И, как говаривал один парень, если ты долго ждешь задания, то ты его в конце концов получишь. По грехам своим. Вскоре заработала моя рация. Они, видимо, на меня доложили, что я становлюсь слишком общителен.

Как бы чего не вышло.

И наверху ускорили процесс.

Дальнейшее мое движение к цели было все ускоряющимся.

01. Совершив свою «великую протестантскую революцию», А. А. Тарасенко со товарищи весьма поначалу расслабились, празднуя свою потрясающую победу в Москве. И их, конечно, в тот же момент предали почти в доску родные военные. Вся компания, все эти молодые и не очень люди были в один день уничтожены. Их оппонентам уж больно радикальными показались идеи, проповедуемые новым российским правительством. И, естественно, началась реакция. Полгода в России с большой жестокостью уничтожалось все то, что в себе имело хоть малейший намек на протестантизм. Не будем, конечно, касаться всех тех ужасов и страхов, которые пережили протестанты. Многие из них, кто мог, сбежали за рубеж.

02. Но реакционеры рано радовались, потому как вопреки всем заверениям карателей, которые якобы своими глазами видели смерть от пуль Тарасенки, через полгода тот снова объявился как ни в чем не бывало и, сумев вновь объединить еще не бежавших за рубеж своих сторонников, устроил теперь уже свою реакцию. Протестанты оторвались по полной. В один год было уничтожено все, что хоть как-то напоминало о неоднозначности религиозной истории России.

Сам Тарасенко свое появление называл не иначе, как «воскрешение». Он из молодого и веселого человека превратился в нечто бледно-синюшне-страшное, брызгающее слюной, шатающееся и почти безумное, с горящими глазами, легко возбуждающееся и с полпинка переходящее на крик. Многие просто восхищались тем, что сотворили с ним доктора — сумели поставить на ноги тело, просто нашпигованное в упор из автоматов свинцом.

Тогда-то впервые все и узнали имя Дмитрия Пашкевича. Этот ученый впоследствии возглавил институт передовых разработок в Питере и в основном работал на оборону Но чем он конкретно занимался, никто точно не знал. Знали лишь его приближенные, но они, конечно, хранили гробовое молчание.

Кто-то мне все-таки обмолвился, что был слух, будто Пашкевич разрабатывал какие-то новые газы.

В ноябре 2037 года одна из лабораторий под Питером, после того как там побывал профессор Пашкевич, взлетела на воздух. По окрестностям распространился некий желтого цвета газ. Люди в деревне, в которой непосредственно находилась эта лаборатория, почти все — ну, те кто был в момент взрыва на месте — ослепли. Лишь спустя время к ним вернулось зрение. Но тем не менее зрение ухудшилось у всех значительно, и никто не смог восстановиться до прежнего своего нормального уровня. Людей тех очень тщательно лечили и опекали, а так же очень по ходу дела уговаривали не говорить о том, что произошло. Всем назначили боевые — то есть очень хорошие пенсии.

Еще, по слухам, Пашкевич очень любил Гитлера и Сталина.

03. Мне предписали надеть военную форму. Мне выдали форму и… ботинки.

Все занумеровали моим номером.

Через день, переночевав по приказу Мирошниченко, в гостинице для высших офицеров, с некоего аэродрома в составе группы, состоящей из ста пятидесяти человек, фактически, возглавляя ее, я отправился на место назначения. Что делать, вы узнаете на месте.

Это не апокалипсис и не сегодня, но двадцать пять МИ-8, летящих одной большой стаей, выглядят величественно. Штурмовых вертолетов сопровождения нам, конечно, не дали. В состав моей группы входило пять взводов, и ими командовали:

взводом армейских саперов Михаил Лукин, взводом саперов по особо важным заданиям Михаил Панков (я его в шутку называл punk off),

взводом прикрытия и оперативной разведки некий Александр Комиссаров,

взводом технического обеспечения Иван Квасников,

взводом связи и компьютерного обеспечения Левон Арутюнян. По-моему он был московский армянин, и мы с ним встречались в нашем училище. Только он был на два курса старше. Ни знакомство, ни тем более дружбу мы с ним не водили.

