«Эх, эсминец бы сюда», с завистью подумал Алексей, с болью разглядывая убогий «Кёнсан Намдо». Название было смешным: наверняка корейские моряки испытывали острое удовольствие, назвав свой корабль в честь одной из самых южных провинций будущей Объединенной Кореи – оккупированной сейчас врагом, но все равно считающейся своей, родной землей. Надо признать, такие мелочи им всегда хорошо удавались. Но, как всегда, этого было маловато, чтобы победить.

Подняв голову, Алексей посмотрел в море. Море было не то, другое, но выглядело оно точно так же, как море, омывающее западное побережье полуострова, где держались советские корабли. «Москва» – красивейший, великолепно вооруженный и быстроходный линейный крейсер, а с ним два легких крейсера и еще несколько боевых единиц. Как «Москва» бронирована, Алексей точно не знал, но предполагал, что не меньше, чем его родной «Кронштадт». Служить на «Москве» было бы здорово – под защитой брони и могучих корабельных орудий, в окружении своих, советских людей, под командой самого Москаленко, держащего на линейном крейсере вице-адмиральский флаг. Но эскадра была далеко, и ей почти наверняка не было никакого дела до судьбы советского капитан-лейтенанта, «советующего» корейцам, как обслуживать мины заграждения, как правильно устанавливать их на вражеских коммуникациях и у собственных берегов, как не попасть в объектив вражеского авиаразведчика или в прицел штурмовика или бомбардировщика, а также все остальное, что относится к его профессиональным обязанностям. И даже свыше того – от проводимых через переводчика политинформаций среди матросов и бойцов подразделений береговой обороны и до помощи с переборкой узлов сделанной на расположенном где-то в глубине Союза «заводе № 8» 45-мм морской пушки.

Каждый снаряд пушки весил 1 килограмм 450 граммов. Взрывчатки в нем было 360 граммов, и при удачном попадании на самолет этого хватало с запасом, но почти любой ходящий по морю корабль, хотя бы третьего ранга, мог «поглотить» несколько сотен таких снарядов без большого для себя вреда. Именно поэтому боезапас для обеих установок составлял без малого тысячу штук. При практической скорострельности, составляющей хотя бы половину от «табличной», этого хватало на вполне приличный бой. Буде в сам минный заградитель никто стрелять не станет, поскольку он-то и от пары попаданий снарядов имеющихся у врагов калибров может утонуть, почти не булькнув…

Одна 100-миллиметровка сразу перевела бы минзаг в другую весовую категорию, но Алексей сомневался, есть ли пушки такого калибра хоть на каком-то из кораблей северокорейского флота. Впрочем, для той задачи, которая минзагу предстояла, пушки вообще были не слишком полезны. Важнее ему были бы несколько лишних узлов скорости, но опять же – ничего более быстроходного Алексей на этом побережье не видел. В Нампхо он предложил бы разведчикам торпедный катер – но во-первых, он сам не знал, в каком состоянии находится его двигатель, а во-вторых, одного катера было явно мало, их требовалось по крайней мере два.

Появившийся вчера в Йонгдьжине на какой-то час разведчик по фамилии Зая, обсуждая подробности, счел нужным сообщить ему, что принять на борт потребуется около 20 человек десанта. Катеру такого типа, который он увидел в Нампхо, столько не вынести. Даже если они и поместятся на палубе вповалку, то на оружие и боеприпасы просто не хватит места. Кроме того, боеспособность самого катера в таком случае упадет даже не до нуля, а еще ниже – а это при любом осложнении ситуации может иметь только один исход.

Принятое сначала решение было предварительным, и Алексей надеялся, что разведчики найдут для своей цели что-нибудь получше. Но снова прибывший в Йонгдьжин через несколько дней инженер–старший лейтенант Петров подтвердил, что к исполнению назначен план, предложенный им с самого начала. Значит, все же минзаг. «Кёнсан-Намдо».

