Бирюк откусил голову удаву. Остальные помогли обессиленному Морроту выбраться из ослабших колец. Назад в лагерь пришлось его нести. Волк остался: вкусив крови питона, он не смог удержаться от соблазна съесть остальное тело…

Всё, что нужно было неудачливому охотнику Морроту — как следует отлежаться и поесть. На следующий день он уже во всю расхаживал по лагерю и хватался за любую попадавшуюся под руку работу. Вспоминал он про схватку с питоном с юмором, мол, старина Моррот не так уж прост: у всякого гада в горле комом станет!

А ещё Тос…

Джина не успела договорить. Её прервал чудовищной силы гром. Сказать чудовищной силы — ничего не сказать. Нет такого слова, которое бы в полной мере смогло передать тот раздирающий, оглушающий, вселяющий животный страх и трепет грохот. Даже от разрыва горы взрывного порошка шириной в Сар и высотой в самое его высокое здание — гром бы был в сотню раз слабее. От этого страшного шума осыпались листья, ветви. Прошлась волна землетрясения, валя деревья, порушив почти все домики в лагере. Из навала развалин выкарабкались перепуганные обитатели. Благо, удалось обойтись только царапинами и ссадинами.

Ещё сильнее сотряслась земля. Повалились оставшиеся домики. Лес наполнился испуганными криками всполошённых животных. Из жерла каменной громады Вулкана Ненависти вырывались клубы чёрного как сама смерть дыма. Они поднимались всё выше: похожие на исполинский чёрный гриб, они растекалось вверху бугристым округлым облаком. И это облако, эта «шляпка гриба» медленно разрасталась, накрывая Пустой Материк мраком тени обречённости.

Это зрелище ледяными тисками страха давило сердце. Всё сильнее сходились эти тиски: всё глубже вдавливая в него ощущение неминуемой гибели. Но… в нём было что-то завораживающее…

Из забытья вырвал повторный гром. Ещё сильнее предыдущего, если такое вообще возможно. На этот раз он сопровождался подземными толчками силы намного свирепей и разрушительней предыдущих. Деревья валились, как соломинки, земля разверзалась трещинами. Вулкан ненависти отхаркивался кровью — вырывающейся из подземных недр и стремительно растекающейся по его каменным стенам лавой. Жерло выплёвывало куски раскалённых валунов: со стороны кажущихся крохотными песчинками, а на самом деле — не меньшие взрослого слопра.

— В воду! Все в воду! — закричал кто-то из своих. Голос был настолько искажён страхом и отчаянием, что узнать его было невозможно.

Вспыхнула крохотная искра надежды. Все бросились в холодную воду Вечного Океана. Но глубоко внутри каждый понимал — это не спасение. Это лишь крохотная отсрочка смерти…

Тос никогда не умел плавать. Воды-то он не боялся, но держаться на ней не мог. Благо, его инстинкт самосохранения сработал блестяще: мчась к воде, он, не задумываясь, подхватил обломок доски, когда-то служившей стеной домика.

Лес воспылал губительным пламенем. Клубы дыма окутывали небо над материком зловещим ознаменованием кончины жизни. Безжалостная лава прожигала себе тропы к водам океана. Вонь серы всё сильнее отравляла воздух. Раскалённые валуны всеразрушающим градом обрушивались на всё живое.

Выбегавшие из леса перепуганные звери бросались в воду.

«Природа! Ты умеешь создавать прекрасное. Но ты жестока. Как же ты бываешь жестока сама с собой…» — думала плывущая Филика, глотая соль воды и слёз.

Никто не остался на берегу. Все плыли рядом друг с другом: Дрим, Джина, держащийся за обломок доски Тос, Бирюк, Брок, Тона, Филика, Кич и Моррот. Спасавшиеся бегством диковинные звери плыли невдалеке. А где же Лароус? Дрим ясно видел, как он заходил в воду. Но… Металлический человек не способен плыть: его тело слишком тяжело. Ох, бедный, бедный Лароус! Должно быть, вода затекла в него через выхлопную трубу, навеки потушив его печь…

Стремительный поток лавы пробрался к берегу и с шипением влился в океан. Лава застывала, но на её место натекало ещё больше новой. Поток был неумолим. Клубы пара вздымались к небу. Вода стремительно нагревалась.

