А потом, не совладав с собой,  подхватил Тому на руки, намереваясь тут же отнести ее к дивану в гостиной.

- Нет, нет, не сейчас! – задыхающимся голосом запротестовала Тамара. – Сын дома один остался. Если сможешь, зайди вечером. Или завтра днем.  У меня Николай позавчера уехал на сессию.

Ага, значит, этого вечно угрюмого везунчика (такую жену себе отхватил!) зовут Николаем.  И что она в нем нашла?

- А где он у тебя учится? – глупо улыбаясь от охватившего его счастья – такая женщина, мечта его последних дней,  сама падает ему в руки! - спросил Тимохин. – И надолго уехал?

- В Иваново, заочник он, -   заговорщицким тоном сообщила Тома.  -  На целый месяц.

На целый месяц! У Петра даже дыхание перехватило от возбуждения. Вот это да! Целый месяц в его распоряжении. И Томы. Это, ежу понятно,  будет их месяц, иначе зачем бы она сказала об этом Петру. Хотя не месяц – два дня, с учетом сегодняшнего,  уже теряются. А если прямо сейчас занырнуть к ней?

- Сейчас не получится, - улыбнувшись и снова прижавшись к Петру, предугадала его желание Тома. – Свекруха вот-вот должна подойти, звонила уже. Так что только вечером. Или завтра днем. Ну, ладно, я пошла.

Она помахала на прощание пустой кружкой и повернулась к выходу.

- Постой, а соду-то ты не взяла! – спохватился Петр.

- Дурачок! – засмеялась Тома, и прикрыла за собой дверь. Послышался легкий шорох ее удаляющихся шагов.

Целый день Тимохин был как на иголках, от не оставляющего его волнения запорол кучу фотобумаги – то передержит, то  не додержит. После обеда он повез фотографии в редакцию, и все пятнадцать минут, пока шестой маршрут плелся до его остановки, думал о Томе и капал слюной.

- А текстовки к ним кто будет писать? – сердито спросил редактор, когда Петр, положив пачку фотографий на его стол, хотел было тут же улизнуть.

- Так мы же с Каретовым  ездили, пусть он и напишет, - недовольно сказал Тимохин.  -  Он сам говорил, что у него будет штук пять зарисовок и пара репортажей с этими фотографиями.

- Нету Каретова, - хмуро сказал редактор. – Вы,  случайно, не квасили в совхозе?

- Ну, было чуть-чуть, - признался Тимохин. Он уже догадывался, в чем дело – наверняка завсельхозотделом Каретов, когда они поздно вечером  вернулись в город на редакционном уазике, пошел «догоняться», а сегодня вот не вышел на работу.

- Выгоню его когда-нибудь, к чертовой матери! – чертыхнулся редактор. – Ладно, давай так:  ты мне даешь в этот номер хотя бы  два-три снимка с развернутыми, строк по сорок, текстовками, а я тебе за это двойной гонорар. Идет? Каретова теперь дня три не будет, сам знаешь.

- Ладно, - с неохотой согласился Тимохин. – Но напишу я их дома.

- Но чтобы с утра как штык!

- А то! – весело сказал Петр.

Дома, после того, как они всем своим небольшим семейством посмотрели очередную серию «Семнадцати мгновений семьи» - девятилетней дочери  Настеньке это тоже разрешалось, при условии выполненных уроков, и настала пора укладываться спать, Николай сказал, что еще поработает.

В их малогабаритной двушке рабочего кабинета у Петра, конечно, не было – в зале спала дочь, в спальне, естественно, сами  родители,  и жена Лена привыкла уже к тому, что муж использовал под кабинет кухню.

Здесь он делал фотографии, читал,  писал – Петр хоть и был всего лишь фотографом, но никогда не упускал возможности подзаработать и на текстах, в которых их маленькая, но очень прожорливая трехразовая газета всегда остро нуждалась.    А покурить спускался на улицу или  же дымил  в подъезде, в зависимости от времени года.

Лена, уже привыкшая к такому распорядку, да и к тому, что Петр как муж в последнее время к ней несколько охладел – нет, любить и уважать  ее как мать своего ребенка он не перестал, просто в их отношениях поубавилось пылкости, -  спокойно отправилась в спальню одна.

Петр положил перед собой на столе стопку писчей бумаги, раскрыл блокнот с последними записями, и начал писать развернутую текстовку – как и просил редактор, - к первому снимку. Это был мастер-наладчик из тракторно-полеводческой бригады по фамилии Букашкин.

