Разбрызгивая воду, я выбираюсь из ванны, снова прикладываюсь к виски и только после этого надеваю халат. Пойду-ка я покурю на лестницу. Где эти чертовы сигареты?.. На пороге квартиры я спотыкаюсь — виски, однако, убойная вещь…
А почему бы не курить прямо тут? Зачем бегать на лестницу, я не врубаюсь?.. У меня что, есть дети? У меня хоть кто-то есть, кому может помешать табачная вонь? Да нет, только я одна во всей этой гребаной квартире, и мне плевать, чем тут воняет…
С расплескивающимся стаканом виски я направляюсь из кухни в комнату. В руке тлеет зажженная сигарета. Видели бы меня мои коллеги… Вот как охренительно проводит выходные Саша Живержеева, звезда опенспейса. Качаясь, как бомжиха на привокзальной площади, я подхожу к книжному шкафу. Господи, откуда здесь столько этого дерьма? Кем же надо быть, чтобы тратить на это деньги, заказывать по Интернету, ждать, переплачивать курьерам, а потом еще и читать? Читать книги по психологии! Меня скручивает истерический хохот, я едва не роняю на пол стакан — часть виски выплескивается и заливает стеклянную дверь шкафа. Коричневые маслянистые капли стекают по стеклу на пол, образуя такую же смрадную и мелкую лужицу, которую оставляют по прочтении все эти книжки.
Что тут у нас, а? Я выхватываю из ровного ряда фолиант в черной обложке, название, видимо для значительности, выполнено золотом. «Бегущая с волками». Шестьсот пятьдесят две страницы, охереть можно. «Переведенная более чем на двадцать пять языков… вы увидите, что польза, которую принесет эта книга вашей душе… Дикая женщина находится на грани вымирания…»
Я сгибаюсь пополам, отбрасываю пустой стакан на кровать и хохочу, вытирая кулаком слезы. Дикая женщина! Живет полнокровной жизнью в мифах и сказках!.. Здоровая, инстинктивная, ясновидящая, исцеляющая…
Какая-то стебанутая испанская бабка написала шестьсот пятьдесят две страницы хуйни, призывающей открыть в себе дикую женщину, женщину-волчицу, которой плевать на условности. Какая завораживающая картинка. Я прямо-таки вижу себя убегающей от квартиры, офиса, машины и папиного инфаркта на четвереньках. В исцеляющую первозданность. Как всё, блядь, просто-то, оказывается. Перечитали сказочку про злую мачеху и по-новому расставили акценты. Царевна становится лягушкой, чтобы спасти свое фемининное начало от агрессивной маскулинности. Боже, кто это произнес? Это — я?
Да уж, помощь душе трудно переоценить. Я просто заново родилась, когда узнала, что агрессивная маскулинность довела царевну до лягушачьей шкурки. Если все так просто и понятно, тетя, что ж ты не написала мне, что делать, чтобы вернуть дикую и первозданную женщину себе? Как вызволить ее из плена? Или теперь, чтобы переродиться и убежать с волками, достаточно прочитать шестьсот пятьдесят две страницы компилированного юнгианского бреда? Ничто не сравнится с ободряющей фразой: «Начните жить по-новому!» — я, кажется, сейчас умру от смеха.
Начните жить по-новому. Да, конечно, какие проблемы? Вот прямо сейчас и начну. Что тут сложного? Только сначала избавлюсь от книги «Бегущая с волками», в топку ее, немедленно!
Я швыряю черную книгу на пол, и она приземляется, как неуклюжая раскормленная ворона, распластав крылья обложки. Ничего, ничего, сейчас тебе кто-нибудь составит компанию, бегущая с волками… Кто тут у нас притаился в синенькой обложке? О, да это сама Марион Вудман, самая преданная ученица Юнга. «Страсть к совершенству». Старушка Марион, с постной мордочкой и индюшачьей шеей, ты хоть пососала разок учителю? Или только училась?
Нальем-ка еще вискаря, в честь новой жизни. Черт, Марион залезла в такую непролазную психологическую глубь, что аж волосы дыбом встают. Оказывается, всё на свете определяют отношения с матерью. Вот это да! Но, скромно добавлю, милая Марион, не только с матерью, еще мы все мечтаем, чтобы папочка нас трахнул. Эту важную составляющую женского бессознательного как-то несолидно упускать из виду. Плохая мама и желанный папа — такой нехитрый пасьянс у всех без исключения, а уж последствия самые разные — это Марион и без меня знает. Кто-то разжирается до ста пятидесяти килограммов, кто-то бухает и колется, кто-то непрерывно блюет, кто-то блядствует с мужиками, похожими на папу, — мой, видимо, случай, — ну а кто-то просто и без выкрутасов сходит с ума. Так и проблем меньше.
