Въ это время изъ гостиницы вышли два или три человѣка, между которыми особенно слышался голосъ Кирби.

— Славная ночь! не смотря на то, что мѣсяцъ еще не взошелъ! вскричалъ порубщикъ. — Однако, что это въ темницѣ за шумъ? Пойдемъ скорѣе, посмотримъ, что тамъ такое.

— Мы пропали, если не бросимъ Веньямина, говорилъ въ отчаяніи Эдвардсъ. Во время этого замѣшательства, Елисавета быстро подошла и шепнула:

— Положите его на повозку и пустите воловъ, никто и не подумаетъ васъ остановить.

— Правда, благодарю васъ, вскричалъ юноша и тотчасъ послѣдовалъ совѣту. Дворецкаго положили на солому, дали ему кнутъ, чтобы гнать животныхъ, и Эдвардсъ объяснилъ ему; чтобы онъ сидѣлъ спокойно. Волы двинулись, и пока они тихо ступали впередъ, Натти и Эдвардсъ успѣли пройти порядочное пространство около домовъ и исчезли въ маленькомъ переулкѣ, лежащемъ за строеніемъ. Вскорѣ на улицѣ раздался шумъ преслѣдователей и волы пустились рысью. Елисавета и Луиза живо удалялись, чтобъ уйти отъ толпы констаблей и праздношатающихся, частію изрекавшихъ проклятія, частію же смѣявшихся надъ хитростію преступниковъ. Среди шума слышался только голосъ Билли Кирби. Онъ громко кричалъ и клялся во всеуслышаніе поймать преступниковъ и привести ихъ назадъ: Натти въ одномъ карманѣ, a Веньямина въ другомъ.

— Разступитесь! кричалъ онъ, пройдя плотину и не замѣчая ея, — скорѣе на гору! Если они достигнутъ цѣпи горъ, то тогда догонишь ихъ только ружьемъ.

Болѣе двадцати голосовъ повторили призывъ къ горамъ, такъ какъ со всѣхъ сторонъ собрался народъ, частію чтобы присоединиться къ преслѣдователямъ, частію же, чтобъ посмѣяться надъ случившимся.

Только-что Елисавета успѣла дойти до дома, какъ замѣтила, что Кирби остановилъ повозку, a Натти и Эдвардсъ спѣшили къ ней.

— Бѣгите! бѣгите! тихо кричала Елисавета. Вся деревня на ногахъ.

— Но куда? спросилъ юноша, скажите, и я послѣдую вашему совѣту, однажды уже спасшему насъ.

— Торопитесь къ озеру, на той дорогѣ нѣтъ людей. У озера вы найдете лодку моего отца: возьмите и гребите къ горамъ.

— A отецъ вашъ не разсердится, что мы воспользовались его лодкой?

— Нѣтъ, нѣтъ, я за все отвѣчаю, сказала Елизавета.

— Ну такъ съ Богомъ, впередъ! сказалъ Натти: — Не забудьте только порохъ: я и собаки старѣемся съ каждымъ днемъ; a чтобъ стрѣлять бобровъ, мнѣ надо имѣть лучшіе снаряды.

— Пойдемъ, пойдемъ, Натти! нетерпѣливо вскричалъ Эдвардсъ.

— Да, да, я уже иду. Благослови васъ Богъ обѣихъ, вы желаете добра старику.

Оба поспѣшно удалились, a дѣвушки смотрѣли имъ вслѣдъ, пока они не исчезли въ темнотѣ; потомъ пошли къ дому.

Между тѣмъ Билли, осмотрѣвъ повозку, нашелъ, что она его собственная, которую Эдвардсъ, не спросивъ позволенія, самовольно употребилъ для исполненія своей цѣли.

— Это моя упряжь! вскричалъ онъ. — Какъ пришли вы сюда?

— Впередъ! ворчалъ Веньяминъ, махнувъ кнутомъ наудачу, и нечаянно коснулся плеча порубщика.

— Эй, чортъ возьми, кто вы? изумленно вскричалъ Билли, такъ какъ темнота мѣшала ему узнать широкое лицо, выглядывавшее сбоку повозки.

— Кто я? Шкиперъ этого судна, которое, надо думать, плыветъ довольно скоро. Прочь съ дороги, мальчишка, впередъ!

— Господинъ Веньяминъ, оставьте кнутъ, если не хотите почувствовать моихъ кулаковъ, сказалъ порубщикъ, узнавъ возницу. — Куда ѣдете вы съ моей упряжью?

— Упряжью?

— Куда, съ моей повозкой и моими волами?

— Вы должны знать, господинъ Кирби, что я и Кожаный-Чулокъ, то есть Бенни Пумпъ; вы знаете Бенни, ну такъ Бенни и я, — нѣтъ я и Бенни, — нѣтъ, чортъ возьми! Кожаный-Чулокъ и я убрались по случаю бобровъ и потому захватили вашу повозку. Однако, вы жалко гребете, господинъ Кирби.

Билли не могъ долго оставаться въ сомнѣніи о состояніи дворецкаго. Онъ немного походилъ вокругъ повозки, взялъ кнутъ y Веньямина, заснувшаго на мягкомъ сѣнѣ, и направилъ животныхъ къ горамъ, гдѣ онъ долженъ былъ работать на слѣдующее утро. Никто его не останавливалъ, и на улицахъ деревни снова воцарилась тишина, какъ будто спокойствіе ея жителей не нарушалось.

