— Тогда я могу умереть так же, как ты, Мэри? — сказал он со страстью, приблизив к ней свое лицо.

— Да, можешь, но я старая, а ты молодой, и поэтому, если все будет идти нормально, я остановлюсь раньше, чем ты. Я более изношена, чем ты. Понимаешь?

Он опять был на пороге слез:

— Нет, нет, нет! Я не хочу, чтобы ты умерла раньше меня, я не хочу, не хочу!

Она взяла его холодные руки в свои и стала тереть их энергично.

— Ну, ну, Тим. Не расстраивайся! Что я тебе говорила только что? Надо наслаждаться каждым мгновением, пока мы живы! Смерть в будущем, о ней даже думать не надо!

Смерть — это окончательное расставание, Тим, и его труднее всего перенести потому, что это — навсегда. Но все мы придем к этому, и мы не можем закрывать на это глаза и притворяться, что этого не существует. Если мы будем вести себя, как взрослые и разумные люди, если будем сильные, мы будем понимать, что такое смерть, знать о ней, но мы не допустим, чтобы она беспокоила нас. Я теперь знаю, что ты взрослый, разумный человек, я знаю, что ты — хороший и сильный, и я хочу, чтобы ты обещал мне, что не будешь расстраиваться по поводу смерти, что ты не будешь бояться, что это случится со мной или с тобой. Я хочу, чтобы ты пообещал, что будешь вести себя, как мужчина, что не сделаешь бедную Дони несчастной из-за того, что ты сам несчастен. Дони имеет такое же право наслаждаться жизнью, как и ты. И ты не должен ей мешать, давая ей заметить, как ты расстроен.

Она взяла его за подбородок и посмотрела в затуманенные глаза.

— Я знаю, что ты хороший, сильный и добрый, Тим, и поэтому я хочу, чтобы ты вел себя по отношению к Дони, как я сказала. И это относится ко всему другому, что может тебя опечалить. Ты не должен предаваться грусти ни на минуту. Обещаешь? Он серьезно кивнул:

— Я обещаю тебе, Мэри.

— А теперь пойдем в дом. Я замерзла. Мэри включила большую электрическую печь в гостиной и поставила музыку, которая, как она знала, отвлечет его. И действительно, он вскоре начал смеяться и разговаривать, как-будто ничего не случилось. Он захотел читать и она с радостью занялась с ним, потом Тим свернулся на полу у ее ног, а голову положил на ручку кресла.

— Мэри, — позвал он ее после долгой паузы, когда она как раз собиралась открыть рот, чтобы отправить его спать.

— Да?

Он повернулся так, чтобы видеть ее лицо.

— Когда я плачу и ты обнимаешь меня, как это называется?

Она улыбнулась, похлопав его по плечу.

— Не знаю, наверное, утешать. Да это слово подойдет — «утешать». А что?

— Мне это так понравилось. Мама это делала иногда, но давным-давно, когда я был совсем малышом, но потом она сказала, что я уже слишком большой и никогда больше этого не делала. А ты не думаешь, что я слишком большой?

Она закрыла рукой глаза и так сидела некоторое время. Затем рука упала на колени и крепко сжала другую руку.

— Не важно, большой ты или нет, важно насколько велико твое горе. Может, ты и боль шой теперь, но горе твое еще больше, правда? Ведь утешение тебе помогло? Он отвернулся, удовлетворенный.

— Да, да. Очень. Было так хорошо. Я бы хотел, чтоб ты утешала меня каждый день.

Она засмеялась:

— Может, ты и хочешь, чтобы тебя утешали каждый день, но этого не будет. Когда что-то делается слишком часто, то все удовольствие пропадает, разве не так? Если тебя будут утешать каждый день, независимо от того, нужно тебе это или нет, то тебе надоест. И так хорошо уже не будет.

— Но мне это нужно все время, Мэри, мне нужно, чтоб ты меня утешала каждый день.

— Фу, что за чепуха! Я смотрю, ты соблазнитель, мой друг! Ну, я думаю, пора спать, а?

Он встал.

— Спокойной ночи, Мэри. Ты мне нравишься, нравишься больше всех, кроме папы и мамы. Нравишься так же, как папа и мама.

— О, Тим! А как насчет Дони?

— О, мне и Дони нравится, но тебя я люблю больше, чем ее. Я люблю тебя больше всех, кроме папы и мамы. Теперь я буду называть тебя моя Мэри, а Дони больше не буду называть моя Дони.

