— Держи курс! — сердито прикрикнул старший помощник рулевому. — Не рыскай из стороны в сторону!

— Это не я, — отозвался тощий, долговязый матрос. — Это он сам крутит носом, сеньор… — От рулевого попахивало мескалем, и старший помощник дополнительно обругал его и за это.

— Когда же мы пройдем, наконец, мыс? — ни к кому не обращаясь, произнес капитан, глядя в окно, рама которого беспрерывно дребезжала в такт работы дизеля…

— Уже проходим, — отозвался помощник, указывая на едва заметный огонек, мерцавший в темноте. — Проклятые бананы!.. Можно подумать, что они вывалились у нас из брюха и цепляются за дно…

— До дна тут не достанешь, — хихикнул матрос.

— Правь точнее, — заметил капитан. — Сейчас выйдем из-за острова, сразу потянет ветром…

— А задуть есть где, — пробурчал старший помощник. — Как-никак в проливе будет пять миль ширины… Наверное, никогда «Боливару» не приходилось тащить на себе столько груза и пассажиров!

— Не накликивайте беду, — повернулся от окна капитан. — Уже перевалило за полночь!

— Посмотрел бы я, как себя почувствовал господин дьявол на нашем месте, — огрызнулся старший помощник. — После такого рейса на всю жизнь возненавидишь бананы!

«Боливар» минул оконечность острова Пуна — мыс Алькатрас, и сейчас же в его левый борт невидимой сырой лапой уперся слабый, прерывистый ветер. Тучи на какое-то время расползлись, и луна озарила их лохматые края, посеребрила воду громадного залива.

Помощник, достав сигарету, собрался закурить, но выронил в окно рубки зажигалку. Она со стуком упала на настил левого крыла мостика.

— Не хватало еще потерять зажигалку! — с сердцем воскликнул помощник и, открыв дверь рубки, зашарил рукой по настилу мостика. Стоя в неудобной позе, он услышал, как Педро Гальега сердито крикнул рулевому:

— Куда сваливаешь?

— Ветер давит, сеньор капитан!

— Левее! Возьми левее!

Повинуясь окрику, рулевой резко покатил штурвал влево и, также повинуясь законам механики, «Боливар», поворачивая влево, стал крениться в противоположную сторону. Бананы, наваленные в Пуэрто, угрожающе зашевелились. Миг — и гнилые веревки лопнули, сотни тридцатикилограммовых гроздей покатились в сторону накренившегося борта.

Старший помощник почувствовал, как настил мостика под ногами резко дернулся, подбросив его вверх. «Боливар» стремительно повалился на правый борт, стряхивая со своих палуб в воду грозди бананов, людей из гамаков, автомобили, корзины и узлы… Раздался грохот, шумный всплеск, разноголосый вопль.

…Когда старший помощник вынырнул из воды, его глазам представилось фантастическое зрелище. В тусклом лунном свете возвышалось над поверхностью нечто напоминающее спину какого-то морского чудища, густо покрытого косматой гривой. Это было днище опрокинувшегося «Боливара», обросшее водорослями. Вокруг него колыхались на воде обломки, бананы, вопящие, барахтающиеся люди. И все это было на том самом месте, где только что находилось освещенное огнями судно!

Опрокинувшийся вверх дном «Боливар» находился в таком положении две-три минуты. Внутри его раздался грохот — с фундамента сорвался главный двигатель и другие механизмы. От многотонного удара лопнула палуба и ветхий корпус разломился.

Кормовая часть с шумом и плеском тут же ушла под воду, а носовая продолжала плавать, поддерживаемая воздушной подушкой. За нее цеплялись немногие уцелевшие, кому посчастливилось благополучно скатиться с палуб теплохода в момент его опрокидывания. С отчаянными воплями утопающие цеплялись за этот жалкий обломок, друг за друга. Живое шевелящееся ожерелье окружало его. Но через несколько минут раздался гулкий хлопок, точно откупорили громадную бутылку шампанского: разорвав ржавую обшивку, сжатый воздух вырвался наружу. С шумным всплеском вторая половина последовала за первой, увлекая за собой почти всех, кто пытался найти спасение. Луна из-за туч равнодушно взирала на пустынные воды, где все еще барахтались люди. Потом тучи сгустились, лунный свет померк и все погрузилось во мрак.

