Когда высота заставила меня вспомнить о дыхании, мы выехали на прямую дорогу с новым покрытием, которая была перегорожена шлагбаумом. На почтовом ящике прибитом к столбу, белыми буквами было написано: «КЛОД». Я поднял шлагбаум, и Миранда проехала под ним.

— Еще полтора километра, — сообщила она. — Вы считаете, что я должна съездить одна?

— Нет, я тоже хочу взглянуть на окрестности. Я никогда тут прежде не был.

Местность по обеим сторонам дороги выглядела так, точно здесь не ступала нога человека.

По мере того как мы поднимались по спирали все выше и выше, нашему взору открывалась долина, загроможденная валунами, и зеленый склон горы. Я заметил, как вдали среди деревьев остановился и почти сразу же исчез лось. Воздух был так чист и прозрачен, что можно было услышать звуки его движения, но ворчание мотора все заглушало.

Машина ползла по краю углубления в вершине горы, которое имело форму соусника. Внизу, в центре выемки, находился «Храм», доступный взорам лишь птиц и летчиков. Это было квадратное одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет, с внутренним двориком. За проволочной изгородью находилось несколько пристроек. Все это походило на тюрьму. Над одной из них струйка дыма поднималась к небу.

На крыше главного здания виднелась неподвижная фигура человека. Как оказалось, это был старик, сидевший по-турецки, с поджатыми под себя ногами. Очевидно, увидев нас, он поднялся с величественной неторопливостью — высокая фигура с коричневой кожей. С косматыми седыми волосами и бородой он был похож на изображение солнца на старинных картах. Он шел, приподнимая материю, обернутую вокруг его талии. Потом, подняв руки, словно призывая нас к терпению, он стал спускаться с крыши.

Окованная железом дверь со скрипом отворилась. Старик вышел из нее и направился к незапертым воротам. Тогда я впервые увидел его глаза — молочно-голубые, мягкие и равнодушные, как у животного. Несмотря на его широкие плечи, почерневшие от солнца, и большую бороду, развевающуюся вокруг шеи, в нем было что-то женское. Его глубокий вкрадчивый голос представлял собой нечто среднее между баритоном и контральто.

— Приветствую, приветствую, друзья мои. Любой путник, который постучится в мою уединенную обитель, будет желанным гостем. Гостеприимство — одна из высших добродетелей, ее надо ценить, как свое здоровье.

— Благодарим. Можно въехать?

— Пожалуйста, оставьте автомобиль за изгородью, мой друг. Даже внешний круг не должен быть осквернен предметами механической цивилизации.

— Я думал, вы с ним знакомы, — обратился я к Миранде, когда она вышла из машины.

— Я не предполагала, что он способен быть радушным и приветливым.

Мы подошли ближе, и его голубоватые глаза уставились на Миранду. Он наклонился, и его нечесаные волосы упали вперед, закрыв плечи.

— Хэлло, Клод! — решительно проговорила Миранда.

— О, мисс Сэмпсон! Я не ожидал увидеть вас.

Его губы были мясистые и красные. Я взглянул на его ноги, чтобы определить возраст. Обутые в плетеные сандалии, они были шишковатые и отекшие — ноги шестидесятилетнего старика.

— Благодарю, — неприязненно произнесла девушка. — Я приехала повидать Ральфа, если он здесь.

— Но его тут нет, мисс Сэмпсон. Я здесь один. Своих учеников я на время удалил, — он неопределенно улыбнулся, не показывая зубов. — Я старый орел, живущий среди гор и солнца.

— Старый стервятник! — громко сказала Миранда. — Ральф появлялся здесь в последнее время?

— Он не был здесь уже несколько месяцев. Он обещал быть, но не приезжал. Ваш отец обладает духовным потенциалом, но он слишком погряз в материальной жизни. Его трудно завлечь сюда наверх, в лазурный мир. Его душе слишком трудно открыться солнцу.

Он произнес это, как молитву, даже с характерной для нее напевностью.

— Вы не против, если я осмотрюсь здесь? — спросил я. — Чтобы удостовериться, что его тут нет.

— Я уже сказал вам, что я здесь один, — он повернулся к Миранде. — Кто этот молодой человек?

— Мистер Арчер, он помогает мне в поисках Ральфа.