То есть наблюдается некая глобальная жопа, вокруг которой бегает Марион Вудман и тычет в нее указкой. «Вот, — говорит она, — в такой вы жопе, дорогие девочки, что будем делать?»
А хули тут делать? Что тут поделаешь? Я не хочу ничего об этом знать, ни про папу, ни про маму. Я хочу, мать вашу, просто быть счастливой, и все. И я верила, что все ваши книжки помогут мне в этом, укажут дорогу, а они только загоняли меня еще глубже в непроходимое, бессознательное дерьмо.
Какого дьявола, старая сука, преданная ученица, ты засрала мой мозг словами, которые и произносить-то неприлично, не то что знать их значение? Анимус, анима, херня собачья… Все, с меня довольно, убирайся к испанской бабке…
А это у нас кто? Роберт Скиннер и сам Джон Клииз, клевые чуваки… Они расписали все сценарии, по которым развивается традиционный брак, — очень любопытно, что этот бред изучала я, не имеющая ни малейшего шанса в этот самый брак вступить. Что там было, дайте вспомнить… «Кукольный дом», «Кто боится Вирджинии Вульф», еще какая-то абстрактная хрень. В жизни я, во всяком случае, не встречала аналогов браков, описанных этими двумя английскими мудилами. Я встречала просто хуевые браки, такой довольно распространенный вариант. И отношения мамы с папой, и мои отношения с Гришей вполне укладываются в это определение, странно, что Роберт и Джон его не рассмотрели. Видимо, я открыла новое в психотерапии…
А что, звучит неплохо: кукольный дом, кто боится Вирджинии Вульф и просто хуевый брак…
Спустя полчаса в середине моей спальни сложилась целая книжная горка для ужасающего, фашистского костра. Последней жертвой, удостоившейся приговора, стал Джеймс Холлис со своей неубиваемой книгой «Жизнь как странствие».
Очень свежая мысль, неожиданная, я бы сказала, — жизнь как странствие. Холлис тоже не лыком шит, он призывает своих читателей сделать жизнь интереснее. Тут так и написано, прямым текстом. Представить себя путником… Отправиться в странствие. Десять вопросов, обращение к которым углубляет смысл и сущность нашего странствия… И, может быть, когда-нибудь мы доживем до ответа. Хотелось бы, мать твою.
Вот только как это сделать, если все свободное время идиотки вроде меня посвящают чтению книг Холлиса. Ах, как это я запамятовала, надо всего лишь переломить негативный сценарий. Только с чем я останусь, ебать тебя в рот, без своего негативного сценария? С твоей книжонкой? С психоаналитиком? Когда мне жить, сука, если последние пять лет я только и делаю, что анализирую свои поступки?
Все, надоело. Все нахуй из моего шкафа. Мария Луиза фон Франц — вон. Собрание сочинений Юнга — вон. Кларисса Эстес — вон. Вы все меня достали! Я ненавижу вас!
Я побежала на кухню за спичками и за виски и обнаружила, что бутылка опустела. Ну, ничего страшного, у меня есть еще одна. Предстоит ответственное дело, времени шастать туда-сюда не будет, так что нальем до краев.
Я сижу на корточках перед сваленными в кучу книгами и чиркаю спичкой. Обложки плохо горят, и поэтому я их безжалостно отрываю. Почти непрерывно звонит телефон, но я не реагирую. Наконец страницы занялись очистительным огнем, они пылают, обращаясь в пепел, пламя скачет с одной книги на другую, я кашляю и открываю окно. Как все же неприятно пахнет психология…
Исчезают слова, исчезают буквы, все исчезает. Больше не будет сценария, не будет анализа, чувства вины. Никуда не надо бежать, нечего бояться, больше ничего нет. Ни боли, ни раскаяния, ни стыда, ни одиночества.
Я все сожгла. И больше я ничего не помню.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
В 12 звонит телефон, и я в ужасе подскакиваю на постели. Первая мысль — о том, что я что-то напутала и надо идти на работу. Проходит несколько секунд, в течение которых я сажусь и осматриваю спальню. В ее центре стоит забитая окурками пепельница, валяется пустая бутылка и возвышается еще одна, заполненная на треть, почему-то разбросаны ошметки психологических книг и наполовину сожженные страницы. Воняет гарью. Я ощущаю, как сильно у меня болит голова, беру в руки телефон и читаю имя вызывающего абонента: «Даниленко». Сегодня воскресенье, зачем он звонит? Пока я прокручиваю в саднящей башке варианты: «Папа умер?», «Еще один инфаркт?» — моя рука сдвигает слайдер телефона на режим свободного общения.
