Сейчас, когда Лео видел своих сыновей без Рахили, без ее иронии, с которой она смотрела на них, без ее способности сделать ситуацию менее драматичной, его сыновья казались ему очень странными. И этот факт немало раздражал его. Нет, ему не нравились странные выходки сыновей. Если хорошенько подумать, ему вообще не нравились странные вещи. В любой форме. Он всегда боялся их. Оригинальность — вещь хорошая, бесспорно, но в умеренных количествах, без экстравагантности.
Поведение Лео всегда колебалось между эксцентричностью и высокомерием, но никогда не переходило в странность. В конформизме всегда есть нечто успокаивающее. Нет ничего более естественного в том, чтобы быть тем, кем тебя хотят видеть другие. Зачем провоцировать ближнего своего? Зачем вести себя странно, если не для того, чтобы скрыть какой-то недостаток? Какой-то дефект?
В те годы, когда Филиппо стал впервые проявлять некоторые странности, Лео даже стали приходить на ум смутные мыслишки, а не идет ли речь о неприятном счете, предоставленным ему генетикой за то, что он смешал свою благородную кровь с женщиной не своего круга.
И сейчас, много лет спустя, он припомнил слова своей матушки, которой он заявил о своем желании жениться на Рахили: «Ты это потом заметишь!» Да, она именно так и сказала: «Ты это потом заметишь!» Что-то вроде проклятия, о котором Лео подумал при первых проявлениях ненормальности своего первенца и сейчас, наблюдая за странным поведением сыновей. Это имела в виду его мать под словами «ты заметишь». Ты, сыночек, столь ненавидящий ненормальность, станешь ее жертвой. Именно поэтому ты будешь просто погребен под ней, она будет окружать тебя день и ночь.
Лео вздрогнул от звонкого смеха Сэми, который извивался под братом, пока тот щекотал его. Эта сценка показалась Лео такой отвратительной и невыносимой, что, вопреки своему обычному поведению, он повысил голос: «Прекратите сейчас же, черт вас возьми! Это совсем не смешно!» Но сразу же после этого замечания он расстроился. Лео не нравилось изводить сыновей упреками. Он никогда никого не ругал. Он терпеть не мог тот эффект, который производили на людей повышенные тона его голоса, его сразу же охватывало глубокое чувство вины.
Именно поэтому остаток вечера, когда он отвел их на мюзикл в Королевский театр, а затем в бар «Бомбей», Лео старался не думать о странном поведении сыновей, а также пытался загладить свою невольную резкость обещанным потаканием их капризам. Он с удовлетворением отметил, с каким удовольствием Сэми смотрел «Джентльмены предпочитают блондинок», не отрывая взгляда от Оливии Ньютон-Джон в роли Лорелей Ли, которую когда-то играла Мэрилин Монро.
Не упуская ни одного слова, ни одной ноты, ни одного движения всех этих певцов и танцоров, он следил за ними почти в экстазе. Отбивая ногой такты. В конце спектакля он первым вскочил на ноги и аплодировал до последнего. Ладони покраснели, глаза блестят. По дороге в ресторан Сэми не переставал напевать Bye-Bye Baby и постоянно, чуть ли не натыкаясь на столбы, перечитывал список песен на диске, который он заставил купить отца.
Реакция Филиппо на мюзикл была достаточно прохладной в сравнении с братом, зато он с энтузиазмом заказал вторую порцию цыпленка табака, быстро прикончив первую.
В целом все, казалось, стало на свои места. Лео снова стал сознательным и образцовым родителем, который никогда не кричит на своих любимых мальчиков, едва переступивших порог подросткового возраста, которые пользуются всеми благами, предоставленными им любящим состоятельным папочкой.
