Из дома напротив донесся стук молотка. Перед ним, вокруг кучи разбитой черепицы, стояла загородка.

– Эй, там, берегите головы! – крикнул кто-то. – Крыша еще ненадежна.

– Спасибо! – крикнула в ответ Персея и снова повернулась к нам. – Я никогда не видела столько разрушений. Каждый дом, смотрите. Хорошо еще, что Сфера не отрезала весь город, это было бы ужасно.

Она права, подумал я, когда мы подошли к перекрестку. Пострадали все без исключения дома – разбитые окна, болтающиеся или сорванные ставни, – а выше по улице, через перекресток, виднелась еще одна груда упавшей каменной кладки, которую разбирали полдюжины человек.

– Что случилось с Агатоклесом? – спросила Персея, когда мы повернули налево, проходя через крошечную площадь с заколоченной таверной на другой стороне. Разбитая вывеска пьяно висела на своей опоре, слова «Таверна Агатоклеса» были едва различимы, а на деревянной двери чернел выжженный знак пламени.

– Арестован, – мрачно сообщил Лиас. – Неделю назад. Очевидно, ты не часто ходишь этой дорогой.

– Это не самый короткий путь, – ответила Персея, когда мы завернули за угол, и таверна скрылась из виду.

Здесь появились признаки жизни: открытые лавки, один-два поднятых навеса и больше людей, чем я увидел за все три недели моего пребывания у Сэганты. В утреннем воздухе звучали людские голоса, пахло фруктами и хлебом. Мы все еще находились в нескольких улицах от рыночной площади – один из недостатков проживания во дворце. Когда-то здесь была городская крепость, еще до того, как в ста футах выше был построен ныне разрушенный Акролит, и внешние стены еще оставались достаточно толстыми, чтобы выдержать осаду.

Везде чувствуется атмосфера напряженности, атмосфера ожидания, подумал я, когда мы стали спускаться по широкой кривой улице, ведущей к рыночной площади. Не ощущение надвигающейся гибели, нет. Скорее казалось, что город затаил дыхание. Ожидает услышать, действительно ли миссия Сархаддона положит конец страху.

– Мы забываем, что больше всего люди хотят жить, – заметила Персея, провожая взглядом мамашу, ведущую семерых детей – явно своих и чужих, в ворота с эмблемой в виде пера. Перо обозначало школу. – Для них главное, чтобы от политики вреда не было.

– Как и от религии, – откликнулась Телеста. – Нигде в мире простые люди не боятся Сферы так, как здесь.

– Я бы не стала говорить столь категорично. Во многих местах это больной вопрос, просто именно здесь проблема стала реальной. – Персея обвела рукой вокруг себя. – Если будет еще один Священный Поход, Тандарис повторит судьбу Посейдониса: всех безжалостно убьют или обратят в рабство и вывезут в Хэйлетту. Вот почему мы даем Сархаддону шанс.

– У нас все равно остается проблема Оросия.

– Оросий в Селерианском Эластре. Инквизиция здесь. Если Сархаддон сдержит слово…

– То что? – резко спросил Мауриз. – Что именно он сделает? Если еретики раскаются, присоединятся к нему в молитве, то все станет прекрасно, так, что ли?

– Сархаддон предлагает амнистию, как вы могли бы заметить, – ответил ему Лиас. Здоровяк сдерживал свое раздражение, зная, что больше ему не придется терпеть Мауриза. – Его дело, как он это организует.

– А вы подумали, что произойдет, если Сархаддон добьется успеха? Вы окажетесь в изоляции, лишитесь народной поддержки. Ладно, дайте ему отозвать инквизицию, но не сидите сложа руки. Не ждите, что все, как по волшебству, станет хорошо, потому что этого не будет. Вы подумали, сколько власти он получит, если добьется своего?

Скартарис твердил то же самое и во время аудиенции, данной Сархаддону, и так достал вице-короля, что тот велел ему заткнуться или уйти. Почему-то идея Сархаддона вызывала у Мауриза непримиримую ненависть.

Но Скартарис был прав. Палатина тоже предвидела эти последствия, и за два дня споров мы так и не пришли к согласию ни в чем, кроме одного: мне надо как можно скорее поговорить с Равенной. Однако от ее гонца не было никаких вестей, и я боялся, что Равенна отозвала его, когда мы согласились на условия Сархаддона. Идея сотрудничества со Сферой, на которое намекал Сархаддон, была отвратительной, но какие другие пути у нас есть? «Эон» выбьет подставку из-под власти Сферы. Но будет ли это иметь значение, если население будет успокоено речами Сархаддона?

