— Какъ? вскричала Елисавета: развѣ не за что наложить денежный штрафъ?

— Да, если бы онъ подчинился штрафу, то законъ удовлетворился бы уплатой, сказалъ судья, но старикъ осмѣлился сопротивляться исполнителю законовъ.

— Какое же наказаніе ожидаетъ его за этотъ проступокъ? спросилъ дрожащимъ голосомъ Эдвардсъ. — Развѣ сопротивленіе нельзя извинить годами, привычкой и, наконецъ, незнаніемъ?

— Нѣтъ, это невозможно, хотя причины эти и облегчаютъ вину, отвѣчалъ судья: — наказаніе его будетъ опредѣлено присяжными.

— Но развѣ вы ничего не можете для него сдѣлать, судья Темпль? Вѣрьте мнѣ, сердце Кожанаго-Чулка загладитъ тысячу ошибокъ. Онъ знаетъ своихъ друзей и никогда не оставляетъ ихъ, даже еслибъ это были его собаки.

— Не сомнѣваюсь, что онъ обладаетъ добрымъ характеромъ, отвѣчалъ судья, — хотя впрочемъ я не былъ такъ счастливъ, чтобъ заслужить его уваженіе, что, впрочемъ, отъ души прощаю ему. Ему нечего бояться меня, какъ судьи, потому что недавно оказанная имъ услуга можетъ облегчить его преступленіе.

— Преступленіе! вскричалъ Эдвардсъ: — развѣ вы называете преступленіемъ то, что онъ отогналъ отъ своей двери подсматривающаго шпіона? Если это считается преступленіемъ, то не можетъ относиться къ Кожаному-Чулку.

— A къ кому же, молодой человѣкъ?

— Это вы спрашиваете меня, судья Темпль? Спросите лучше свою совѣсть. Подойдите къ этой двери, посмотрите на долину, спокойное озеро, тѣнистыя горы и потомъ спросите свое сердце. Откуда произошло это богатство, эти долины и холмы, и почему вы владѣете ими? Я думаю, что одинъ видъ Кожанаго-Чулка и Чингахгока долженъ отбить y васъ охоту къ подобному зрѣлищу.

Судья Темпль съ удивленіемъ слушалъ эти странныя слова молодаго человѣка и наконецъ сказалъ:

— Вы забываете, передъ кѣмъ вы стоите, господинъ Эдвардсъ. Я слышалъ, что вы имѣете притязанія на эту землю потому, что происходите отъ туземцевъ, но воспитаніе ваше не принесло вамъ пользы, если не научило васъ признавать права бѣлыхъ. Эти земли принадлежать мнѣ по уступкѣ ихъ прежними владѣльцами, и пусть небо судитъ о томъ, какъ я пользовался ими. Послѣ этого разговора намъ надо разстаться. Идите за мной въ мою комнату, гдѣ я уплачу вамъ должное за ваши услуги. Впрочемъ, дерзость ваша не должна мѣшать вашему счастію, если вы захотите послѣдовать совѣту человѣка, гораздо васъ старшаго лѣтами.

Мармадукъ удалился, и Эдвардсъ долго смотрѣлъ ему въ слѣдъ, забывъ все окружающее. Наконецъ онъ пришелъ въ себя, оглядѣлъ комнату и увидѣлъ Елисавету, которая сидѣла на диванѣ, закрывъ лицо руками. Онъ подошелъ къ ней и кротко сказалъ:

— Mademoiselle Темпль, я забылъ и себя и васъ: вы слышали рѣшеніе вашего отца. Сегодня же вечеромъ я оставлю вашъ домъ, но съ вами я хотѣлъ бы разстаться мирно.

Дѣвушка тихо подняла голову и съ минуту озабоченно смотрѣла на него, но потомъ встала и, подходя къ двери съ достоинствомъ, сказала:

— Я вамъ прощаю, господинъ Эдвардсъ; мой отецъ тоже проститъ вамъ. Вы не знаете насъ; но я надѣюсь, что придетъ время, когда вы перемѣните ваше мнѣніе. Тутъ есть что то непонятное для меня. Скажите Кожаному-Чулку, что онъ въ отцѣ моемъ имѣетъ не только судью, но и друга. Онъ имѣетъ полное право на нашу чистосердечную благодарность, которая не измѣнится, не смотря на ваши вспыльчивыя слова. Прощайте, господинъ Эдвардсъ, желаю вамъ счастія и болѣе вѣрныхъ друзей.

Юноша хотѣлъ отвѣчать, но Елисавета быстро удалилась. Съ минуту стоялъ онъ какъ ошеломленный, потомъ вмѣсто того, чтобы идти въ комнату судьи, выбѣжалъ изъ дома и направился къ хижинѣ Кожанаго-Чулка.

Шерифъ Ричардъ Джонсъ на другой день ночью возвратился домой. Онъ открылъ фальшивыхъ монетчиковъ и входилъ въ деревню съ вооруженной силой, помощникомъ судьи и констаблемъ. Послѣдніе съ пойманными отправились въ окружную тюрьму, пока шерифъ по большой дорогѣ шелъ къ господскому дому.

