— Только подумайте, — сообщал он каждому, кто готов был его слушать, — кто в наше время получает в наследство поместье, пусть даже такую развалину, как мой Бартон! Мало того, к нему прилагается еще и титул — можете себе представить! Просто какой-то каменный век! Оказывается, от титула даже невозможно отказаться — он будет со мной до моего смертного часа. Я так и умру сэром Джоном Мидлтоном, баронетом. Это же кошмар!
Его отец, старший сэр Джон, родился в поместье, которое и завещал — вот только без всякого денежного подкрепления на его содержание — своему сыну Сердцем поместья, находившегося в Девоне, был элегантный особняк в стиле Уильяма и Мэри;[5] располагалось оно в лесистой долине реки Экс, к северу от Эксетера. Во времена детства младшего сэра Джона дом постепенно приходил в упадок, так что он привык не замечать ни ведер, расставленных там и сям по коридорам в местах наиболее сильных протечек, ни сырости, ни сквозняков, ни даже перебоев с горячей водой, поступавшей в ванные из допотопного котла в подвале, который пожирал не меньше угля, чем средних размеров фабрика, при этом почти не давая тепла.
Отец сэра Джона не обращал внимания на подобные мелочи: его детские годы пришлись на начало Второй мировой войны, так что его было не напугать плохой погодой, несъедобной пищей или сквозняками. Он унаследовал ровно столько денег, чтобы продолжать жить в Бартон-парке, наблюдая за его постепенным разрушением, и предаваться своей единственной страсти: охоте. Он отстреливал и ловил на крючок все, что бегало по лесу или плавало в реке, предпочитал оружейную и буфетную, где хранилась дичь, всем остальным помещениям в доме, и, после того как жена — что было весьма предсказуемо — ушла от него к владельцу строительной компании из Бристоля, пустился во все тяжкие, тратя последние деньги на охотничьи вылазки в Испанию — пострелять бекасов, или на Карибы — ловить акул. Смерть — притом такая, о какой он мог только мечтать, — настигла его на сафари в Кении, во время охоты на крупную дичь; в результате его сын унаследовал то, что осталось от Бартон-парка, вкупе с титулом и полным набором ружей фирмы «Пурди и сыновья», находящихся в прекрасном состоянии и надежно запертых в специальном железном шкафчике.
От ружей младший сэр Джон пришел в полный восторг. Он увлекался охотой не меньше отца; все его друзья были подписчиками «Охотничьего сезона», а в морозильниках у них не переводились фазаны, которых их жены уже отказывались готовить, однако детство и отрочество, проведенные в Бристоле, в доме отчима, заведовавшего строительством, наложили на него заметный отпечаток.
С юных лет сэру Джону внушали, что роскошь идти в жизни своим путем напрямую зависит от наличия денег. Деньги — отнюдь не зло, регулярно напоминал пасынку Чарли Крофт, деньги — это смазка, помогающая вертеться колесикам повседневной жизни. Верх глупости — считать, что без денег можно обойтись; тот, кто так думает — настоящий осел. Деньги — твой тыл, и они должны работать на тебя.
— Так что если ты хочешь сохранить старый сарай, который завещал тебе отец, и который я, — говорил Чарли Крофт, — будь моя воля, без колебаний снес бы и построил на его месте нормальные, теплые и пригодные для жилья коттеджи, потому что места там просто великолепные, — то тебе придется зарабатывать на его содержание.
А потом, глядя пасынку в глаза, добавлял:
— И знаешь, мне будет интересно посмотреть, как ты справишься.
Лет до тридцати сэр Джон не особенно заботился о том, чтобы вдохнуть в Бартон-парк новую жизнь. Отслужив — как и отец — свой срок в армии, он кое-как устроился в трех комнатах, расположенных непосредственно над допотопным котлом в подвале, и поступил на работу исполнительным директором в небольшую компанию, занимавшуюся изготовлением насосов для опреснительных установок. Он прекрасно понимал, что получил место лишь потому, что его родословная и титул могли помочь в привлечении иностранных клиентов, закупавших продукцию компании. Тем не менее он неплохо справлялся со своими обязанностями, а в выходные бродил по полям с ружьем или устраивал свои, быстро сделавшие его местной знаменитостью, вечеринки: гости являлись к нему одетыми так, будто ехали в Арктику, и предавались старинным аристократическим забавам вроде бега по анфиладам гулких пустых залов Бартон-парка и разжиганием огня в очагах — с таким ощущением, будто они незаконно проникли в заброшенный замок.