Но перед сном атмосфера снова испортилась. Старший сын Лео имел отвратительную привычку засыпать с наушниками, слушая всю ту же устаревшую музыку, и продолжал биться головой о подушку. Он просто не мог обойтись без этого. Поэтому, после того как Лео выключил свет и пожелал спокойной ночи, он ничего не сказал, услышав этот досадный шум, обозначавший, что Филиппо бьется о подушку головой. Он начал выходить из себя только тогда, когда заметил, что Самуэль придвинулся к брату сзади и начал повторять его движения. Его сыновья, вместо того чтобы спать, крутятся в постели как какие-то педики. Один это делает, потому что не может иначе. А другой из нездорового подражания ему. Лео не знал, что хуже, но в любом случае ему это было невыносимо. Но Лео знал, что должен контролировать себя. Он не хотел больше испытывать чувство вины. Чтобы не слышать сыновей, он даже закрыл себе уши руками. Затем спрятал голову под подушкой. Затем вышел в ванную. Потом снова вернулся в кровать. Пока не понял, что на самом деле его раздражает не шум, производимый сыновьями, а с чем этот шум ассоциируется. Ему было мало просто не слышать их: он желал, чтобы они стали нормальными. Именно это заставило его вмешаться. Лео включил абажур. Вздохнул и закричал: «В конце концов! Прекратите это! Вы выведете себя как психи!»
Если для Самуэля было не так уж сложно прекратить то, чего он обычно не делал, для Филиппо это было страданием. Но тем не менее с тех пор все дни каникул он даже не попытался сделать это. Он лежал не двигаясь. С трудом пытаясь уснуть. Без сомнения, ему не удавалось. Но не только из-за этого ночь превратилась в кошмар: Лео терзало чувство вины. Все то, что психологи, педагоги, учителя, логопеды, профессора запрещали делать ему с самого рождения Филиппо, он сделал за один день. Он запретил ему выражаться. Он упрекнул сына. Он указал ему на то, что его поведение странное. Он дал ему название. Дал ему понять, насколько это неприятно. Но в любом случае уже было поздно исправлять ошибки. Если в первую ночь странные привычки сына выводили Лео из себя, все последующие ночи он мучился осознанием того, что Филиппо старательно пытается себя сдерживать. Ему так и хотелось сказать сыну: «Ладно, сынок. Все это не важно. Продолжай». Но как? Он и так уже сделал все, чтобы ухудшить положение дел. И так выходные, которые Лео желал сделать незабываемыми в воспоминаниях своих сыновей, превратились в список «упущенных возможностей и мелких неприятностей». Остаток этих маленьких каникул им владело мрачное настроение. Бессонные ночи Филиппо стали для него немым упреком, принявшим вид вежливого терпения и упорного отсутствия энтузиазма. Возможно, из-за перенесенных в детстве страданий, возможно, из-за своего характера, но этот парнишка мог быть по-настоящему упрямым и непреклонным. Окей, казалось, сказал он отцу, ночью я не буду вытворять глупостей, но за это весь день ты будешь иметь рядом с собой соляной столб. И только Богу известно, как горек был этот урок для Лео.
С тех пор много чего произошло: Анзер, первые обвинения, выходки Камиллы, публичный позор, окончательный разрыв с семьей, тюрьма, процесс, самоизоляция… Возможно ли, что только сейчас Лео вспомнил о тех днях, когда он не смог очаровать сыновей, как хотел, когда все пошло не так, как надо? Возможно ли, что только сейчас он вспомнил о том, насколько отвратительным показалось ему зрелище ненормальности его сыновей? Наблюдать, как они обнюхивают друг друга, как бьются головой о подушку, чтобы уснуть. Его сыновей так легко было разочаровать и так трудно завоевать их доверие.
Должно быть, несчастный случай с Филиппо заставил его вспомнить о Лондоне и о том, что имело значение. Сейчас он видел своих сыновей в нескольких сантиметрах от себя, они были в очередной критической ситуации, переживали очередную травму: старший со сломанной ногой, младший — напуганный болью брата, не говоря уже о чувстве вины за произошедшее.
Воспоминание о тех днях в Лондоне и о его нерешительности в те дни подвигали его на действие. Наконец-то какое-то действие после стольких лет бездействия. Он был почти готов выйти. Но именно в тот момент, когда он уже почти сделал первый шаг (столь сложный для него), откуда-то появилась Рахиль. В тот момент, когда она склонилась над Филиппо и начала что-то делать с уверенностью человека, получившего медицинское образование, Лео наконец-то увидел ее лицо. Он осознал, что не видел его почти год. Она показалась ему очень красивой, так же как и сыновья.