«Шутишь? Разве ты не обещал мне, что…»

«Да, я знаю и клянусь, что я сделал это… точнее, я попытался сделать это. Но это не так просто и не очень-то умно игнорировать такие вещи. У меня есть право контролировать, проверять. Ты не можешь уследить за всем, и твои помощники тоже. Знаю, знаю, они целыми днями работают на меня. Но они не все смогут понять в этом деле. Ты ведь согласишься со мной — чтобы понять некоторые вещи, нужны наш ум, наше образование, наш возраст…»

«Спокойно, Лео, спокойно, ничего страшного не происходит. Сейчас я взгляну на эту статью, чтобы ты успокоился…»

«Почему ты говоришь мне, чтобы я успокоился? Я не хочу быть спокойным. Я не могу быть спокойным. Как я могу быть спокойным, пока кое-кто печатает обо мне все эти гнусности?»

«Какие гнусности?»

Итак, Лео снова подсунул ему под нос статью. А Эррера, не теряя контроля над собой, продолжал говорить ему:

«А-а, я ее видел, эту фотографию. Возможно, она не передает тебя во всей красе. Возможно, ты не самый фотогеничный мужчина в мире. Но ради бога, это всего лишь фотография. Фотография по-дурацки одетого мужчины на коне. Я таких фотографий видел миллионы. Достаточно купить журнал „Лошади“, не говоря уже о „Скачках с препятствиями“ или „Укротитель“.»

Но на этот раз цинизм Эрреры не позабавил Лео, эта бьющая ключом ирония не заставила его чувствовать себя как дома в семье. Они вызвали возмущение. Заставили опустить руки. У Лео больше не было никакого желания шутить, он хотел, чтобы его воспринимали серьезно. Он хотел получать серьезные ответы. Он платил слишком много, он почти готов был оставить без средств свою семью, чтобы получить серьезные ответы. А значит, нужно было отвечать ему соответственно.

«Ладно, извини, больше никаких острот. Но клянусь тебе, мой друг, я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не могу понять, почему эта фотография более опасна, чем те, которые публиковались до сих пор».

Как такое возможно, что он не понимает? Такой проницательный, искушенный, тонко чувствующий человек не понимает? Наверное, чтобы понять некоторые вещи, нужно полностью погрузиться в дело. Все в этой жизни имеет свой смысл. Вся эта трагедия имеет смысл. Неужели ты, Эррера, этого не понимаешь?

Лео действительно хотел бы верить в это. Но он не знал, как убедить своего адвоката, что эта фотография имеет тот пресловутый смысл. Итак, он постарался успокоиться. Или, лучше сказать, изобразить спокойствие:

«Ты уверен, что ни к чему заставлять их убрать эту фотографию? Выбросить ее. Не знаю, обвинить их всех в клевете».

«Видишь? Я не понимаю, отчего ты сходишь с ума. Что с тобой? Ты теряешь самообладание. Повторяю, это просто фотография. Достаточно не смотреть на нее. Достаточно не покупать газет и не включать телевизор. Это единственное лекарство против паранойи».

«Теперь ты считаешь меня параноиком? При чем здесь паранойя? Я параноик только потому, что отдаю себе отчет в том, что происходит, что дотошно отмечаю это. Все, что со мной произошло, тебе кажется паранойей? Ты хоть представляешь, что я переживаю? Насколько я чувствую себя одиноким? Я превратился в какого-то червя. Отверженного. Никто больше не хочет обращаться ко мне. Помнишь про конференцию в Базеле, на которую меня пригласили? Так вот: вчера какая-то тетка, какая-то дура оставила мне на автоответчике сообщение. Она говорила таким официальным голосом… И знаешь, что именно она сообщила?»

«Откуда я знаю? Что перенесли кофе-брейк?»

«Что в последний момент они были вынуждены отменить конференцию. Что им жаль, что они не знают, как такое могло получиться, что ввиду непредвиденных обстоятельств… и прочая швейцарская тягомотина…»

«И?..»

«И что?»

«В чем мораль сей басни?»

«Мораль в том, что меня выставили вон. Мораль в том, что в последнее время все только и делают, что выставляют меня вон. Включая швейцарцев. И знаешь, почему они только сейчас решили дать мне от ворот поворот?»

«Почему?»