Удача улыбнулась сэру Джону в тот момент, когда он, несмотря на природный оптимизм и веру в собственные силы, совсем было отчаялся в своих попытках хоть на миллиметр сдвинуть проект «Бартон-парк» с мертвой точки. Во время затеянной им на вечеринке очередной эксцентричной игры — на этот раз поиска сокровищ — он заметил на широком подоконнике в одной из бартонских зал миниатюрную девичью фигурку, съежившуюся и шмыгающую носом. При ближайшем рассмотрении она оказалась очень хорошенькой барышней по имени Мэри Дженнингс, которая приехала на вечеринку с одним из приглашенных молодых людей, но тот забыл о ней, увлекшись флиртом с другой привлекательной особой. Мэри, замерзшая и несчастная, хотела сразу же уехать в Эксетер, а оттуда в Лондон, но понятия не имела, как выбраться из поместья.
Он снял ее с подоконника, обнаружил, что под старым одеялом, в которое она укуталась, — «Бог ты мой, как только вам в голову пришло заворачиваться в такое, на нем же спит мой пес!» — на ней было надето очаровательное, но крайне легкомысленное шифоновое платьице, расшитое блестками, поспешно сопроводил в наиболее обжитую из комнат над котельной и снабдил там стаканчиком бренди, а также самым приличным из своих старых, но дорогих шерстяных свитеров.
Мэри Дженнингс оказалась, выражаясь старомодным языком, богатой наследницей. Отец ее некогда основал компанию, выпускавшую одежду для сельских жителей, — в 1960–1970 годах ее продукция пользовалась огромным спросом у членов многочисленных организаций вроде «Ассоциации сельских землевладельцев», так что после своей смерти мистер Дженнингс не только оставил жене роскошный пентхаус в Лондоне, но и приличное состояние, поделенное между ней и двумя их дочерьми. Мэри Дженнингс приехала в Эксетер с мужчиной, который бросил ее, и осталась там с другим, который ее спас. Мэри Дженнингс с Портман-сквер превратилась в леди Мидлтон из Бартон-парка, а компания «Вест Кантри Клозинг» переехала с фабрики в Хонитоне, некогда выбранной мистером Дженнингсом из-за относительно недорогой рабочей силы, в конюшни и амбары, которым хозяин уже много лет не мог найти применения.
Совершенно неожиданно у сэра Джона обнаружился дар предпринимателя. Теща, разделявшая его жизнерадостный настрой и любовь к их, теперь уже общей, компании, с восторгом следила за тем, как он ее модернизировал. Сэр Джон нанял нового дизайнера, взялся изучать технологии, позволявшие выпускать более прочные и ноские ткани, начал печатать яркие, броские каталоги, приглашая своих друзей, их детей и собак в качестве моделей. За три года оборот компании увеличился в два раза, за пять лет — в три. В Бартон-парке появилась новая крыша и центральное отопление, устроенное по последнему слову техники. За те же пять лет сэр Джон и леди Мидлтон произвели на свет четырех малышей и зажили на широкую ногу, за что хозяин отнюдь не считал нужным оправдываться.
— Мои друзья, — заявил он как-то журналисту из эксетерского «Экспресса», — называют меня Роберт-грабитель — из-за цен на наши товары. Но сам я считаю их оправданными, и практика это подтверждает. Спросите у немцев: они обожают мои ткани. И японцы тоже. Можете проверить по каталогам заказов.
В то утро сэр Джон работал у себя в офисе, перестроенном из старого каретного двора, с ярким, слегка театральным модерновым освещением, когда к нему пожаловала теща. Он обожал ее до такой степени, что без стеснения выставлял свои чувства напоказ, и радовался от души, когда она решала задержаться в Бартоне подольше. У них были одинаковые вкусы, она полностью передала в его руки руководство компанией, мало того — одарила очаровательной женой, которая никогда не вмешивалась в деловые вопросы и ничего не имела против его неуемной тяги к развлечениям, пока интересы детей оставались на первом месте и от нее не требовали отчета о тратах на них или на ее собственный гардероб.