В любое другое время он бы еще раз просмеялся над этой забавной фамилией, тем более,  что носитель ее был здоровенным, под два метра, мужиком с пудовыми кулаками, никак не похожим на букашку, и гаечный ключ, с которым он сурово позировал, в его кулаке был похож на игрушечный.

Но из  головы Петра не шло видение: там, внизу, как раз под его квартирой, разгуливает сейчас в коротеньком халатике, обнажающем стройные, немного  полноватые ножки, или уже лежит в постели, разбросав эти самые ножки,  и возможно, думает о нем эта чертовка Тамара. И Петр, отгоняя эту соблазнительную картинку, тряс головой и кусал губы.

После долгих творческих мук, перебиваемых настырными эротическими видениями,  он все же написал одно предложение: «Афанасия Букашкина, мастера-наладчика второй тракторно-полеводческой бригады совхоза «Путь Ильича»,  не зря называют «мастер золотые руки». И пошел курить.

Выйдя в подъезд он, как был в тапочках,  спустился на первый этаж, задержался на секунду у обитой кожей двери Тамары и, оглянувшись по сторонам, припал к ней ухом, задержал дыхание. Из-за двери слышалось негромкое бормотание телевизора.

«Не спит!» - взволнованно подумал Петр,  поднес было палец к кнопке звонка, но тут же отдернул его. Сбежал вниз, сел на лавочку у подъезда и трясущимися руками воткнул в рот сигарету, прикурил, ломая спички.

«Идти сегодня к Томе, не идти? – лихорадочно размышлял он. – Ах, как хочется!.. Но ведь так и попасться недолго. А вдруг Лена или дочь проснутся – в туалет там, водички попить, а меня нет на кухне. Хотя они обе знают, что он ходит курить в подъезд - не лезть же каждый раз в спальню, откуда и  был выход на единственный балкон…  Нет, так дела не делаются. Надо будет или командировку придумать на пару деньков, или просто остаться дома – фотографии делать, и прошмыгнуть к Томе средь бела дня…»

Вот, блин, проблема-то  свалилась нежданная на его  голову. Но отказываться от соседки, самой выбравшей его для романтических отношений, вовсе не хотелось.

Так ничего  не решив и выкурив две сигареты подряд, Петр поднялся к себе.  Дома было тихо, жена и дочь продолжали дрыхнуть – одна в супружеской постели, другая на диване в гостиной.

Петр снова уселся за стол, принялся за второе предложение текстовки к фотографии этого мордоворота Афанасия Букашкина: «За что бы он ни взялся этот мастер, все горит в его руках…».

 Редактор наверняка поморщится и вычеркнет эту строчку. Ну и ладно, на то он и редактор. Интересно, а что он напишет взамен? Хотя куда интереснее, что сейчас делает Томочка.  Продолжает его ждать у вполголоса бормочущего телевизора,  или уже заснула?

Петр поглядел на наручные часы – пошел уже первый час ночи. А ведь точно заснет без него! Может, рискнуть, а? Вон же, выходил покурить, как обычно он всегда делает, когда работает ночами, никто из домочадцев и не ворохнулся, привыкли уже…

А коварное распаленное воображение между тем продолжало рисовать перед ним картинки, главными персонажами которых были он  и соблазнительная соседка Тома.  Да такие красочные и недвусмысленные, что  Петра прямо за столом настигла мучительная и устойчивая эрекция. Эта мука становилась уже невыносимой и требовала немедленной разрядки.

И Петр, так и не взявшись за третье предложение, решительно отложил ручку в сторону, затолкал в карман спортивных штанов сигареты и спички, и снова пошел - как бы курить. «Минут за пятнадцать-двадцать управлюсь, - лихорадочно думал он, крадучись спускаясь по лестнице. – Для первого раза достаточно. А там поглядим…»

Он нажал на кнопку звонка у знакомой двери. И она почти тут же бесшумно распахнулась – Тома как будто все это время стояла в прихожей и ждала Петра.

Выглянув за дверь и,  быстро осмотревшись по сторонам, она схватила Петра за рубашку и втащила его в прихожую, захлопнула за ним дверь. Тут же закинула ему теплые оголенные руки  на шею, привстала на цыпочки и, прижавшись упругой  теплой грудью с неожиданно твердыми сосками, впилась в губы. От нее исходил кружащий голову аромат – видимо, надушилась чем-то импортным. Во всяком случае, Ленка так одуряюще никогда не пахла.