Он нахмурился.

– Послушай, Анита, ты должна все правильно понять. Я был внизу, когда ты стала падать. Даже если бы это был совершенно незнакомый человек, я бы попытался помочь.

Она кивнула.

– Ладно, будь по-твоему. Только знай, что перед тем, как выпасть из окна, я пыталась тебя догнать.

Она наклонилась и поцеловала Росса.

После этого отношение Аниты к постоянному присутствию Флетчера мало отличалось от аналогичной ситуации с Джерри.

– Почему бы тебе не поискать какого-нибудь одинокого пастуха, нуждающегося в компании? Которому понравится, когда у него в голове зазвучат чужие голоса?

– Я никогда сам не нахожу свое следующее место пребывания. И если ты хочешь избавиться от меня, то это твое дело.

– Да, я знаю. Слава Богу, уже были прецеденты. Ну, то, что сумели сделать Джуди и Ян, посильно и мне.

– Что ты собираешься делать?

– Скоро ты сам узнаешь. Тебе это не понравится.

Анита предупредила миссис Сэнфорд, что всю следующую неделю она не будет есть дома.

Миссис Сэнфорд, к которой вернулась ее прежняя доброжелательность, кивнула.

– Больница. Я понимаю.

Хотя Росса и не стали бы задерживать в больнице из-за сломанной руки, с плечом дело обстояло гораздо серьезнее, и ему пришлось провести в больнице несколько недель. Его поместили в палату, где правила были не слишком строгими.

Анита могла навещать его практически в любое время.

Она и в самом деле часто приходила к Россу. Однако, она не начала есть вне дома. Анита совсем перестала есть.

Флетчер заявил:

– Это чистое безумие. Ты себя убьешь. Да и от меня, таким образом, тебе избавится не удастся.

– Это мы еще посмотрим.

Пила Анита много: кофе, чай, молоко или лимонад. Иногда она съедала сухое печенье или маленькую булочку, но никогда ничего более существенного.

– Это все равно, что пытаться заморить голодом глистов у себя в желудке.

– В таком случае, почему же они так активно протестуют?

– Что ты этим хочешь сказать?

– Если на тебя никак не действует то, что я перестала есть, почему же ты так об этом беспокоишься?

Дни проходили за днями, и Флетчер был вынужден признать, хотя он и постарался это скрыть от Аниты, что ее идея уже не кажется ему такой уж безумной. Еще до того, как она сбросила свои лишние десять фунтов и решила исходную задачу, ему уже так хотелось есть, что он не мог ни о чем другом думать, в то время, как сама Анита, нисколько не беспокоилась о пропущенных обедах и ужинах.

– Деловые женщины часто ограничиваются стаканом молока и сэндвичем на ленч, – небрежно сообщила она Флетчеру.

– Но ты ограничилась только стаканом молока и обошлась без сэндвича.

– Ну, зато я сэкономила деньги.

Иногда Флетчер пытался заставить ее плотно поесть, но у него ничего не получалось. Анита была настроена самым решительным образом, а он не решался применить всю свою силу, ведь пока Анита не успела нанести себе никакого вреда.

Ему уже было совершенно очевидно, что два разума в одном теле, по разному реагируют на одни и те же стимулы. Еда никогда не занимала существенного места в жизни Аниты.

Она могла выпить чашку чаю с тостом и даже если ей все еще хотелось есть, это не имело значения по сравнению с другими более важными для нее вещами – например, предстоящей через двадцать минут встречей с Россом, или не проходящим желанием расстаться с Флетчером. Но сам Флетчер никак не мог избавиться от мыслей о еде, он постоянно мучил себя видениями огромных, сочных бифштексов, тарелок полных спагетти с сыром или карри с рисом.

Его чревоугодие, которое так жестоко вскрыла Анита, вызывало у Флетчера отвращение. Девушка определенно ела меньше, чем она должна была, и если это будет продолжаться достаточно долго, она может нанести существенный вред своему здоровью. Пока же ничего страшного не происходило: она потеряла одиннадцать фунтов и на некоторое время потеря веса прекратилась, частично из-за того, что она пила много жидкости. И даже после этого, когда она явно стала сильно худеть и ее щеки втянулись, у нее не возникло никаких неприятных ощущений, если не считать некоторой слабости.