Если эти речи будут успокоительными. Сегодня состоится первое обращение венатитов к народу: Сархаддон и один из тех мудрых наставников, о которых он так восторженно отзывался, будут чередовать свои речи, соединяя страсть и логику. Сархаддон действительно стремится к примирению? Или это будет пустая риторика?

«Жрецы Сферы удерживают власть двести лет, – вспомнил я слова Равенны, сказанные той ужасной ночью в камере под дворцом моего отца. – Они изменили историю, они возвысились, чего раньше никогда не бывало. Случались священные войны, я знаю. Но за все то время был только один реально серьезный конфликт, на Архипелаге около двадцати пяти лет назад, потому что Премьер оказался сторонником слишком жесткого курса. Сфера никогда не пользовалась там особой популярностью, но жизнь продолжалась. Люди не возражали против жрецов, пока их распри с правителями не выходили за пределы дворцов. Но в Священном Походе они не ограничились правителями, они захотели преподать урок населению. Вот почему их так ненавидят.»

Дорога повернула обратно и снова пошла параллельно склону, образуя пологий спуск. Из-за большой крутизны прямой путь был бы слишком неудобным. Торговых лавок стало больше, и справа, между двумя зданиями, обнаружилась небольшая мощеная площадка со скамейками и балюстрадой, венчавшей купол стоящего внизу дома. Там же росли два чудом уцелевших дерева, и их облетевшие листья усеивали брусчатку. А за каменными перилами открывался вид на море.

Утренний туман рассеялся, и на этот раз море было голубым, а не серым, лазурная гладь, простирающаяся до невероятно далекого горизонта. Маленькие волны рябили его поверхность, но не было никаких барашков – в этом затишье между штормами ветра почти не было.

Я вдруг понял, что мои спутники ушли вперед, оставив меня одного. Но Лиас оглянулся и задержался, радуясь любому предлогу сбежать от Мауриза.

– Красиво, верно? – заметил он. – Видел бы ты его летом. Оно необыкновенного цвета, похоже на море в Цитадели. Здесь очень много мелей, видны даже песчаные банки.

– А там острова Илахи? – Я указал на дугу низких черных силуэтов вдали, которые отсюда казались почти плоскими, хотя я предполагал, что они холмистые. – По-моему, мы проплывали их на пути сюда.

– Да. Тот большой остров слева – это Лесат, затем Порос и Косрос, Иксандер, Юврос, Песката. Я не помню названий более мелких, вроде той группы из трех островов в центре. А, Этийские острова.

– Этийские? В честь императора?

– Да, по какой-то причине имперские офицеры воздвигли там монумент Этию. Мне говорили, что есть еще одна группа, называемая Тиберийскими островами. Они находятся на Необитаемых территориях, точно на экваторе. Кто-то построил там маяк, как памятник Тиберию.

– Почему на Необитаемых территориях? – заинтересовался я. И зачем? Зачем тратить столько усилий, чтобы построить маяк вдали от всех известных морских путей? Тем более что этот маяк некому будет обслуживать.

– Понятия не имею. – Лиас пожал плечами, потом наморщил лоб, как будто что-то вспоминая. – «Не сводящие глаз с земли никогда не узрят красоту звезд. Они ходят в их свете, не видя, слушают их музыку, не слыша». Так гласит надпись. Она необычна для эпитафии, потому и засела у меня в памяти. Там есть еще две строчки, что-то насчет зеркала неба и ада, но я их забыл.

– Ну где вы застряли! – крикнул кто-то из наших, ушедших вперед.

Постояв еще минуту, мы неохотно отправились их догонять.

«Зачем те две святыни? – спросил я себя. – Зачем имперским офицерам строить памятники на бесплодных островах? Более точный вопрос: зачем посвящать один из них Тиберию?»

Остальные ждали нас у изгиба дороги, возле глухой стены между кафе и ткацкой мастерской. Мы подошли, и все вместе зашагали дальше. Прямо впереди и чуть ниже показалась широкая площадь. Очевидно, это и была наша цель, мы входили на нее, спускаясь под гору.