Веньяминъ Пумпъ отворилъ дверь своему покровителю и увѣдомилъ его о всемъ происшедшемъ въ его отсутствіе. Какъ только шерифъ узналъ всѣ новости, то сейчасъ же надѣлъ шляпу, велѣлъ дворецкому, запереть всѣ двери и ложиться спать, a самъ скорыми шагами вышелъ изъ дома, чтобы найти въ тюрьмѣ констабля и помощниковъ судьи. Онъ нашелъ ихъ еще неспящими, мигомъ собралъ отъ осьми до десяти человѣкъ и съ ними чрезъ деревню отправился къ берегу озера, a оттуда прямо къ хижинѣ Кожанаго-Чулка. Во время дороги шерифъ объяснилъ своимъ спутникамъ поступокъ Кожанаго-Чулка и приказалъ имъ быть храбрыми и дѣятельными при взятіи этого человѣка.

Подойдя къ хижинѣ Кожанаго-Чулка, онъ указалъ своимъ людямъ посты, гдѣ они могли быть ограждены отъ собакъ и выстрѣловъ, a самъ отправился прямо къ мѣсту, гдѣ была хижина. Достигнувъ его, онъ съ удивленіемъ увидѣлъ только дымящіяся развалины, и тотчасъ позвалъ своихъ спутниковъ.

Вся группа стояла полная удивленія, какъ вдругъ изъ темноты вышла высокая фигура, попирая ногами горячую золу съ потухавшими искрами. Ричардъ тотчасъ же узналъ черты Кожанаго-Чулка, стоявшаго передъ нимъ съ открытой головой и оглядывавшаго окружающихъ его скорѣе съ озабоченностью, чѣмъ съ досадой.

— Чего хотите вы отъ безпомощнаго старика? спросилъ онъ торжественно. Вы выгнали Божіе твореніе изъ пустыни, куда переселила его воля Всевышняго, принесли всѣ безпокойства въ мѣстность, гдѣ съ незапамятныхъ временъ никто не затрогивалъ другъ друга. Мало этого, вы отняли y меня, жившаго здѣсь 40 лѣтъ, домъ и кровъ, которые я предалъ пламени только для того, чтобы ваша испорченность и нововведенія не запятнали ихъ. Да, вы принудили меня зажечь это строеніе, подъ которымъ я пользовался дарами неба цѣлыхъ полъ-столѣтія, теперь же я долженъ грустить о пеплѣ, лежащемъ подъ моими ногами, какъ груститъ человѣкъ, потерявшій самое дорогое ему въ мірѣ. Вы наполнили горькимъ чувствомъ противъ всего міра сердце человѣка, не желавшаго никому зла, и довели его до того, что онъ лучше бы желалъ быть животнымъ; и теперь, когда онъ воротился сюда, чтобы въ послѣдній разъ увидѣть свою хижину, прежде чѣмъ она превратится въ золу, вы въ полночь преслѣдуете его, какъ собаки, бѣгущія по слѣдамъ раздразненнаго, умирающаго оленя. Чего хотите вы отъ меня? Я одинъ противъ многихъ и пришелъ не сражаться, a грустить; если на это воля божія, то поступайте какъ хотите.

Старикъ послѣ этихъ словъ серьезно посмотрѣлъ на своихъ преслѣдователей. Въ это время огонь отъ его хижины бросалъ матовый свѣтъ на его почтенную личность. Констабли невольно отступили въ темноту отъ мѣста пожара и предоставляли Натти свободный путь къ побѣгу въ кусты, гдѣ преслѣдованіе было бы безполезно. Но онъ не обратилъ на это вниманія и каждаго человѣка оглядѣлъ по очереди, какъ бы желая знать, кто первый прикоснется къ нему. Никто не обнаружилъ этого желанія, пока Ричардъ не вышелъ, извиняясь своей судейской обязанностію, и не арестовалъ стараго охотника. Другіе послѣдовали его примѣру, помѣстили Кожанаго-Чулка въ средину, и подъ предводительствомъ шерифа возвратились въ деревню; потомъ разошлись, посадивъ предварительно стараго Натти въ тюрьму.

Въ присутственный день множество народа собралось въ судѣ и между ними присяжные, судьи и адвокаты. Когда Мармадукъ Темпль занялъ предсѣдательское мѣсто, то присяжныхъ привели къ присягѣ, объяснили сущность жалобы, и судилище приступило къ дѣлу. Въ залѣ господствовала глубокая тишина, пока молчаніе не было прервано волненіемъ слушателей, и вскорѣ затѣмъ къ периламъ подошелъ Кожаный-Чулокъ. Затѣмъ опять наступило такое мертвое молчаніе, что слышно было тяжелое дыханіе преступника.

Одежда Натти, какъ обыкновенно, состояла изъ оленьей кожи. Ему въ первый разъ приходилось переступить за порогъ суда, и потому къ его обыкновенному чувству присоединилась немалая доля любопытства. Онъ поднялъ глаза на скамью судей, потомъ на присяжныхъ, на адвокатовъ, на массу народа, и вездѣ встрѣчалъ направленные на него взгляды.

— Снимите вашу шапку, подсудимый! сказалъ судья Темпль.