Раньше Михаил не понимал, как это ради страсти мужчины могут идти на преступления, рисковать жизнью. Теперь понял.

Стоило в радиусе двух метров возникнуть Елене Левиной, как запах её духов на горячем теле лишал разума. Рядом с ней Мишка заболевал. Если её рядом не было, тосковал и ждал минуты, когда можно будет вновь почувствовать себя больным.

Простыни, мерцание свечей на прикроватных столиках, море дорогого вина – вот из чего состояла его жизнь.

Это напоминало наваждение.

***

– Лен, а в твоем доме гостей кормить вообще-то принято?

За время их тесного общения Мишка уже успел понять, что, если настоятельно не намекнуть на необходимость обеда, хозяйка даже не подумает настаивать на организации фуршета.

Левина в ответ состроила презрительную гримасу.

Ревниво следя за фигурой, она целыми днями сидела на гречке и сельдерее. Да и попросту не любила готовить.

– После шести есть вредно, – потянулась она как большая гибкая кошка.

Откровенно, на показ, зевая.

– А я все равно хочу есть, – упрямо настаивал Михаил. – У меня молодой растущий организм, между прочим.

– Ох уж эти молодые кобельки, – усмехнулась Елена Григорьевна.

Но направилась в сторону кухни, предварительно набросив на плечи Мишкину рубашку.

На её фигуре она смотрела просторным кимоно.

Через мгновение с кухни донеслись звуки падающей посуды и нецензурные ругательства.

Михаил рассмеялся. Его забавляло, что взрослая женщина ведет себя, как девчонка, пасуя перед сковородками.

Стремясь развлечься в отсутствии воюющей с поварешками любовницы, он потянулся к книжному шкафу, где больше половины века без толку пылились, томясь по читателям, шедевры классиков.

Заглянув за корешки книжек, Михаил натолкнулся на старый фотоальбом и не замедлил его оттуда выудить.

Изображения пухлых младенцев он пролистал сразу.

Фотографии взрослых Левиных задержали его внимание.

Мишка с интересом внимательно рассматривал неизвестных ему людей. Мужчину с суровым, жестким, замкнутым выражением лица. Женщину, хрупкой внешностью удивительно напоминающую сказочную фею-сильфиду. Угловатого подростка с быстрыми, как росчерк пера, чертами незапоминающегося лица – будущего мужа Елены Григорьевны.

Второго мальчика в детстве легко было принять за девочку, настолько приторным был его образ.

– Чем ты занимаешься? – резко спросила Елена Григорьевна, со стуком опуская поднос с едой на прикроватный столик. – Кто разрешал тебе рыться в моих личных вещах?

– Это семья ведь твоего мужа? – поинтересовался Миша, не обращая внимания на ворчание любовницы.

Левина сухо кивнула.

– Извини, – поцеловав её, покаянно промурлыкал вредный мальчишка, – я не думал, что тебя это расстроит.

– Меня это не расстроило, – отрезала Елена, забирая альбом.

– У твоего мужа был очень хорошенький братишка, – заметил Мишка.

– Только если ты любитель мальчиков, – презрительно скривила губы она. – Давай есть? Ты, помнится, умирал от голода.

Изящным движением кисти она накручивала на вилку бесконечно длинные, грозящие застрять в горле, спагетти. Масла на них явно пожадничали.

Макароны плохо проварились и были недосолены. По вкусу кулинарное творение больше всего напоминало подошвы армейских сапог, вздумай кто-то приготовить из сапог кашу, заменив ими топор.

Михаил мужественно не выказывал отвращение, поглощая кулинарный шедевр любовницы.

По крайней мере, одно достоинство у блюда имелось – оно начисто отбивало аппетит.

– Как ты относишься к страшным историям? – неожиданно резко отбрасывая от себя вилку, спросила Елена Григорьевна. – К мерзким, грязным историям с плохим концом?

К данному блюду как раз такой подливки и не хватало.

– Настороженно, – честно ответил Миша, отодвигая от себя тарелку.

– Этой историей, – задумчиво глядя куда-то перед собой, продолжала Левина, – закончилась моя юность. Когда мне было девятнадцать, я влюбилась. Предметом «сей страсти» стал младший брат моего мужа.

– Тот красивый мальчик с фотографий?