04. Груженные под завязку людьми, техникой, снаряжением и припасами, мы наконец-то прибыли на место высадки — пшеничное поле недалеко от старинного средневекового замка. У нас в докладах он фигурировал под названием «Объект 112».

«Высадка!» — наисладчайшее слово для любого десантника. Но я-то не десантник! Странно, но вдруг мне сообщают, что я как командир должен высадиться первым. Хорошо, присоединяю карабин к длинному тросу который свешивается с вертолета прямо до земли, и начинаю быстро, но не так, как если бы просто падал, спускаться к земле. Касаюсь ногами почвы и, как положено обычно в таких случаях, переворачиваюсь два раза вправо и после один раз влево. Быстро устанавливаю свой автомат на ножки и начинаю длинными очередями «обрабатывать» близлежащий темный и черный лес, находящийся метрах в двухстах.

Еще никто не успел высадиться ни с моего вертолета, ни с какого другого, как нас стали обстреливать из пулеметов. Затем граната, выпущенная из гранатомета, попала в вертолет, с которого я только что высадился. Произошел взрыв, но его конус был таким, что меня не задело. Винт сам собой, вращаясь, улетел в сторону леса. Хорошо еще, хоть туда, а не в другие вертолеты. Еще три вертолета, пострадав от осколков взрыва, задымили. Транспортные МИ-8, совершенно невооруженные, ничем не могли ответить на такой вызов и все 24, сделав крюк под непрекращающимся обстрелом, улетели. И я остался один.

05. Тем временем, видимо заметив, что в пшенице кто-то залег, обстреливающие продолжали «обрабатывать» из пулеметов поле. Тут я решил не рыпаться и не отвечать, но постараться максимально вжаться в землю, чтобы по возможности максимально обезопасить себя. Затем огонь неожиданно прекратился, и я, приподняв голову, увидел, что ко мне идут трое вооруженных людей.

06. Инструктор Орлов всегда говорил, что если вам дали право выбора, то постарайтесь как можно быстро сами себя его лишить. По правилам солдат сам решает, куда ему вешать на свою «сбрую» гранаты, а куда — дымовые шашки. Но, как говорил Орлов, лучше всего для себя сразу, раз и навсегда решить окончательно, где что у тебя будет располагаться, и с того момента никогда не менять своего решения.

Я не слушал особо инструктора Орлова, он мне всегда не нравился, казался каким-то грубым, что ли. И вот теперь жизнь подтверждала его правоту: когда те трое приблизились достаточно близко, думая, что кидаю одну за другой три гранаты, на самом деле кинул я в их направлении три дымовые шашки.

Те ребята стали стрелять в дым так, что некоторые пули вонзались в землю ну просто очень рядом со мной!

07. Для таких дел обычно используется солдатский носовой платок — большая белая тряпка, которая по правилам должна находиться в кармане штанов на левой ляжке. Я привязал платок к дулу своего автомата и, размахивая им, встав стал кричать: «Не стреляйте! Don't shoot, please! Я сдаюсь».

08. Был крайне удивлен улыбчивости и корректности этих троих. Тщательно меня обыскав — так, что не заметили «Стечкина» у меня за поясом, — они повели меня в свое партизанское логово. В лагере же, был сильно удивлен тому, как там много людей — и мужчин, и женщин, удивлен, что почти все они носили черные береты и многие, в том числе и женщины, курили сигары.

Меня привели в землянку к здешнему командиру, и у нас состоялся довольно-таки интересный разговор. Парень плохо, но все-таки говорил по-русски. Он сказал мне, что расстрелять меня не может, потому что русские тут никого не расстреливали. Еще он сказал, что не может обменять меня на своего пленного потому, что в плену у русских нет его ребят.