Старший помощник, потрясенный мгновенной гибелью своего судна, тщетно звал капитана, других моряков, но никто не отозвался, только с разных сторон откуда-то из темноты доносились крики о помощи. Но их было мало, совсем мало. Мигель Альфаро, только что бывший старшим помощником капитана теплохода «Боливар», понял, что вряд ли он увидит кого-то из своих товарищей и, может быть, не увидит ни своего дома в Гуаякиле, ни свою жену, ни двоих детей.

Залив был огромен и пустынен, до берега — несколько миль, стояла глубокая ночь, и ни одного судна не было поблизости. Уцелевшие цеплялись за то немногое, что осталось от судна. Течение и ветер постепенно разносили их в разные стороны. То один, то другой, обессилев, исчезал под водой, все реже и реже слышались призывы о помощи.

Она пришла лишь через два часа после катастрофы, в третьем часу утра. Шедший в Гуаякиль небольшой каботажный пароход случайно натолкнулся на погибавших. До рассвета продолжались поиски уцелевших. Последние из них были подняты на борт, когда уже светало. Старшего помощника Мигеля Альфаро подобрали в тот момент, когда он мысленно оканчивал счеты с жизнью… Их было совсем мало, этих уцелевших, почти безумных, потрясенных, израненных, ничего не помнящих.

Размеры трагедии выяснились лишь в Гуаякиле, когда подсчитали спасшихся. Увы, подсчеты эти были весьма неутешительны. Точно установить количество бывших на «Боливаре» не представлялось возможным, но по предположениям пассажиров их насчитывалось 170 человек и экипажа — 25. Из этого количества было подобрано 52 пассажира и 7 членов экипажа. Из комсостава уцелел только старший помощник Мигель Альфаро. Ни одного ребенка из находившихся на борту не спасли.

Сотни людей осаждали контору Гуаякильской компании океанских паромов, пытаясь добиться ответа: кто же уцелел при столь чудовищной катастрофе? Но никто из администрации ничего вразумительного сказать не мог — ведь никаких списков пассажиров на «Боливаре» не велось. Для поддержания порядка пришлось вызвать полицию.

Под кричащими заголовками газеты публиковали рассказы немногих уцелевших о катастрофе. Впрочем, ничего вразумительного и они не могли рассказать: была глубокая ночь, слишком неожиданно и стремительно все произошло. Но дотошные репортеры все же кое-что выяснили, и через пару дней в статьях о катастрофе замелькали упоминания о тысячах гроздей бананов, погруженных сверх нормы, о сотнях пассажиров, принятых на борт, об автомобилях, запихнутых на палубу вместе с бананами. Словом, обо всем том, что компания хотела бы скрыть, тем более что страсти подогревались трупами, которые находили то на берегах залива, то плававшими в его водах.

Слишком большим оказалось количество жертв этой «банановой трагедии», как окрестили газеты гибель «Боливара», чтобы ее можно было как-то замолчать, игнорировать, и власти начали официальное расследование, а это сулило Гуаякильской компании океанских паромов серьезные неприятности. Ее руководители, памятуя, что лучший способ защиты — нападение, начали энергично действовать.

На предварительном следствии ответственные лица компании клятвенно заявили, что никогда не давали покойному капитану Гальеге никаких указаний относительно погрузки бананов сверх нормы и не требовали от него ничего такого, что шло бы вразрез с требованиями морской практики. Следовательно, в случившемся виноват только капитан Гальега, очевидно имевший какой-то процент наградных от грузоотправителей!

Катастрофа могла произойти и от небрежности команды, в частности рулевых, при исполнении своих обязанностей, так как в этом рейсе многие из них оказались пьяными, что показывает на слабую дисциплину на судне, в чем, несомненно, тоже виновен капитан.

Компания отвергла и обвинения в свой адрес, что «Боливар» находился в запущенном состоянии, нуждался в капитальном ремонте и вообще выслужил все сроки. Сам факт столь долгой и безаварийной службы доказывал обратное: «Боливар» был надежным судном и содержался в хорошем состоянии, а его гибель — роковое стечение неблагоприятных обстоятельств.