В углу напротив чинно развалились в креслах несколько мужчин, которых я сразу же мысленно окрестила «злыми дядьками». Дело в том, что мама в детстве пугала меня злыми дядьками, которые воруют детей, слоняющихся в одиночку неизвестно где или открывающих дверь в квартиру кому попало. Примерно такими я их себе и представляла – большими, бородатыми, с недобрыми грубыми лицами. В этих лицах было что-то сходное – возможно, это и есть братья Силуяновы, и одного из них я при другом раскладе звала бы папой. Впрочем, ни один из компании не вызвал у меня ни малейшей симпатии, и я предпочла к ним не приближаться.

Бочком, крадучись, я перебралась в другой конец зала и с удивлением отметила, что некоторые гости мне знакомы. Да, точно – вон там сидит моя соседка из дома напротив. Она всегда носила дорогие вещи, золото, а когда я с ней здоровалась, она в ответ лишь кивала, и в этом движении сквозило презрение. Но однажды я перестала с ней здороваться. Это произошло после того, как у нас во дворе ощенилась бродячая собака, а эта соседка вызвала живодеров, чтобы «не плодилась тут погань бездомная». Собачье семейство спасла моя мама, объединившись с тетей Ксеней и еще несколькими соседями, и тогда я впервые услышала, что у этой особы «нет ни души, ни сердца». Теперь я вспоминала рассказ бабы Ани и понимала, что эти слова ближе к правде, чем я думала.

У ног увешанной золотом соседки на табуреточке пристроился ее племянник – толстый бестолковый мальчишка лет пятнадцати, который часто и подолгу гостил у нее. Он что, тоже приехал проходить обряд, что ли?

Ух ты, а вон там с важным видом восседает директриса школы, где я училась в младших классах. Помню, ее боялись все – школьники, родители, учителя и даже члены районо. В школе царило какое-то крепостное право, и я была просто счастлива полтора года назад перебраться в другой район и сменить школу. А директриса ничуть не изменилась – все таким же надменным тоном она разговаривала с молодой учительницей, которая время от времени робко ей кивала.

Оглядевшись, я увидела еще несколько знакомых лиц, общаться с которыми не было никакого желания… Так, а вот это уже интересно. На диванчике недалеко от меня сидела красивая жгучая брюнетка, возрастом слегка за тридцать. Костюм, макияж, прическа – все в ней было изысканным, чувствовался прекрасный вкус.

Я никогда не была знакома с этой женщиной, но узнала ее почти сразу. Неведомая мне Светлана С. из заброшенного дома была замечательной художницей, и свой автопортрет изобразила так, что я не смогла ее не узнать.

Да, несмотря на прошедшие годы, я легко узнала в этой черноволосой красавице девушку с карандашного рисунка. Правда, робкий и простоватый молодой человек рядом с ней ничуть не напоминал ее ненаглядного Сережку.

А может, все же не она?

Я набралась наглости, подошла и спросила:

– Светлана?

Она улыбнулась мне по-настоящему дружелюбно:

– Да, это я, а с кем имею честь?

– Меня зовут Ника…

– О, так это в твою честь пиршество? Присаживайся, что ты стоишь! Эй, Сашка, подвинься…

Молодой человек безропотно уступил мне место, перебравшись на стул.

– Ну как настроеньице перед обрядом? – заговорщически шепнула Светлана.

– Я не собираюсь проходить никаких обрядов!

– А, понимаю, все вы поначалу то трусите, то упрямитесь. Ну да не бойся, ты же член семьи, так что в любом случае твоей гибели не допустят.

– Гибели?

– Ну да, – пожала плечами Светлана. – Наверное, тебе обряд облегчат по возможности, жертву дадут смирную… Слушай, а как ты меня узнала, мы же вроде не знакомы?

Я улыбнулась и процитировала:

– Дорогому, несравненному Сережке – я сама собственной персоной, автопортрет Светланы С., тысяча девятьсот девяносто восьмой год.

Я думала, она сразу не вспомнит события такой давности, однако художница моментально все поняла:

– Вот это да! Ты побывала на заброшенной даче? Признаюсь, я тоже там порой бываю, вот и вчера заглядывала. Ностальгия, знаешь ли. Порой нет-нет да и вспомню Сережку.

