Алексей предполагал, что оказался первым советским моряком в Соганге после вывода в 1948 году нашего воинского контингента. Учитывая, что на весь северокорейский флот советников из Союза приходилось всего восемь и большинство из этих восьми на передовые военно-морские базы не заглядывали ни разу, вид европейца, с видимым наслаждением уплетающего остывший рис, пусть и своей варварской ложкой, действительно являлся поводом для почти детского восторга солдат и матросов Корейской народной армии. Большинство из них были самого юного возраста, от 17 до 20 лет, и многие видели русских впервые в жизни. Главное политическое управление КНА и культурно-просветительное управление фронта в течение всей войны в своей работе весьма активно использовали пример «Верного Брата, Советского Союза», выстоявшего и победившего в войне, во многие десятки раз превосходящей их собственную по масштабам вовлеченных в нее сил. Советник прибыл в Соганг вчера в середине дня, и хотя он немедленно пропал в штабе, его появление тут же стало предметом самого активного обсуждения в те минуты, когда сержанты объявляли хотя бы пятиминутный перерыв в длящихся с утра до вечера тактических занятиях.
Ходили слухи о готовящемся наступлении, в котором примет участие целый корпус советских добровольцев, способный смести фронт проклятых лисынмановцев и их друзей-интервентов, как зимний ветер сметает сухой снег с крутых склонов гор Хокудайхо. Девятнадцатилетний заместитель командира одного из отделений, дневаливший по бараку 3-й роты дислоцированного здесь батальона береговой обороны, сумел поговорить с переводчиком советника командиром взвода Ли, когда тот умывался перед сном – и к тому времени, когда соседний взвод подняли на погрузку мин, большинство сержантов их роты уже знали, как советского советника зовут и что он собирается делать.
– Теперь все будет иначе, – с убеждением сказал этот же младший сержант, глядя в окно на склонившегося над миской высокого темноволосого моряка в китайской форме. Стоящий рядом солдат приподнялся на цыпочки и с восхищением присвистнул, разглядев длинный косой шрам на лице советского офицера, о чем-то неслышимо переговаривающегося с китайским переводчиком. Как и замкомандира отделения, сам рядовой никогда в жизни не был в бою и даже ни разу не выстрелил из винтовки в то и дело проносящиеся высоко в небе вражеские самолеты, поэтому шрам на лице советского товарища, неоспоримое свидетельство его храбрости и мужества в жестокой схватке с врагами, вызвал у них трепет. Они верили, что прибытие советского человека, настоящего, истинного коммуниста в их передовую базу, пристанище нескольких катеров и мобилизованных шхун, может стать точкой, от которой весь ход их чудовищно, неправдоподобно жестокой и неравной войны пойдет по-другому. Не из-за одного человека, разумеется, – каким бы бесстрашным и умелым в бою он ни был. Но не зря же советник впервые за все эти годы появился именно здесь, почти вплотную к линии огня. Может быть, это означает нечто большее, чем задолго до рассвета ушедший в море заградитель.
Человек любит надеяться, особенно тогда, когда надежды не слишком много. Военные – совершенно не исключение. В чудо верить хочется всем…
Занимаясь своей нормальной работой, то есть проверяя формуляры находящихся на складе мин и сверяя записанное у корейцев в книгах с реальным положением вещей, несколько последующих часов Алексей был достаточно занят для того, чтобы не волноваться. Мины хранились в деревянной клетке, вмурованной в нависающий над поселком холм. На нормальный каземат, вроде кронштадтского, где ему приходилось бывать, помещение не походило совершенно: не хватало света, не хватало места даже для имеющихся мин, как бы мало их ни было. Вместо этого среди спящих в темноте, наполненных пироксилином и тротилом рогатых шаров было отчаянно холодно. Сыро здесь быть просто не могло – ни малейшего следа инея на плотно пригнанных друг к другу досках обшивки стен Алексей не заметил. Но все равно, даже в полностью укрытом от ветра помещении кожа его лица и рук за два часа стянулась в настоящий дерматин.
– Холодно, – честно признался он одетому в буро-желтый ватный бушлат бойцу, держащему вытянутую из лючка под дверью лампу-переноску. Солдат-кореец, разумеется, ничего не понял, но вымученно улыбнулся. Он наверняка замерз не меньше, но старался почти не двигаться, опасаясь или задеть торчащие в разные стороны «рога» ударных взрывателей или хотя бы просто помешать работающему советнику.
