— Але, — говорю я и искренне ужасаюсь собственному голосу.
— Але, Саша?
— Да, Александр, здравствуйте.
Он облегченно вздыхает, как будто своим знанием того, кто он, в каких мы отношениях и почему он мне звонит в воскресенье, я избавила его от каких-то мучительных и долгих объяснений.
— Разбудил? — обеспокоенно уточняет он.
— Ну… Как бы это сказать. Я уже собиралась вставать.
— Умница! — говорит он. — У тебя какие-то планы на сегодня есть?
— Нет, — говорю я и медленно опускаю голову на подушку.
— Может, мы пересечемся где-нибудь в городе Москве, мне надо с тобой посоветоваться по одному вопросу.
— Да, разумеется, — покорно блею я. — Только давайте часа через два, вам удобно? И скажите — где.
Доктор смеется.
— Удобно, — говорит он сквозь смех, — через два часа, это ровно в два, знаешь «Бокончино» на Петровке?
— Да, там очень приятно, — отвечаю я.
— Ну, тогда договорились. До свидания.
— Пока, — я вешаю трубку.
Я встаю, заправляю кровать. Беру пепельницу, разорванные книги и бутылки и иду на кухню, чтобы выкинуть их в помойное ведро. Потом передумываю насчет бутылки, в которой виски еще осталось, и прячу ее в посудный шкаф. Попутно отмечаю, что там стоит восемь таких недопитых бутылок. Есть над чем задуматься. Заодно вытаскиваю из посудного шкафа аптечку и выпиваю таблетку фуросемида. Чтобы не явиться под светлые очи доктора Даниленко с опухшей рожей. Потом припадаю к бутылке с минеральной водой. Иду в душ, моюсь, мне становится гораздо лучше — боль отступает, освобождая место типичному похмельному отупению. Я выбираюсь из ванной, сладко пахнущая разглаживающим вьющиеся волосы бальзамом для волос «Shiseido» с не менее волнующим, чем аромат, названием «Сладкий привкус обольщения». Набрасываю халат и иду в спальню. Там я поднимаю с пола оставшиеся целыми книги, складываю их в аккуратную стопочку и убираю в шкаф. За этим продуктивным занятием я понимаю, что дома надо провести генеральную уборку и что мое лицо впитало воду после помывки и высохло. В журнале «Cosmopolitan» я как-то прочитала сенсационный материал: журналистка, его написавшая, поняла, почему люди стареют. Оказывается, это происходит потому, что нас приучили вытираться после ванны, а делать этого категорически не следует, ведь кожа должна пить.
Я возвращаюсь в ванную и щедро намазываю лицо увлажняющим дневным кремом «Biotherm» с ультрафиолетовым фильтром. С этим фильтром уже ничего не страшно. От фуросемида хочется писать, а голову начинает терзать новый неразрешимый вопрос — успеют ли волосы высохнуть за тот час, пока я накрашусь, оденусь, выйду на Кутузовский и поймаю такси до Петровки? Скорее всего, нет. Мне надо быть честной с собой. Придется сушить их феном. Тогда с чего начать: с боевой раскраски, которая после столь обильных возлияний должна быть особенно тщательной, или с фена? Отдам все же пальму первенства макияжу, бог с ней, с прической. И все по кругу: тональный мусс, карандаш, тени, тушь. Румяна, пожалуй, нанесу перед самым выходом, чтобы не смазались мокрыми волосами. Главное в таком состоянии вовсе про них не забыть.
В итоге всего лишь в двадцать минут второго я прекрасно накрашена, мои шикарные волосы с запахом «Сладкого привкуса обольщения» высушены и заплетены в интригующие косички, мое измученное алкоголем тело облачено в шоколадные шелковые шароварчики и белую майку с надписью «I love cowboys». И я выхожу из дома.
Я захлопнула дверь, повернула нижний ключ на два оборота, предусмотрительно опустила на глаза темные очки «Miu Miu» и вышла на улицу.
Чтобы не показаться Александру Андреевичу чересчур исполнительной, а следовательно, тупой и никому не нужной, я вышла из такси на Пушкинской площади и лениво прогулялась до Петровки. Фуросемид не думал прекращать свое действие, и в 14.08 я подлетела к «Бокончино», как будто за мной гнался сам черт. Я знала, что там есть туалет.
В туалете «Бокончино» было так светло, спокойно и радостно, как, наверное, должно быть в детской. Писая, я даже пожалела, что не имею пристрастия к кокаину, потому что именно в этих декорациях мне безумно захотелось его понюхать. Как здорово сидеть на унитазе, смотреть на кругленькую медную раковину, на облака на потолке и бурно радоваться происходящему.
