И глядя, как на экране переднего обзора медленно растет золотистое пятнышко Малайи, они душевно, на два голоса исполнили русскую народную:

— Ро–о–оди–на! Еду я на Ро–о–одину! А она–а–а мне нра–а–авится, хоть и не краса–а–авица. Ла–ла–ла–ла–лала. Эй, началь–ник!

Маруся Кораблева ждала Петра не на планете Малайя, а на орбитальной станции «Новый Пинанг». Ей удалось попасть туда, не истратив ни доллара на взятку. Маруся раздобыла специальный пропуск в космодромной комендатуре. Героическому военмору Сухову симпатизировали многие.

Маруся стояла на балконе Первого терминала в развевающемся темно–красном платье. Каштановые волосы ее, прибранные в пучок, растрепались от порывов ветра, что влетали на балкон из центральной шахты. «Пинанг» был во власти сквозняков. Маруся стояла, будто на океанском пирсе, встречая настоящий плавучий корабль.

Пассажиры, прибывшие на «Катти Сарк», поднимались на трех эскалаторах со второго уровня. Стройную фигурку Маруси Кораблевой Петр приметил издалека. Сердце ёкнуло. «Не может быть. Померещилось. Без билета на трансгал сюда не попасть». Но нет. Это точно была она, его ненаглядная Маруся.

Сухов не выдержал — ринулся вверх по ступеням. Пассажиры не спешили посторониться. Они приходили в себе после «морской болезни», порожденной гиперскачками. Мысленно чертыхаясь, военмор застрял в людях и чемоданах. Наконец эскалатор вынес его в просторное фойе верхнего зала ожидания.

Маруся бежала ему навстречу. Петр пошире раскинул руки, будто она могла проскочить мимо, и поймал…

«Еще один день прошел — ну и… хрен с ним!» — вспомнил Сухов поговорку кадетских времен. Эту фразу надо было произносить каждый вечер, получив в курсантской столовой положенный в добавок обрыдлому питательному желе кусок сливочного масла и крутое яйцо.

Сейчас все было с точностью до наоборот. Каждый уходящий день приближал конец недолгого отпуска и расставание с Марусей. Петр Сухов и так виделся с ней урывками: любимая продолжала работать в своем треклятом госпитале, и прогуливать службу не могла. А посему Петр вынужден был мучительно ожидать Марусю с каждого дежурства, без дела слоняясь по квартире.

На улице пронзительно вопили кошапли. Сухов высунулся в открытое окно. Так и есть: сидят на газоне средь высокой оранжево–зеленой травы и, глядя на гоняющуюся друг за другом парочку бледных лун, отвратительно орут — соревнуются, кто громче и пронзительнее. Самому противному из кошаплей достанется самка. Во дворе живет только одна — на полдюжины ненасытных самцов.

Сухов не понимал, за что можно любить взъерошенные комки шерсти с длинными клювами, но и отвращения к ним не испытывал. Закрытые окна из пуленепробиваемого пластика надежно изолировали от посторонних звуков. Но Петру очень уж хотелось вдохнуть полной грудью порыв свежего ветра, а не глотать кондиционированные воздуся, которые лишены жизненной силы и, по сути, мертвы. Покушения военмор не боялся — нельзя жить в постоянном страхе. А потому окно у него в комнате всегда было нараспашку.

Скоро истечет отпуск по ранению. Затем пройдет еще пара недель — и придется лететь на Новую Британию, принимать фрегат «Котлин». А пока его почти укомплектованный экипаж сидел на берегу. Скучная береговая служба шла своей чередой и никакого экстренного участия в ней капитана третьего ранга не требовала. Каплейт Бульбиев отлично справлялся и не ждал подсказок.

Без любимой Маруси Сухову все было не в радость. Смотреть фильмы не хотелось, читать — тем более. Все, что требовало хоть каких–то интеллектуальных усилий, пошло под запрет. Жара. Тоска. Самое время бездумно послушать музыку, выглохтить банку–другую пива — и на боковую.

Проигрыватель наполнил небольшую квартиру Петра нежными переливами. Чудный — аж на четыре октавы — голос полузабытой Карины Золиной вышибал из головы последний остаток мрачных мыслей. Однако сейчас чрезмерная нежность раздражала, как и переливы. А слушать песни былых войн и походов — совсем не то настроение.