– Ничего, еще штуки три… – все же сказал ему Алексей, и тот снова улыбнулся и кивнул. Написание китайских цифр освоить было достаточно несложно – но это пока все, что он сумел сделать. Даже как они произносятся, он еще не знал. Можно написать солдату цифру, и тогда он поймет, но это уже не имело значения. Мин действительно было мало – максимум на четыре похода одного этого заградителя. Либо на три, если к нему присоединится шхуна, способная взять на борт еще две.
Половина мин была того же «образца 1916 года», с примитивными ударными взрывателями, защищенными тяжелыми свинцовыми колпаками – их солдат боялся совершенно зря. Все – из одной и той же партии. Можно только представить, какого огромного труда и риска стоила доставка этих мин из Советского Союза вплотную к линии фронта, под ударами вражеской авиации. Несколько мин были более современными – типа «КБ», с гальваноударными взрывателями и мощным зарядом, способным, если повезет, переломить пополам тральщик. Одна «Тридцатка-бис» брала таких 52 штуки, но ни одного советского эсминца за корейцев пока не воевало. Какая будет морока с использованием этих весящих больше тонны мин с хлипких деревянных посудин, Алексей представлял себе с ужасом. И все же радовал сам факт, что эти мины имелись. Вот минных защитников не было пока ни одного, но по этому поводу можно было надеяться на слова флаг-минера, твердо обещавшего доставку нескольких штук во все три передовые базы ВМФ на западном побережье – то есть в Соганг, Калчонг и Монггумпхори. Представив себе то, что могут сделать даже четыре-пять «МЗ-26» или «ГМЗ-43», если применить их с умом, Алексей ухмыльнулся, и держащий над его руками лампу солдат посмотрел на него более пристально, чем раньше. Деликатность, видимо, мешала ему разглядывать советского советника слишком настойчиво, но любопытство побеждало, и молоденький солдат то и дело поглядывал на притягивающий его внимание шрам на лице Алексея, каждый раз тут же виновато опуская глаза.
Ну, вот и последняя мина. Согнувшись пополам и чуть посторонившись, чтобы дать уже знающему что делать парню возможность просунуть лампу под его рукой, Алексей прочитал ее заводской номер и сравнил его с формуляром, а затем и с журналом склада. С этой миной все оказалось нормально, но в целом на складе явно имелись проблемы. Нескольких проведенных по всем бумагам морских мин не хватало, и ни одного документа, подтверждающего их использование по прямому назначению, начальствующий над базой офицер КНА продемонстрировать им с переводчиком Ли не сумел. Сложно, конечно, предположить, что защищающие свою землю северокорейские моряки способны, что называется, «утилизировать», то есть бесцельно потратить такой ценный в военном деле предмет, как морская якорная мина. Более того, учитывая габариты и вес таких мин, теоретическое предположение о том, что кто-то из командиров-катерников мог прихватить лишнюю парочку таких в поход ко вражеским островам, также исключалось. Значит, эти мины установили точно так же, как и все другие, просто не провели соответствующие бумаги, позабыв оформить их в суматохе насыщенных событиями дней. Но, извините, с минами так нельзя – в том числе и с минами морскими, в каждой из которых по 118 килограммов взрывчатки.
Выйдя из склада и жмурясь от яркого света даже еще в туннеле, Алексей с улыбкой посмотрел на солдатика, который, изо всех сил стараясь не дрожать, аккуратно и тщательно сматывал провод переносной лампы в бухточку. Двери в само складское помещение (язык все же не поворачивался назвать его казематом) были сделаны на совесть, из броневого листа. Наружные же двери, выходящие из-под склона холма после резкого поворота семи– или восьмиметрового туннеля, были уже с окошком, и проходящий из него свет заставлял обоих кривить лица даже сильнее, чем это делал окончательно проникший во все суставы холод. Наверное, летом здесь, внизу, было почти так же холодно, как и зимой, но поскольку сейчас только-только начался февраль, то хуже явно уже не будет. Кроме того, вряд ли Алексею понадобится проводить в этой норе столько же времени еще раз. Даже если все эти мины будут израсходованы в ближайший месяц – что было его первейшей задачей – ведение журналов и оформление формуляров на базе требуется наладить так, будто это сам Кронштадт.