– А… вы расстались? – рискнула я задать вопрос. – Или с ним что-то случилось?

– Слабаком Сергей оказался, – ответила она холодно.

– Я видела ваши рисунки – очень красивые – и сделала вывод, что вы тогда приехали на эту дачу отдыхать, компания из десяти человек. А можно поинтересоваться… что тогда случилось на даче? Отчего она заброшена?

Теперь улыбка Светланы была ледяной:

– Да, мы приехали отдыхать. И надо же было такому случиться, что наш приезд совпал как раз с праздником, когда все здешние трусливые людишки прятались по домам. А мы по незнанию решили погулять по лесу, загулялись до темноты… и столкнулись.

– С кем? – Я втянула голову в плечи.

– Скажем так, с хозяевами этих мест. Они тогда тоже, хм, вышли погулять. Они могли бы нас убить на месте, но по доброте своей предложили нам выбор – пройти обряд или погибнуть. Мы тогда тоже встали в позу – никогда, ни за что! А когда это началось, то сразу по-другому заговорили… В общем, обряд прошли трое, а остальные погибли или как-то спаслись – этого я не знаю, я их с тех пор больше никогда не видела. Знаю только, что Сережка… В общем, это тебя не касается. Но я рада, – она надменно вскинула голову, – я рада, что мне выпала такая честь. Ну, кем я была прежде? В художественное училище меня не приняли, училась на бухгалтера – фу, как вспомню! И что меня ждало – серенькая жизнь и убогая зарплата? А теперь мои картины оценены по достоинству, даже, можно сказать, вошли в моду, за них хорошо платят, а меня в высоких кругах знают и уважают!

Я хотела возмутиться, неужели ей не жалко Сергея? Но сдержалась, вспомнив слова бабы Ани о бездушных созданиях, в которых превращались люди после этого таинственного обряда. Меня лишь удивило – может ли художник быть бездушным, ведь в картину, книгу, музыку их создатели вкладывают часть своей души! Однако сейчас мне нужно было не препираться, а лучше выведать побольше о том, что меня ждет.

– О, я видела ваши рисунки, они очень талантливы, – сказала я. – А почему вы их не забрали?

– Это всего лишь легкомысленные карандашные наброски, осколки прежней глупенькой жизни. А дача так и стоит с тех пор заброшенной, для местных этот край – от реки до дороги – запретная зона. Сюда никто даже под расстрелом не сунется, вот я и решила оставить все как есть. Прихожу иногда, вспоминаю…

Нет, эта женщина никак не может быть тварью без души, каких бы она там обрядов ни проходила! Нельзя без души предаваться ностальгии!

– Стоп, так это я по вашим следам, наверное, туда пришла! – осенило меня. – Я… хотела уйти из деревни, ориентируясь по своим же следам, а вышла к даче. Просто было темно, а я в следы не вглядывалась…

– Скорее всего, так, – важно кивнула Светлана. – Я шла туда из деревни. И рада, что подсказала тебе дорогу.

– Но что же за обряд такой? – задала я мучивший меня вопрос.

– Ничего, скоро узнаешь сама. Нет-нет, и не спрашивай! – ответила она категорично и взялась за еду, жестом предлагая мне присоединиться.

Я оглядела зал и увидела еще одно знакомое лицо. Наши взгляды встретились.

– Марина?!

– Ника? Оба-на, и ты тут! – Ко мне, протискиваясь между сидящими, пробиралась Марина, та самая невоспитанная девица из монастыря. Впрочем, теперь она была серьезной и сдержанной, а вместо монашеской рясы на ней были длинная юбка и свитер.

– А ты чего здесь? – удивилась я, идя ей навстречу.

– Да вот… Ой, пошли поболтаем в сторонке, а то тут народу валом, но все корчат из себя богов деревянных, тьфу, аж противно!

Я позволила Марине увлечь себя в укромный угол, где мы уселись на кушетку и налетели на пряники, прихваченные Мариной по пути с чьего-то стола.

– Так что тебя привело сюда? – первым делом спросила я. – Ты же вроде как в монастыре жила? Или тебе там не понравилось?

– Хоть один человек нормальный нашелся! – воскликнула Марина. – А то все или морали читают, или вломить норовят, а хоть бы раз кто спросил, чего я сама хочу, что меня беспокоит! Эх…