Петр Сухов негромко скомандовал, и киберсистема «Домовой» сменила запись. По комнатам поплыли заводные ритмы.

Петр был в одних трусах, несмотря на распахнутые настежь окна. В этих широтах на Малайе круглый год пекло. Он бродил по квартире — никак не мог угнездиться.

Военмор страсть как не любил долгое ожидание. Не выносил физически — с далекого детства. Память в минуты ожидания снова и снова возвращалась к самому страшному в его жизни дню.

Жила семья Суховых в двухкомнатной квартире в центре города Мариуполя. Семилетний Петя Сухов сидел на старом ковре перед большими напольными механическими часами с задремавшим маятником и секундной стрелкой и терпеливо ждал, когда вернется домой отец. Чтобы убить время, мальчик расставлял на полу солдатиков: не умеющих ходить — старинных, что выплавлены из олова, и пластмассовых — тех, что поновее, а также совсем новых — из «живого» пластика. Они могли двигаться по команде хозяина, стрелять малюсенькими пульками и петь строевые песни, однако Петя куда больше любил безгласных и недвижимых «старичков», что достались ему по наследству от дедов и прадедов.

Ивана Сухова в его законный выходной срочно вызвали на завод. Батя сказал, что на обещанный футбол они пойдут в другой раз. Случилась авария, и нужна его помощь. Мать встревожилась: уж она–то хорошо знала, что на самом деле это может быть вовсе не авария, а очередная диверсия.

Диверсии в русских землях случались довольно часто. С одной стороны, на ослабевших русаков наседали неисчислимые полчища ханьцев, и бомбы взрывали обезумевшие от отчаяния патриоты. С другой стороны, покоя который век не давали неистребимые и безжалостные муслимские моджахеды. Сынишка этих раскладов, разумеется, не знал, но настроение матери уловил.

Отец обещал кровь из носа вернуться к обеду. Время шло, а Иван Иванович не появлялся и даже не звонил. Мать пыталась связаться с мужем, но его мобильник был отключен. Позвонила начальнику — один хрен. Связалась с женой начальника — та была в панике и тоже ничегошеньки не знала.

Мать вся извелась от ожидания. Когда за окнами стемнело, она не выдержала и, несмотря на строгий запрет Ивана Сухова, понеслась в порт. Сынишка остался дома один.

Петя утомился снова и снова переставлять на позициях солдатиков, выстраивая их то в походный порядок, то для фронтальной атаки, то в глубоко эшелонированной обороне, и включил телик. Черноглазый красавец–диктор бодрым голосом уверял горожан, что авария на испытательном стенде будет устранена в считаные часы. Диктор мальчику не понравился, потому что явно врал. ЧП случилось вовсе не на стенде, а на воде. Это Иван Сухов успел сказать домашним, пока натягивал свитер и брюки.

Мальчишка знал, что орбитальный буксир с готовой монтажной секцией стартует с акватории Азовского моря. Пересадочную станцию для гиперлайнеров собирали на земной орбите из отдельных блоков, а потом — уже готовенькую — переносили в нужную точку Галактики с помощью пары гипертолкачей.

Петя перещелкивал телевизионные каналы, пока не наткнулся на программу «Новости дня». В комнате появился толстяк в расстегнувшейся на животе рубашке. Его пухлые щеки были залиты румянцем, широко расставленные глаза лихорадочно блестели, кудряшки, обрамлявшие лысину, намокли от пота и норовили встать торчком. Он облизывал губы и тараторил:

— Только на нашем канале можно узнать новости без вранья, передергивания и прикрас. Мы расскажем вам всю правду о террористической атаке на Мариупольский завод «Гипермех». Сегодня в десять пятнадцать группа боевиков неизвестной принадлежности вывела из строя заводскую охрану на центральной проходной и взяла в заложники дневную смену монтажников в составе шестнадцати человек. Затем боевики заминировали Небесную пристань, готовую к отправке секцию и буксир, который должен был поднять ее на орбиту. До сих пор они не выдвинули ни одного политического или финансового требования. Полицейский спецназ дистрикта Новороссия и группа «Бета» плотным кольцом окружили территорию завода…