Мишка ощутил болезненный укол ревности.

– Его звали Адам. Адам Левин. Ещё до нашей первой встречи я многого, всякого о нём наслушалась. Городок-то у нас был маленький. А интересных событий и личностей и того меньше. Мало-мальски неординарная личность могла рассчитывать на то, чтобы сделаться героем провинциального романа.

У Адама была плохая репутация. Но его любили. Понимаешь, есть такие плохиши, они просто похищают твою душу. Было в Адаме нечто привлекающее к нему все взгляды. Он был как солнце. Холодное, колючее, грубое, порою жестокое солнце. Но, к нему тянуло.

Его любили однокашники. Любили преподаватели. Любили женщины. И, как потом выяснилось, – ироничная, недобрая улыбка скольнула по губам Елены Григорьевны, – любили мужчины. Но это выяснилось потом. Позже.

А по началу, когда Адам обратил на меня внимание, я была на седьмом небе от счастья. Я наивно полагала, что искренняя любовь хорошей, чистой девушки отвратит его от привычных пороков и дурных привычек. На деле же я, как выяснилось, мало представляла, от чего мне предстоит его отвращать.

Когда вскрылась их связь с одним из наших сокурсников, Костей Петушенко, ты даже не представляешь, что я пережила…

Елена Григорьевна тряхнула головой, словно отгоняя неприятные воспоминания.

Сухой смешок заставил Михаила потянуться к женщине, чтобы как-то утешить ту юную неискушённую девушку, которой она когда-то была. И которую больно, незаслуженно ранили.

– Мне казалось, мир рухнул, – продолжила она. – Как же я тогда страдала, мой хороший. Врагу не пожелаю ничего подобного. Вопреки всему, я ещё продолжала на что-то надеяться. Я все равно продолжала его любить.

Глаза Елены Григорьевны стали словно бы стеклянными.

Она настолько ушла в прошлое, погрузилась в воспоминания, что вряд ли помнила, понимала, с кем говорит.

– Назло Адаму, – только назло! – я стала встречаться с его старшим братом.

Братья совсем не походили друг на друга. Сложно было представить, что в шальном, дерзком, безрассудном Адаме текла кровь ростовщиков. (Его мать, несмотря на нехарактерную для этой нации хрупкость, была чистокровной еврейкой).

А вот в Андрее она явно прослеживалась. Можно сказать, била ключом. Он был надежным, предсказуемым, предусмотрительным. Меркантильным. И как полагается правильным мальчикам – скучным.

Мы с Андреем подали заявление в загс. А потом…

Елена Григорьевна поднялась и подошла к окну, рассматривая дремлющий город, усыпанный бусинами огней.

– Потом события приняли совершенно жуткий поворот. Лев Григорьевич, отец мальчиков, начал за мной ухаживать. Я решила не отвергать его ухаживаний.

Лицо женщины напоминала белую злую маску.

– Из мести! Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – ответил Мишка внезапно севшим голосом. – Что было потом?

– Это сложно понять, я знаю, но …

– Что сложного? – пожал плечами Миша, в свой черед потянувшись к сигарете и глубоко затягиваясь едким дымом. – За одного сына ты выходила замуж для статуса, со вторым спала для удовольствия, а с отцом развлекалась из-за денег. Все очень даже понятно. Но выглядит не привлекательно, это точно.

– Издеваешься? – прищурила глаза любовница. – Ты ещё просто щенок, у которого молоко-то на губах не обсохло! Но, по большому счету, наверное, ты прав? Только давай пока оставим комментарии. Раз уж сегодня я решила исповедоваться, то выговорюсь до конца. И черт с тем, что ты обо всем этом думаешь.

По случаю нашей помолвки с Андреем мы устроили нечто вроде семейной вечеринки. Все прилично выпили и, так случилось, что мы оказались близки. Втроем, вместе. Понимаешь, о чем я?

Мишкины брови взлетели высоко.

Он присвистнул:

– Чисто технически интересно было бы на это посмотреть.

– Такое не приветствуется общественной моралью. Но это была незабываемая ночь, – медленно подбирая слова, словно в трансе говорила Елена. – Они была великолепны – все трое. Но и Лев Григорьевич, и Андрей были только вариацией темы. Мелодией был Адам. Только Адам, он один, всегда!