Но вот в один из вечеров позвонили из штаба ВВС и передали приказание, чтобы я утром явился к генералу Сиснеросу. Приехал туда спозаранку. Дожидаясь приема, я по отрывочным фразам узнал, что случилась какая-то неприятность с Иваном Девотченко. После моего ранения он принял командование группой И-16. Насколько я знал, до сих пор у него все шло хорошо — и вот те на. Когда Сиснерос освободился, меня пригласили в кабинет. Кроме Сиснероса, худощавого, подтянутого, там находился наш советник товарищ Мартин и переводчик. Я по всем правилам доложил о работе вверенной мне группы, о ее состоянии и стал ожидать решения своей участи. Генерал Сиснерос немного помолчал, словно раздумывая, сказать мне о чем-то или нет, а затем без предисловий заявил, что принято решение освободить Ивана Девотченко от командования группой истребителей И-16 и вновь назначить командиром меня.
— Вопросы есть? — спросил генерал.
Были, конечно, но я почел за лучшее не расспрашивать начальство о причинах отстранения Девотченко. Раз командующий не счел нужным объяснить причину, то вернее будет узнать все самому из первых рук на месте. Приказ о назначении уже подписали, и я вылетел на аэродром, где базировалась наша эскадрилья.
Едва машина приземлилась, как меня окружили знакомые и незнакомые летчики, прибывшие за время моего отсутствия, техники-испанцы и среди них мой дорогой Хосе. Я точно домой попал. Кругом знакомые, дорогие лица летчиков, техников, работников обслуживающего персонала. Это — дом, по которому я тосковал больше месяца.
Слово за слово — о здоровье, о настроении, о состоянии матчасти, — и подошли к истории того, что случилось с Иваном Девотченко. Дело было так. Группа истребителей в составе трех эскадрилий под командованием Девотченко вылетела на прикрытие СБ. Эта задача имела чрезвычайно важное значение. Нашим СБ предстояло разбомбить скопление танков и наземных войск противника, которые развивали наступление на защитников Теруэля, и от успешного бомбометания в известной мере зависело, удержат республиканцы занимаемые позиции или нет. Передавая приказ, командование особо подчеркнуло, что прикрытие СБ есть главная и единственная задача группы. В операции приняла участие и наша эскадрилья под командованием Платона Смолякова.
Встреча истребителей с бомбардировщиками произошла вовремя и в назначенном месте. И-16 подстроились к боевому порядку СБ, и колонна двинулась к цели. При подходе к ней Иван Девотченко увидел впереди и ниже себя группу бомбардировщиков врага. Внезапно появившаяся новая цель была так удобна для атаки, что нервы Ивана не выдержали. Осмотревшись и убедившись в безопасности своих сопровождаемых, Девотченко пошел в атаку на противника. Неожиданным ударом командир хотел заставить противника неприцельно сбросить бомбы, а затем быстро вернуться к подопечным. По сигналу командира группы две эскадрильи «ястребков» ринулись на «хейнкелей». Только Смоляков не поддался на приманку и остался около СБ, усилил наблюдение за воздухом.
Тем временем командир группы, увлекшись атаками, все дальше уходил от СБ, оставив свои бомбардировщики почти без прикрытия. Девотченко атаковал успешно: при первом же заходе истребители сбили два бомбардировщика противника.
А между тем со стороны солнца к группе СБ подошли две эскадрильи «мессеров» и приготовились их атаковать. Эскадрилья Смолякова заметила противника и бросилась на перехват. Да, дорого обошлась бы нашим бомбардировщикам недисциплинированность командира группы истребителей, не окажись эскадрильи Смолякова на месте! Ребята нашей эскадрильи вышли на «мессеров» на встречных курсах и сорвали первую, как правило наиболее результативную, атаку немецких машин. Затем И-16 повели огонь с дальней дистанции и заставили противника маневрировать. Потом связали, насколько могли, вражеские машины, не давая им возможности подобраться к СБ, атаковать свободно. А в дальнейшем, вступив в тяжелый оборонительный бой, эскадрилья Смолякова сумела прикрыть наши бомбардировщики.
