Первый день, который я провел по графику с девяти до шести. Без опыта поездок столь ранним утром на работу, да еще и в условиях закрытой станции пересадки метро, я, конечно, опоздал. На целых 20 минут. Но к величайшей радости, это осталось незамеченным, так как я ключом открыл еще пустующую комнату. Никого на работе пока не было. На столе был разложен недоделанный температурный регулятор, который был предназначен для стабилизации длины волны лазера путем нагрева или охлаждения резонатора с помощью элемента Пельтье. Отлично, фронт работ есть!

Я сделал уборку на рабочем столе и на прилегающей территории. Но от этого помещение не стало выглядеть аккуратнее. На всех столах валялись кучи всего, абсолютно всего. Обрезки выводов и маленькие капельки припоя, мешочки с микросхемами, обломки разъемов. Куски проводов и дрейфующая от кучи к куче готовая продукция. Выкрученные откуда-то несколько лет назад и сложенные в аккуратную кучку винты и выкушенные из сгоревшего блока транзисторы. Залитые раствором канифоли бумажки с чертежами давно законченных проектов и обычная пыль. Это очень надежное место. Любая вещь, будучи оставленной где угодно, будет лежать там годами.

На полках добро образовывало несколько слоев, сколько можно было навалить без помощи лестницы. Коробки, свертки, рулоны так и выпирали отовсюду, стремясь занять весь доступный объем. На шкафах до потолка шли залежи коробок, содержимое которых известно только тому, кто их туда в свое время поставил. Из-под столов всюду торчали металлические конструкции неизвестного происхождения, возможно, инопланетного.

Кстати, из таких конструкций собрана почти вся мебель. С одной стороны, она самодельная, но с другой стороны – сделанная под заказ. Стол, на котором расположены мои приборы, сделан на основе металлической рамы, которую заместитель директора вместе со своим подчиненным украли в больнице под покровом темноты. Эту раму потом молодой работник несколько дней очищал напильником и наждачной бумагой от старой краски. Через некоторое время рама превратилась в специализированный стол со специальными полками для измерительных приборов. Для здешних мест это была отличная мебель. Лист ДСП, из которого была сделана столешница, был абсолютно новым, не грязным и не поцарапанным, как другие столы. Он излучал специфический запах, присущий новой мебели. Сидя за этим столом, я чувствовал себя человеком.

Наиболее ходовые детали размещались в кассах из пластмассовых коробок, это наиболее цивилизованная часть интерьера. На каждой коробке имелась малопонятная надпись, по которой человек, прошедший специальную подготовку, мог определить содержимое коробки. Пока на фирме такой человек один – заместитель директора.

Запоминать положение коробок в кассе было бесполезно, так как их расположение постоянно менялось, вероятно, без участия человека, потому что специально этим заниматься никто бы не стал.

Мелкие элементы, такие как SMD резисторы и конденсаторы, находились в кассах, сделанных из спичечных коробок. Вообще, «спичечных» касс было довольно много, самые старые, где хранились обычные through-hole резисторы и конденсаторы, насчитывали не один десяток лет. Это классика, ничего необычного в этом нет. Такие же кассы есть и у меня дома.

Столы, за которыми иногда сидело руководство фирмы, были завалены грудами бумаг, хранящих, видимо, всю совокупную мудрость фирмы. Сразу у входа стоял стол с изрядно поцарапанной поверхностью, на котором были расставлены кружки с липкими остатками напитков внутри, чайник, фильтр для воды, ставший уже непрозрачным от грязи, а также маленькое блюдечко, на котором лежала кучка почерневших чайных ложек. Раньше здесь стояла и такая достопримечательность, как кружка с ложкой, принадлежащая схемотехнику. Будучи натурой утонченной и увлекаясь британским арт–роком, он очень уважал чай, доводя этот напиток до немыслимой крепости. От воздействия столь концентрированного напитка ложка покрылась бархатистым черным налетом. Мыть ложку по каким-то соображениям было нельзя.