Флетчер же, наоборот, заметно уменьшался в размерах. То, как Ширли представлял себе его грандиозные возможности, вызывало теперь у Флетчера лишь горький смех. Флетчер постепенно превращался в ничто только из-за того, что не мог набить себя (а точнее, Аниту) огромным количеством животной и растительной пищи. Он даже думать мог теперь только о еде.

Флетчер хотел умереть точно так же, как этого хотел Ширли.

Перехватив эти мысли, Анита отправилась к его безымянной могиле на самом большом городском кладбище.

– Вот тут, под землей, лежишь ты, Флетчер. Ты что, окончательно решил отправиться туда, когда я вытолкну тебя, наконец, из своего разума?

Он не мог понять, почему она с такой жестокостью с ним разговаривает – Флетчер ведь хорошо знал, что Анита совсем не такая. Он прекрасно понимал ее желание снова стать собой, но ее жестокость шокировала его. Анита так не должна была себя вести.

Потом в один из немногих моментов, когда его сознание прояснилось – теперь это происходило с ним все реже, таким измученным был его дух от постоянных мыслей о недостижимой пище – он увидел, что жестокость была просто частью его решимости избавиться от него. Анита сошлась с ним в смертельной схватке и не собиралась сдаваться. Росс, который уже давно догадался обо всем, просил ее придумать какой-нибудь другой путь. Но Анита приняла окончательное решение. Если нужно, она будет голодать до самой смерти.

Однажды она забылась, и Флетчер сумел разглядеть еще одну причину ее жестокости. Если привязанность была для него пищей – значит, он не должен ее получать. Она не будет давать ему ни духовной, ни материальной пищи.

Конец оказался для нее таким же неожиданным, как и для Флетчера. Если не считать слабости, она чувствовала себя прекрасно. Она только что навестила Росса, и теперь ей нужно было торопиться, чтобы не опоздать на лекцию, которую она не хотела пропускать.

Посреди лекции она потеряла сознание. Когда ее осматривал вызванный другими студентами врач, он сразу поставил диагноз: недоедание. Ее отвезли в больницу, но не в ту, в которой лежал Росс, там, если в этом возникнет необходимость, врачи станут кормить ее внутривенно.

Но этого не потребовалось, потому что Флетчер уже исчез из ее разума.

Флетчер сразу почувствовал, что снова стал самим собой. Вместе с ним не было чужого разума. Наконец-то он остался один: Джон Флетчер и никто другой. Потом его охватил ужас – он представил себе, что находится в мертвом разлагающемся теле Джона Флетчера.

Он должен был умереть, но ему опять не удалось это сделать.

С некоторым усилием он заставил себя успокоиться. Флетчер ни видел, ни слышал. Однако, он ощущал удивительную ясность и ему было очень удобно. Если таковой была смерть, то он сможет к ней быстро привыкнуть.

Впрочем, постепенно, физические ощущения начали к нему возвращаться.

Флетчер беззвучно закричал.

Значит его мучениям не пришел конец. Они никогда не закончатся. Он не может умереть. Всякий раз все будет начинаться снова и снова.

И все же, он был самим собой. На этот раз никто не посылал ему вызов, никто не собирался сражаться с ним за обладание тела, каким бы оно не было.

Очевидно, он не был в мертвом мозге Джона Флетчера. Он явно находился в живом теле – ведь к нему возвращались все физические ощущения… может быть, он попал в тело кошки, или собаки? Сам факт его существования доказывал возможность переселения душ. Существовала возможность, что единственная необычность его опыта заключалась в том, что он осознавал, в отличие от всех остальных, что с ним происходит.

Он по-прежнему ничего не слышал и не видел. Проходило время, но он все еще не мог пошевелиться. Он был полностью парализован.

Поскольку он был не в состоянии сделать что-нибудь другое, он заснул.