— Тим, не будь злопамятным! Это так жестоко и неразумно! Пожалуйста, не показывай ей, что я заняла ее место в твоем сердце. Это сделает ее очень несчастной.

— Но я люблю тебя, Мэри, больше, чем Дони! Я ничего не могу поделать, это так!

— Я тоже люблю тебя, Тим, и вообще-то больше всех на свете, потому что у меня нет папы и мамы.

Времени на подготовку свадьбы Дони оставалось мало. Узнав о происхождении невесты, родители Мика, так же, как и Дони, решили устроить свадьбу как можно скромнее.

Обе пары родителей и молодые встретились на нейтральной территории, а именно в номере отеля Вентворт, где и планировалось обсудить детали свадебной церемонии. Всем было неловко. Рон в белом воротничке и галстуке и Эс в корсете сидели на краешке стульев и ни за что не хотели участвовать в разговоре, в то время, как родители Мика, для которых и воротничок, и галстук, и корсет были делом повседневным, приняв несколько снисходительный вид, говорили скучными голосами. Мик и Дони старались изо всех сил снять напряженность, но без успеха.

— Дон, конечно, наденет длинное белое платье, и, по крайней мере, один человек будет при ней в качестве сопровождающего, — сказала миссис Харрингтон-Смит с вызовом.

Эс тупо смотрела на нее. Она совсем забыла, что настоящее имя Дони — это Дон, и ей не понравилось, что семье Мелвилов напомнили, что они называют дочь по-простонародному. «Хм», — был ее ответ, но миссис Харрингтон-Смит приняла его за согласие.

— Мужчинам на свадьбе лучше быть в темных костюмах и гладких синих шелковых галстуках, — продолжала миссис Харрингтон-Смит. — Раз будет маленькая, скромная свадьба, смокинги и белые галстуки совсем не подойдут.

— Хм, — сказала Эс, ища рукой под столом, пока не натолкнулась на руку Рона, и схватилась за нее с облегчением.

— Я вам дам список гостей со стороны жениха, миссис Мелвил.

И все это продолжалось до тех пор, пока миссис Харрингтон-Смит не заметила:

— Я знаю, что у Дон есть старший брат, миссис Мелвил, но Майкл не сказал мне, какую роль он будет играть в свадебной церемонии. Естественно, вы понимаете, что он не может быть шафером, поскольку друг Майкла Хилари Арбукл-Хит будет выступать в этой роли, и я не представляю, какая другая роль подойдет для него при таком малом количестве народа. Если, конечно, Дон не передумает и не возьмет еще одного сопровождающего.

— Все правильно, мэм, — резко сказал Рон, сжимая руку Эс. — Тим не будет на свадьбе. Мы, фактически, думаем отправить его к мисс Мэри Хортон на этот день.

Дони ахнула:

— О, пап, ты не сделаешь этого! Тим мой единственный брат, и я хочу, чтобы он был у меня на свадьбе!

— Но Дони, милая, ты знаешь, Тим не любит, когда много людей! — возразил ее отец. — Подумай, какой будет скандал, если его вдруг там вырвет! Вот будет веселенькая история! Думаю, гораздо лучше, если он поедет к мисс Хортон.

В глазах Дони блестели слезы.

— Люди подумают, что ты его стыдишься, папа! Я его не стыжусь, я хочу, чтобы его видели все и любили все, как я!

— Дони, дорогая, я думаю, твой старик прав в отношении Тима, — внесла свою долю Эс. — Ты знаешь, как он ненавидит толпу, и если даже ему не будет плохо, ему будет очень тяжело сидеть неподвижно, пока тянется вся эта свадебная церемония.

Харрингтон-Смиты смотрели друг на друга, ничего не понимая.

— Я думала, что он старше, чем Дон, — сказала миссис Харрингтон-Смит. — Я не знала, что он только ребенок. Извините, пожалуйста.

— Ну, он не ребенок, — вспылила Дони, красные пятна горели на ее щеках. — Он на год старше меня, но он умственно отсталый, и они стараются скрыть это от всех!

Последовало напряженное молчание; миссис Харрингтон-Смит барабанила пальцами по столу, а Мик смотрел с удивлением на Дони.

— Разве ты мне говорила, что он умственно отсталый? — сказал он.

— Нет, не говорила, потому что мне не пришло в голову, что это важно! Я жила бок о бок с Тимом всю свою жизнь, он — часть моей жизни, важная часть! Когда я говорю о нем, я не помню, что он — умственно отсталый, вот и все!