Повторив это слово еще несколько раз, чтобы довести его произношение до уровня, хотя бы приблизительно понятного потенциальному собеседнику, Алексей продолжал машинально заниматься делом: в данную минуту – сортировкой патронов к «сорокапяткам». Осечки на стрельбах могли иметь самые разные причины, и дефекты отдельных унитаров вполне к ним относились, поэтому при малейших признаках того, что с патроном что-то не так, Алексей без колебаний откладывал его в сторону, в полуразвалившийся дощатый ящик, где уже лежало десятка полтора тускло сияющих консервированных сгустков смерти.

Матросы беспрекословно вытаскивали из погреба все новые и новые ящики, украшенные жирными черными штемпелями с мало что говорящими неспециалисту аббревиатурами – в дополнение к такому же малополезному номеру завода и году изготовления; Последним был 1945-й – замечательный по всем признакам год. Каждый проверенный военсоветником ящик матросы укладывали как следует и снова утаскивали вниз – на место.

Пришедший через пару часов, практически к концу работы, и вздумавший проверить его офицер-кореец что-то с большим неодобрением попытался втолковать советнику, потрясая забракованным патроном и произнося отдельные (для понятности), отрывистые слова. Посмотрев на него с иронией, усталый и удовлетворенный Алексей указал рукой на обмотанную сейчас брезентовым чехлом тумбу с пушкой, потом ткнул в патрон и изобразил пальцами правой руки неприличный жест, обозначающий на юге его родной страны понятие «кастрат». Жест, видимо, оказался международным, потому что офицер, на секунду застывший, заулыбался, закивал и положил чуть тронутый по капсюлю ржавчинкой патрон обратно в дефектный ящик.

– Эх, мне бы с вами, – обращаясь к корейскому офицеру произнес Алексей. Тот, разумеется, не понял, разведя руками, и закрутил головой в поисках переводчика, который обычно был где-то рядом с русским. Но Ли рядом не оказалось, а военсоветник только махнул рукой и поднялся, растирая багрово-серые от холода ладони.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал он уже не корейцу, а самому себе, хотя стоял лицом к человеку, снова выразившему всем своим видом непонимание. – Хотя тебе и не надо. У тебя война не ради удовольствия от войны – видел я таких людей массу, и часто они были как раз иа своем месте. И не для продвижения по командной лестнице – вряд ли ты куда-то продвинешься. Не ради политики больших стран – тебе на нее так же, наверное, наплевать, как и мне. Ты защищаешь свой дом. Так ведь?

Кореец ответил что-то но, разумеется, на собственном языке. Впрочем, у Алексея создалось такое впечатление, будто тот его понял. Зачем он, капитан-лейтенант советского ВМФ, находится в чужой стране, самому Алексею было совершенио понятно. Но «война ради войны»… За последнюю неделю его первый, самый искренний энтузиазм, готовность, если надо, пожертвовать собой, угасли. Теперь он просто служил, как профессиональный военный моряк – недосыпая, питаясь черт-те как и черт знает чем, пачкаясь тавотом, обдирая руки и обмораживая лицо. Все это Алексей делал беспрекословно и даже с явным удовлетворением, но это было не то удовольствие, которое радовало «по-настоящему». Удовлетворение от того, что он знает свое дело и действительно может помочь людям, которые на него рассчитывают, – да. Удовлетворение от собственного профессионализма, причем востребованного, это здорово. Но как и во многих других областях человеческой деятельности, военные специальности тоже могут быть «благодарными» и «неблагодарными». Корейские моряки, несомненно, начали питать к советнику «До Вы» то уважение, на которое он мог рассчитывать, как человек, рисующий собой в чужой стране и притом способный с закрытыми глазами разоружить взрыватель любой мины, которая могла здесь найтись. Исключением не был даже сам товарищ флагманский минер ВМФ – при всей его флегматичной вальяжности, присущей минимум адмиралу, получившему под старость должность начальника какого-нибудь второразрядного военного училища.

Как опытный штурман, он тоже оказался полностью на своем месте, а задачи на обеспечение скрытности минных постановок, с их каторжными расчетами, были интереснейшими до такой степени, что иногда бывало трудно дышать: от любой малейшей ошибки здесь зависела жизнь нескольких десятков человек. Но результата своей работы Алексей не видел – не вспыхивало по ночам над морем зарево от горящих танкеров, не тыкались в берег разодранные капковые жилеты с наименованиями вражеских судов. Специальность минера была «неблагодарной».