«Но это же ясно как божий день! Потому что они увидели фотографию! Подумай об этом, Эррера! Я только и думаю об этом со вчерашнего вечера, и все выходит очень даже логично. Эта паршивая газетенка выходит и в Базеле, верно? Точно выходит, я специально узнавал. Очевидно, она попала в руки какого-нибудь наглого бюрократа. Он показал ее комитету. И только тогда комитет решил. Эта фотография их убедила. Так и вижу их всех в кружке, как они рассматривают ее, комментируют, обсуждают… Все вижу».

«А ты не думаешь, что тебя вычеркнули из списков участников конференции за то, что с тобой случилось в последние месяцы? Когда ты мне об этом говорил, ты сам был удивлен, что тебя не лишили с какой-нибудь отговоркой приглашения. И теперь вот: они это сделали».

«Да, но почему именно сейчас?»

«Потому что они вернулись из отпусков. Потому что конференция приближается. Потому что они только сейчас вспомнили про тебя. Откуда я могу знать? И вообще, какая тебе разница? Неужели ты думаешь, что на кого-то из оргкомитета снизошло откровение после того, как он случайно наткнулся на эту фотографию? И только тогда он решил отозвать твое приглашение? Ты мне об этом сейчас толкуешь? Это твое гениальное предположение?»

«Точно»

«М-да, дорогой мой друг… У тебя поехала крыша. Говорил я тебе не читать это дерьмо. От этого дерьма у тебя разжижаются мозги. Ты не первый, кого я вижу дошедшим до ручки. Ты перестал соображать. Повторяю: ты не первый, кого я вижу в таком состоянии. Я знал, что это может случиться. Хорошо, предоставь заниматься твоим делом человеку, который твердо стоит на земле: что бы тебе там ни казалось, эта фотография не говорит о тебе более того, что может сказать любая другая фотография. Да, на ней ты запечатлен в тот момент, когда занимаешься спортом. Возможно, этот вид спорта не самый популярный, более того, скажем так, он отдает некоторым снобизмом. Разве что это может разозлить кого-нибудь. Какого-нибудь провинциала, популиста. Возможно, какая-нибудь консьержка скажет какому-нибудь посыльному мясника: „Глянь-ка на этого вонючего педофила, этого вора, этого взяточника, этого жида со всеми его миллионами! Готова поспорить, что для прогулок на лошади он одевается, как английский сэр на охоту за лисами!“ Да, не отрицаю. Такое может случиться. Но из-за этого говорить, учитывая все то, что с тобой происходит, будто эта фотография — хитроумная уловка, чтобы окончательно уничтожить тебя…»

Неужели Эррера, умный Эррера, не понимал? То, что ему казалось очевидным. Или все же он понимал. Понимал и хотел представить его сумасшедшим. Ну конечно: он больше не мой друг и союзник. Ведь это он в свое время порвал со мной. Ведь это он решил, что не хочет больше со мной общаться. Мой рост, моя внешность, моя привлекательность, мое красноречие приводили его в отчаяние. Ставили его в трудное положение. Унижали его. Этот тип ненавидит меня с детских лет. Как я мог довериться ему? Как я мог вручить ему свою жизнь и все, что от нее осталось, если когда-то то, что я считал дружбой, для него было враждой? То, что я считал привязанностью, для него было завистью? Он обманом заманил меня в ловушку. Он тянет из меня деньги. А сейчас он добился первого ряда в партере, чтобы наслаждаться зрелищем моего краха. Он дождаться не мог, чтобы увидеть меня в таком жалком состоянии и полностью насладиться реваншем.

За что все это? За глупость, которую я по пьяни сболтнул Валерии, или как там ее звали? Если бы он только объяснил, что испытывал. Но он ничего не сказал. Он был горд. Он никогда не желал открывать, что у него на душе. Только в конце, когда положение стало невыносимым, он пинком выгнал меня из своей жизни. Вот так, без предупреждения, жестоко и преднамеренно. И с тех пор он ждет меня в засаде. Никогда не недооценивай проклятую обиду карликов! Чему я удивляюсь? Он ведь всегда был таким: медоточивым и двусмысленным. А теперь пришло время заставить меня заплатить по счетам. Этот вшивый адвокатишка, у которого шерсть на брюхе длиннее, чем он сам, делает вид, что помогает мне, что он понимает меня, в то время как на самом деле топит меня.