— Понятно. Боюсь, что вам придется поверить мне на слово, что его здесь нет, мистер Арчер. Я не могу разрешить вам вступить во внутренний круг, пока вы не подвергнетесь обряду очищения.

— Думаю, что мне все-таки придется осмотреть территорию.

— Но это невозможно.

Он положил руку мне на плечо. Она была коричневая, мягкая и толстая.

— Вы не должны входить в храм, это разгневает Митру.

Я ощутил его кисло-сладкое дыхание и сбросил руку с плеча.

— Вы сами-то очищались? — спросил я.

Он взвел к солнцу свои невинные глаза.

— С этими вещами шутить нельзя. Я был потерянным человеком, грешником со слепым сердцем, пока не попал в этот лазурный мир. Солнечный меч отсек черного быка плоти, и я очистился.

Миранда встала между нами.

— Все это чушь! — воскликнула она. — Мы приехали, чтобы проверить, нет ли тут Ральфа, а не слушать ваш бред, Клод. Вряд ли мистер Арчер позволит вам отсечь его быка плоти.

Он наклонил косматую голову и улыбнулся кислой благожелательной улыбкой, которая вызвала у меня тошноту.

— Как прикажете, мисс Сэмпсон. Кощунство падет на ваши головы. Я страшусь и надеюсь, что кара Митры не будет тяжкой.

Она с презрением прошла мимо него, я последовал за ней. Через дверь в каменной арке мы вошли внутрь. Красное солнце по-прежнему полыхало над горами. Клод, не взглянув на нас, вновь поднялся на крышу.

Выложенный камнем дворик пустовал. В стенах домов было несколько закрытых дверей. Я нажал ручку ближайшей. Передо мной открылась комната, отделанная дубом. В ней стояла кровать, покрытая темным покрывалом, обитый железом сундук, дешевый шкаф: все было пропитано кисло-сладким запахом Клода.

— Запах святоши, — поморщилась Миранда.

— Ваш отец действительно гостил у Клода?

— Боюсь, что да, — она снова сморщила носик. — Он всерьез относится к его обрядам. По его мнению, все это связано с астрологией.

— И он на самом деле подарил все это Клоду?

— Я в этом не уверена. Я лишь знаю, что он разрешил Клоду использовать этот дом, как храм. Думаю, что когда-нибудь он отберет его у Клода, если сможет и если у него пройдет его религиозное помешательство.

— Хочу заметить, довольно странный охотничий домик.

— На самом деле это вовсе не охотничий домик. Он выстроил этот дом как убежище.

— Убежище? От чего?

— От войны. Это был последний дорелигиозный психоз Ральфа. Он был убежден, что ядерная война вот-вот разразится, и выстроил его, чтобы мы могли в нем спрятаться. Он избавился от страха только в прошлом году, когда собирался строить бомбоубежище. План был уже готов, но тут он ударился в астрологию.

— Вы употребили слово психоз. Вы это всерьез?

— Не совсем, — грустно улыбнулась она. — Отчасти Ральфа можно понять, и он не покажется таким уж сумасшедшим. Он чувствует за собой вину, так как неплохо нажился на прошлой войне. Потом погиб Боб. Чувство вины могло стать причиной его бредовых действий.

— Это уже из другой книги. На сей раз из учебника психологии.

Реакция Миранды была неожиданной.

— Меня тошнит от вас, Арчер. Вы, кажется, загордились, играя в проницательного детектива.

— Конечно, загордился. Мне нужно что-то яркое. Движущаяся мишень на дороге.

— Вы!..

Она замолчала, покраснела и выбежала из комнаты. Мы обошли дом, открывая и закрывая двери. В большинстве комнат находились кровати и больше ничего. В большой комнате на полу лежало пять или шесть тюфяков. Комната была с толстыми стенами и узкими, точно в крепости, окнами, и с запахом, напоминавшим тюремную камеру.

— Ученики живут неплохо. Вы видели кого-нибудь из них, когда приезжали сюда?

— Нет, я не входила внутрь.

— Интересно, где они сейчас?

Мы закончили обход, но ничего не нашли. Я заглянул на крышу. Клод сидел лицом к солнцу и спиной к нам. На его бедрах обозначились толстые складки жира. Голова судорожно подергивалась, словно он с кем-то спорил, но он не издавал ни звука. Он был смешон и страшен.