Ниши обеденного стола были забиты разными бумагами, использованными полиэтиленовыми пакетами, изредка среди этого мусора попадались трансформаторы на витых магнитопроводах, а завершал композицию винчестер ST3120A на 102 мегабайта, лежавший тут уже много лет. Под столом находилась гора мешков со скарбом, коробок и других активов фирмы. Причем все коробки не стояли, и даже не лежали, а как бы висели, не образуя между собой прямых углов.

Рядом с обеденным столом в углу к стене была прикреплена раковина. Когда она была вымыта, явно просматривался голубой цвет. Под раковиной долгое время капала вода, доски пола сгнили, казалось, что там запросто можно провалиться на этаж ниже. На раковине стояла бутылочка «Фэйри», покрытая толстым слоем грязи. Рядом с раковиной висело вафельное полотенце, которое кто-то чудесным образом иногда менял.

На входной двери изнутри висели два листка бумаги формата A4. На одном из них заместитель директора назывался ответственным за пожарную безопасность, а на другом был ответ на вопрос «Что делать, если пластиковая карточка застряла в банкомате». Это для тех, у кого она есть.

Особо выделялись внутренние коммуникации. Мини–АТС была сделана из старых советских тумблеров, которые располагались возле каждого телефонного аппарата на самодельных подставках или алюминиевых уголках, прикрученных к стене. АТС позволяла подключать каждый аппарат к одному из двух имевшихся номеров. Но в последнее время почему-то работал только один номер. Пучки телефонных проводов, в качестве которых использовалась тонкая витая пара из проводов белого и красного цвета, лежали вдоль стен на полу и под столами. Если их задеть ногой, могло произойти непоправимое. На починку связи могли уйти дни, так как никто не знал, что куда и откуда идет. И такие случаи были.

Вся эта обстановка очень устойчива к разного рода изменениям и перестановкам.

Работники с удовольствием сидят среди гор мусора, и ни у кого это не вызывает отвращения. Кажется, вот–вот они захрюкают от удовольствия. Пол, но только в тех местах, где он не покрыт слоем хлама, ежедневно протирает тряпкой уборщица. А вот столы, полки, подоконник никогда никто не протирает, там накапливается пылевая масса. Кнопки клавиатур черные от грязи, а мышки еле ползают от налипшей пыли. Так и у директора, и у программиста, и у всех остальных, у кого есть компьютер. Похоже, этот особый порядок складывался долгие годы и ничто не способно его изменить.

Немного расчистив свой рабочий стол, я вспомнил о недавних мучениях с перепайкой элементов в ремонтируемом блоке. Я начал ныть по поводу более–менее нормального паяльника. Все паяльники на фирме советские, типа ЭПСН-25 на 36 вольт, включаются в низковольтную розетку монтажного стола, напряжение в которой регулируется с помощью галетного переключателя. Всего там 4 положения. Нужную температуру обычно становить не удается, так как все жала очень короткие и дико перегреваются. Мне принесли такой же паяльник, но с более новым жалом и отдельным регулятором на микроконтроллере. Корпус регулятора был весь залит флюсом. Это монтажницы, когда паяют платы, кисточкой намазывают место пайки раствором канифоли в спирту. Когда кисточку проносят над регулятором, с нее капает, в результате на корпусе образуется слой канифоли. Но до этого никому нет дела. Они могут спокойно продолжать паять, несмотря на то, что перед носом стоит грязный регулятор. Я долго оттирал корпус спиртом, так и не добившись идеальной чистоты. Задвинув регулятор подальше под полку на рабочем столе, смирился с его хромающей эстетикой.

Монитор на моем рабочем месте LCD, 18 дюймов, и даже на S-IPS матрице. Правда, очень старый, купленный по дешевке б/у. Лампы подсветки давно прохудились, но в этом есть и свой плюс, глаза такой монитор не режет. Иногда в правой части экрана появляется широкая вертикальная полоса, вызванная неконтактом гибкого шлейфа к матрице. Тогда между стеклом матрицы и рамкой нужно засовывать кусочек картонной ленты, в которой продаются SMD резисторы. Полоса пропадает. Сколько кусочков туда уже засунуто – неизвестно.