— Свариться заживо! Как угодно представлял свою смерть, но точно уж не так! — истерически ухмыльнулся Моррот.

Они плыли дальше. Всякие надежды спастись гасли с каждой секундой. И тогда, когда надежд не оставалось — произошло настоящее чудо!

Плывшего рядом с Филикой шестишерста поглотил вынырнувший из воды пузырь. И ещё одного зверя, плывущего впереди, поглотил такой же — прозрачной оболочкой обволок существо и затянул под воду.

Дальше всё происходило словно в странном сне: всех животных и мыслящих один за другим поглотили громадные пузыри и потянули на дно.

Внутри пузырей было сухо. Хлипкие на вид, стенки оказались крепче металла. Но самое главное — в них был воздух!

Дриму тут же вспомнилось путешествие в похожем пузыре в город щупов Подводье. А следом за ним пронеслась отчаянная мысль: «Эх, Камоорн, ты больше не с нами…»

Жаркое из крольчатины готовилось на медленном огне. Повариха сделала пробу ложкой, причмокнула, подсолила и накрыла крышкой. В кухне стоял густой запах жира, мяса и тушёных овощей.

Вбежала запыхавшаяся служанка. Розовая шерсть на её лице была взмокшая, белёсые глаза переполнены забот. Схватив со стола кастрюлю с грибным супом, она так же быстро исчезла за дверью, как и вошла.

— Скоро там жаркое? — рявкнул Жраб на наливающую в его тарелку грибной суп служанку.

— Ещё недолго, господин, — пропищала в ответ коротышка служанка. Чтобы обслуживать хозяев, ей приходилось взбираться на шаткий табурет. На другой не разрешали условия найма. Случалось, она падала с него вместе с посудой всем на потеху. Как-то раз, после очередного падения, Ли (так звали служанку) обварила куриным супом себе живот и часть спины. Только недавно в тех местах вновь начала расти шерсть. Сейчас карлша держалась уверенно: табурет скрипел, пошатывался, но не падал. И если хозяева сами не подобьют его (что тоже бывало) — день обещает выдаться совсем безболезненным, а от того и счастливым.

— Тогда пошла вон отсюда! И без жаркого свою лохматую морду сюда не показывай! — пробасил Жраб Толстый, и его сыновья радостно заржали, сопровождая попятившуюся служанку злорадными взглядами.

— Отец, почему бы нам не завести новую, чтобы человеческой породы, или примской, на худой конец? — вопрошал Фирил, блестя лысиной на свету утреннего солнца, густо пробивающегося из широких окон. Чёрное сомбреро с длинным красным пером гордо лежало на соседнем стуле. — Эта Ли мне порядком надоела: наловчилась она с тяжёлой посудой на табурете стоять — сам не поможешь, ни за что не упадёт. Что от неё за прок сейчас, спрашивается?

— Эх, слышала бы тебя сейчас покойная мать, — вздохнул оторвавшийся от супа Жраб. Воцарилось недолгое молчание, прерванное дикими раскатами смеха. Смеялись все, кроме Жраба и Фирила.

— Ну ты даёшь, папаня, — утирая слезу, произнёс Сфарк — средний сын. — Да и ты, бастард, всех потешил.

— Заткни свою пасть, молокосос, — рявкнул Фирил, его глаза злобно блеснули.

— Уж заткни пасть сразу и всё такое… — пробурчал себе под нос Сфарк и принялся вылавливать ложкой кусочки грибов из тарелки.

— Дети мои, когда вы ссоритесь, у меня опускаются руки для вас что-либо делать, — причитал Жраб. — Фирил — ваш старший брат. После меня — главный он. То, что его незаконно родила моя любимая служанка ничего не значит. Ох, бедная Мирра, не завянь ты после родов, я бы взял тебя в официальный гарем…

Повисла гнетущая тишина. Фирил буравил взглядом Сфарка. Сфарк всё боялся поднять глаза. Жраб осуждающе глядел на сыновей.

Отворилась дверь с кухни. В столовую вошла Ли: крохотными ручонками она еле-еле держала громадную по сравнению с ней кастрюлю с жарким. Ловко перебирая короткими ножками, она направилась к главе стола. Помещение наполнилось приятным запахом отлично прожаренной крольчатины.

Но отведать прекрасное по всем меркам жаркое никому из семейства Толстых в тот день так и не удалось. Некоторым из них это не удастся больше никогда…