На слѣдующій день утромъ Елисавета и Луиза отправились въ лавку Лекуа, чтобъ исполнить обѣщаніе, данное Натти. Купивъ пороху, онѣ оставили лавку и молча продолжали свою прогулку. Нѣсколько разъ Луиза начинала говорить что-то, но y ней недоставало на это духу.

— Можетъ, вы нездоровы? спросила Елисавета, замѣтивъ нерѣшительность своей подруги. — Если такъ, то намъ лучше вернуться домой, и въ другой разъ найти случай исполнить желаніе стараго Натти.

— Нѣтъ, я не больна, но боюсь, отвѣчала Луиза: — Никогда не рѣшаюсь я идти на эту гору, если нѣтъ около меня защитника. Я не могу идти далѣе, и чувствую, что слабѣю.

Это объясненіе непріятно смутило Елисавету; она на минуту задумалась, не зная, на что рѣшиться въ настоящемъ положеніи. Однако, она тотчасъ отбросила нерѣшительность, сообразивъ, что время дѣйствовать, a не думать, и отвѣтила.

— Хорошо же, я должна одна рѣшиться на это отчаянное предпріятіе, если только оно таково, и не могу никому довѣриться, иначе Натти будетъ открытъ. Подождите по крайней мѣрѣ y подошвы горы, чтобы люди не увидѣли меня одну, идущую въ горы. Подождите меня, Луиза, пока я возвращусь.

— Да, съ удовольствіемъ, даже если вы отлучитесь на цѣлый годъ, только не требуйте, чтобъ я шла съ вами въ горы.

Такъ какъ Елисавета убѣдилась, что дрожащая подруга ея дѣйствительно не могла идти далѣе, то оставила ее вблизи большой дороги, откуда ей видно было селеніе безъ того, чтобы самой быть замѣченной прохожими, и одна продолжала путь. Твердыми и быстрыми шагами спустилась она по горной тропинкѣ и, пройдя мимо отверстій въ кустахъ, по временамъ останавливалась на минуту, чтобы вздохнуть или нѣсколько полюбоваться чуднымъ видомъ. Продолжавшаяся долгое время засуха превратила зелень долины въ коричневатый цвѣтъ, и теперь ей именно недоставало того пріятнаго для глазъ и веселаго вида который обыкновенно представляетъ раннее лѣто. Даже небо казалось повреждено было сухостью земли, ибо солнце закрылось туманомъ, распространившимся по всей атмосферѣ. Синева небеснаго свода едва была видна и только мѣстами просвѣчивала сквозь туманъ. Воздухъ, который вдыхала Елисавета, былъ горячъ и сухъ, и когда она должна была сойти съ проложенной тропинки, то почувствовала грудь свою сдавленною до задушенія. Тѣмъ не менѣе, она подвигалась впередъ, съ твердой рѣшимостью исполнить свое обѣщаніе и не оставить стараго охотника безъ поддержки въ его безпомощномъ состояніи.

На вершинѣ горы находилось небольшое открытое мѣсто, съ котораго можно было обозрѣть всю долину и селеніе. Здѣсь надѣялась она встрѣтить охотника и шла туда такъ поспѣшно, какъ только позволила крутая дорога и густая чаща лѣса. Безчисленные обломки скалъ, сваленныя деревья и обломанныя вѣтви затрудняли ея путь, но она съ рѣшительностію превозмогла всѣ эти препятствія и даже нѣсколько минутъ ранѣе опредѣленнаго времени достигла назначеннаго пункта.

На минуту Елисавета присѣла на пень, чтобы отдохнуть, потомъ бросила взглядъ вокругъ и стала искать своего стараго друга. Зоркій глазъ убѣдилъ ее, что его нѣтъ еще, и потому она встала, пошла вдоль опушки лѣса и изслѣдовала вблизи мѣсто, гдѣ бы Натти могъ спрятаться. Но и это стараніе ея было напрасно. Тогда, собравшись съ силами, рѣшилась она въ этомъ уединенномъ мѣстѣ прибѣгнуть къ своему голосу.

— Натти! Натти! Кожаный-Чулокъ! Эй, Натти! кричала она по всѣмъ направленіямъ, но не получала никакого отвѣта, кромѣ эха ея собственнаго звонкаго голоса, раздававшагося по сухому лѣсу.

Тогда Елисавета приблизилась къ краю рощи, гдѣ въ отвѣтъ на крикъ ея послышался слабый, но явственно слышный свистъ. Она ни минуты не сомнѣвалась, что Натти ожидаетъ ее и этимъ свистомъ хочетъ дать знать о своемъ присутствіи. Поэтому она спустилась съ горы на сто футовъ, пока достигла небольшой, природной терасы, на днѣ которой нѣсколько деревъ пустили корни въ трещинѣ скалы. Она дошла до края этой терасы и стала смотрѣть внизъ чрезъ отвѣсный обрывъ на передней сторонѣ, какъ вдругъ шумъ сухихъ листьевъ возлѣ нея далъ взорамъ ея другое направленіе. Она испугалась предмета, представившагося ея глазамъ, но минуту спустя снова вернулось къ ней присутствіе духа, и твердыми шагами, не безъ любопытства подошла она ближе.