполне мирная пара, как показалось на первый взгляд. Красивая темноволосая женщина и робкий, глуповатый молодой человек.

– Это Светка! – прошептала мне в затылок Марина.

– Ты ее знаешь?

– Ага. Художница. Каждый год к нам приезжает, никогда не пропустит. Ой, не смотри, не смотри!

Разумеется, я не вняла мудрому совету. Пара остановилась, и парнишка повернулся к Светлане:

– Ты скажешь мне, в конце концов, что тут у вас за обряд такой таинственный? И когда он начнется? Учти, я взял отпуск за свой счет не для всякой ерунды!

– Он начнется прямо сейчас! – игривым, незнакомым мне голосом ответила Светлана, глядя прямо в глаза своему спутнику, и незаметно стала меняться, деформироваться, превращаясь во что-то жуткое. Парень же не мог отвести взгляда от ее глаз.

– Бежим, что ты стоишь! – Марина потащила меня за руку прочь. – Она сейчас его разорвет, а потом за нас примется!

– И какой в этом смысл?

– Крови хлебнуть им надо обязательно. А сердце и еще что-то там, не знаю, отнести этому главному. Они из этого зелье свое готовят.

Не знаю, было ли это правдой, или Марина наслушалась деревенских страшилок, но меня наконец-то вывернуло наизнанку. Я поняла, какой привкус был у напитка – привкус крови.

Мы мчались, не разбирая дороги. Несколько раз кулон давал мне понять, где скрывается опасность, и я уже больше не любопытствовала, а просто обходила ее десятой дорогой. Я совершенно потеряла ориентиры и не знала, где нахожусь. Марина, судя по ее сокрушенному виду, тоже. Только огромный холм высился вдалеке, но он, казалось, не помогал, а мешал нам выбрать правильный маршрут.

К тому же уже почти стемнело. Лес закончился, мы вышли на большую пустошь, покрытую жухлой травой и кое-где мелким кустарником.

– Да что же это такое! – вскричала Марина. – Я так больше не могу – ходим-ходим, и все неизвестно куда. Хотя… погоди, кажется, я знаю это место. Это Лысая поляна, она на север от деревни!

– Отлично, и куда нам идти?

– Вон туда, конечно! Там прямая дорога к монастырю.

Несколько шагов, всего несколько – и мой кулон нагрелся так, что обжег мне кожу.

– Марина, стой!

Но она уже и сама остановилась – навстречу нам двигались люди. Трое или четверо, я узнала злых дядек из зала. Вот уж действительно – на их грубых лицах сияли отвратительные ухмылки. Попытка броситься назад ни к чему не привела, оттуда тоже появились три знакомых силуэта. Уж «ядерную войну» и ее мамашу я ни с кем не спутала бы. Вправо, влево – бесполезно. Мы попали в самое настоящее окружение. Марина тоже поняла это, потому вцепилась мне в руку и заплакала.

А они подходили все ближе, ухмылялись с самым недобрым видом, но пока не предпринимали попыток напасть. Бежать было бесполезно, сопротивляться – бессмысленно…

Непонятно откуда появился Дед. Он подождал, пока все соберутся, и заговорил – тихо, но в наступившей звенящей тишине отчетливо слышно было каждое его слово.

– Вот что бывает, когда наших детей растят всякие недостойные личности. Теперь, моя дорогая, – обратился он к мамаше «ядерной войны», – уже и я вижу, что толку от этой девчонки не будет. Какова мать, такова и дочь – строптивая, своевольная. Нам такие не нужны. Ты, – это он уже ко мне, – отреклась от нашего рода, презрела наш дар. Хотя к тебе отнеслись здесь с таким уважением, какого не удостоилась в нашем доме ни одна женщина. Ну что ж, будь по-твоему. Однако, господа, как ни крути, а в ней течет наша кровь, и уж разбрасываться своей кровью нам не следует. Так возьмем же эту кровь обратно себе! Раз она не захотела стать одной из нас, значит, будет жертвой.

Не успела я окончательно осознать смысл этих страшных слов, как окружающие меня люди – впрочем, какие там они люди! – начали меняться.

Лицо ближайшего ко мне «злого дядьки» обратилось мордой какой-то диковинной рептилии, складчатая голая кожа покрыла все тело, ставшее невероятно длинным, метра три там было точно. Второй, напротив, оброс мехом, а морда превратилась в что-то среднее между медведем и свиньей, с оскаленных клыков капала пена. «Ядерная война» осталась верна себе – ее разнесло до неимоверных размеров, а морда почему-то стала точь-в-точь крысиная, только опять же размеров немалых. А вот ее мать, наоборот, вытянулась в нечто дохло-сушеное, опять же похожее на рептилию, ребра проглядывали по всей длине, а в пустых глазницах мумифицированной головы непонятного вида клубилась тьма.

Марина ахнула и еще крепче вцепилась в мою руку. А ведь она, бедная, уже такое видела, и тогда ей удалось спастись. А теперь…

Я обняла Марину за шею и прижала ее лицо к своей груди. Пусть хотя бы не видит.

Ужаснее всех был Дед. Гигантская сороконожка длиной метра четыре извивалась по земле, но от обычной она отличалась тем, что имела все ту же сморщенную рожицу и большие скорпионьи клешни. Или рачьи… Не разбиралась я в этом. Зато ко мне медленно приходило осознание – сейчас меня убьют. И спастись нет никакой возможности. Или есть? Я оглянулась. Нет, через этот кордон не пройти, со всех сторон на меня скалились жуткие морды, но пока не нападали, видимо, ждали сигнала. А тот, кто должен был отдать этот самый сигнал, нарочно медлил, наблюдая за мной. Кулон не остывал, он просто вибрировал болью, но я больше не обращала на эту боль внимания.

– Ну вот и все, красавица, – проскрежетало похожее на сороконожку чудовище. – А ведь как все прекрасно начиналось! Ты могла бы занять высочайшие должности, хоть здесь, хоть во внешнем мире, могла бы достичь любой цели, а так… ты сама сделала свой выбор. Однако я заговорился…

– Однако ты зарвался, старый негодяй, – услышала я женский голос у себя за спиной.

Кулон разом остыл, отпрянули монстры, а я медленно и несмело оглянулась.

– Ну здравствуй, моя хорошая. Как я рада, что не опоздала на нашу третью встречу. – И мне на плечо опустилась почти невесомая, но очень теплая рука.

Это была она – та женщина из монастыря, которую я приняла за сумасшедшую. Отшельница! Только теперь она казалась как-то выше ростом. Невольно глянув на ее ноги, я чуть не вскрикнула. Женщина была в той же одежде, босая, и… она не стояла на земле, а парила в воздухе, чуть-чуть выше ледяной корки под ее ногами!

Тем временем с монстрами творилось что-то невообразимое: они мало-помалу вновь приобретали человеческий облик, и их жутко колбасило. То есть, культурно выражаясь, им было плохо. Ага, голубчики, мало вам сейчас не покажется, уж я теперь знаю, как бывает, если зелье выпьешь и никого при этом не убьешь! И только Дед все еще находился в виде сороконожки, но извивался и вертелся юлой, словно пытался удержаться в таком виде.