Увы, кокаина не предвидится. Я вышла из туалета-детской в общий зал, напоминавший респектабельную гостиную в доме богатых людей, с легкой небрежностью и неидеальной чистотой. Нечто подобное я часто видела в журналах про интерьер.
Александра Андреевича я заметила сразу — он сидел за столиком у окна, я бы тоже там села, если бы довелось выбирать. В проходе, но так, чтобы никому не было неудобно, стояла гипсовая лошадка на подставке, и на ней с неистовой страстью катался мальчик лет четырех.
— Привет! — заорал мальчик, когда я приблизилась к столу доктора.
— Привет. — Я подумала, что надо, наверное, улыбнуться.
— Как тебя зовут? — спросил мальчик.
Я зачем-то присела перед ним на корточки, наверное, для Александра Андреевича.
— Саша, а тебя как?
— Саша… — удивленно протянул он, а потом воскликнул: — Ты врешь! Ты не Саша! Ты же девочка!
— Я вообще все всегда вру, — я встала во весь рост, — приятно было познакомиться, малыш.
С какой-то неестественной улыбкой, видимо присущей людям, задыхающимся от собственного вранья, я села за стол и уставилась на доктора.
— Здравствуйте, — сказала я.
— Привет, — он отпил белого вина, которое мерцало и переливалось у него в бокале, — выпьешь?
— Пожалуй… — протянула я.
Доктор Даниленко подозвал официантку, а мальчик Саша, считавший, что его имя уникально, убежал к столу своих родителей, видимо выяснять, могут ли девочек звать Сашей. Типичная пара посетителей таких мест по выходным — ненатуральная блондинка с фигурой и жирный лысеющий скот с кошельком.
Мне принесли меню, и я выбрала ризотто с грибами. Александр Андреевич попросил бутылку какого-то даже по меркам заведения дорогого вина и большую пиццу с пармской ветчиной. Он предупредил, что всю ее не съест и я вполне могу отщипнуть пару кусочков. Официантка ушла, приняв заказ, я с тягостной улыбкой смотрела на доктора. Я не очень понимала, зачем я здесь, зачем мы встретились, зачем…
— Ну, как жизнь? — крайне неоригинально начал разговор Александр Андреевич.
— Да ничего, — я пожала плечами, — идет…
— Чем занимаешься?
В этот момент официантка принесла вино и бокалы. Последовали тактические процедуры по открыванию бутылки, снятию пробы с вина и так далее. В конце концов вино оказалось в моем бокале, мы с доктором чокнулись и отпили.
— Чем занимаюсь? — опомнилась я. — Вчера, например, я напилась и решила сжечь книги по женской психологии.
— Сжечь? — заинтересовался Александр Андреевич.
— Ну да, — я сделала еще один глоток, — прямо в комнате, на полу.
Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, а потом одновременно засмеялись.
— Ну ты даешь, — сказал доктор, подливая мне вина, — кризис личности? Все достало?
— Типа того, — ответила я.
— Может, я смогу тебе помочь? — он улыбнулся.
Я тоже улыбнулась, некоторое время сосредоточенно пила вино, а потом меня вдруг прорвало:
— Вы мне помочь хотите? Саш… Вы мне очень симпатичны, как мужчина, как человек, но вы даже представить себе не можете, как сильно я устала от всего этого лицемерия, от всей этой убогой, тупой лжи. Как вы мне можете помочь? Как вообще кто-нибудь здесь, — я обвела пиццерию широким жестом, — кому-нибудь может помочь? Саша, неужели вам самому не стыдно произносить все эти бессмысленные слова? Вы ведь хотите меня трахнуть, так нет проблем! Что ж я вам, не дам, что ли? Вы, кстати, как планируете, на разок? Или как пойдет? Наверное, — я не дала ему вставить слово, — на разок и как пойдет. При чем же здесь помощь, я никак не пойму? Что это вообще за маразм: мы с вами сидим в ресторане, говорим о какой-то неинтересной фигне, и вы думаете о том, когда я буду готова, чтобы с вами трахаться. А я думаю, что вы пригласили меня сюда и ведете со мной беседы, чтобы был повод меня трахнуть. И это считается нормальным, да? Это называется романтика. Немножко поболтать, перед тем как снять штаны, о жизни, о том, какую музыку слушаем, что читали, какое кино любим… — я замолчала и опустила глаза.