Истребители под водительством Девотченко, что напали на вражеские бомбардировщики, не сразу увидели, какая опасность нависла над СБ. Они подошли на помощь Смолякову с некоторым опозданием, когда СБ, прикрытые всего одной эскадрильей, уже выполнили боевое задание и точно отбомбились. Лихая атака Девотченко стоила нам двух самолетов СБ. Один из экипажей спасся на парашютах. Почти каждая машина эскадрильи Смолякова имела по несколько пробоин, но приказ командования она выполнила успешно и сбила один Ме-109.
Честно говоря, не ожидал я такого финта от сдержанного, даже суховатого Ивана Девотченко. Да, видимо, нервы сдали… Мы еще долго обсуждали происшедшее с Иваном Девотченко, потом говорили обо всем, что случилось в эскадрилье за время моего пребывания в госпитале, затем я коротко познакомился с новичками. А наутро уже вылетел на боевое задание.
Ветераны отлично поймут меня, коли я скажу, что вступать в бой по возвращении из госпиталя намного тяжелей и сложней, нежели вести первую воздушную схватку или подниматься в первую атаку. В чем же дело? Идя в первую атаку, ведя первый воздушный бой, ты обычно бываешь уверен, что еще не отлита пуля для тебя, а вокруг свистят и светятся те, которым суждено мимо пролететь. Древнейший инстинкт самосохранения дремлет. Он сталкивается с неизвестной обстановкой, но горького опыта еще не выработалось. Инстинкт реагирует как бы чисто механически, скорее руководимый разумом, имеющим тоже лишь наглядный, а не собственный опыт. Другое дело, когда ты, вступаешь в бой, вернувшись из госпиталя после ранения, после сильнейшей встряски всего организма. Тут уж перед боем каждая клеточка твоего тела будто вопит о риске, связанном со смертельной опасностью. Инстинкт самосохранения бунтует вовсю. Сердце сжимается в груди, в горле ком, и холодок самых мрачных предчувствий охватывает тебя. Но все это лишь в предвидении боя. А потом, когда идешь в атаку или враг обрушивается на тебя, инстинкт самосохранения занимает подобающее ему место, отдается во власть разума и помогает ему провести нужные эволюции как можно точнее, лучше.
Естественно, состояние привыкания к бою не бывает длительным. Оно проходит, стоит провести три-четыре схватки. Многое в таком случае зависит и от перерыва в боевой работе. Нужно определенное время, чтобы обрести уверенность или войти в прежнюю форму. На второй день пребывания в строю я уже чувствовал себя уверенно, забыл о прежних предчувствиях. Мысли, сознание целиком занимало желание успешно выполнить задание, найти новые тактические приемы борьбы, а прочее отошло на задний план.
Я втянулся в боевые будни. Это доставляло мне большое удовлетворение. А летная работа была в те дни очень напряженной. Ожесточенные бои за удержание Теруэля шли на земле и в воздухе. Противник бросил против республиканцев все силы, которые только мог собрать. На карте стоял не только престиж Франко, но и престиж фашистской Германии и Италии, Гитлера и Муссолини. Вот почему Франко ни в чем не знал отказа. Силы мятежников и республиканцев были слишком неравные: 4:1 в наземных войсках и 3:1 в авиации. И это соотношение изо дня в день росло в пользу противника. Упорно, героически сопротивляясь, республиканцы были вынуждены под давлением превосходящих сил врага оставлять позицию за позицией. В ночь на 23 февраля последние части самоотверженных защитников оставили Теруэль.
Так закончилась Теруэльская операция, продолжавшаяся более двух месяцев. За это время две эскадрильи — наша и Девотченко — сбили более 50 самолетов противника. Из них наша — около 30 машин. Мы потеряли убитыми и ранеными девять летчиков. В нашей эскадрилье вышли из строя четверо — погибли Соколов и Скляров, были ранены Ильин и я. Пятый — Иван Панфилов — отбыл на Родину для стационарного лечения.
Потом республиканская авиация перебазировалась на прибрежные аэродромы. Мы снова оказались в Ла-Сенье.
В ходе Теруэльской наступательной операции руководящие товарищи из Генерального штаба республиканской армии подробно информировали нас, командиров авиационных групп, о положении дел на фронте, о состоянии франкистских дивизий и полков, аэродромов, дислокации авиационных частей.
