— Что это было?

Уабин успел уйти в противоположную сторону, но, услышав треск, обернулся. Его сабля угрожающе сверкнула.

Торговец испуганно взвизгнул.

Веревка раскачивалась совсем близко.

Раджал спрыгнул с галереи. Вцепившись в веревку, странным образом сохранявшую вертикальное положение, он повис над рынком.

Уабин пришел в ярость.

— Да он акробат, вот оно что?

Он бросился к балюстраде. В следующее мгновение лезвие его сабли рассекло бы веревку, но этого не произошло. Произошло другое: столбики балюстрады подломились и уабин с диким воплем рухнул вниз.

Толпа возликовала.

— Ой, мамочки! — опять взвизгнул толстяк-торговец и стал в отчаянии рвать на себе бороду.

Старики-юродивые продолжали играть, но со всех сторон к месту происшествия уже спешили стражники. Толпа расступалась. Раджал чувствовал, что падает, но его падение не было таким внезапным, как у уабина. Как только последние звуки дудочки смолкли, волшебная веревка, быстро, но плавно свернувшись, опустила Раджала на землю на безопасном расстоянии от приближавшихся стражников.

Раджал схватил веревку и со всех ног припустил прочь.

Те люди, которые затевают беседу с глазу на глаз в покоях, принадлежащих царственным особам, как правило, могут рассчитывать на подобающую важным персонам почтительность. Ни при каких обстоятельствах великие люди мира сего не должны испытывать какие-то неудобства из-за чьего-либо неподобающего поведения, не говоря уже о том, что никто не имеет права беспокоить их во время таких уединенных бесед. В конце концов для охраны важных особ от подобных вульгарных помех существует надежная стража. Естественно, если защита в лице стражников отсутствует, если она кем-то ликвидирована, важные особы вправе встревожиться. Их тревога вправе усилиться вдвойне, если этими важными особами являются калиф Оман Эльмани и его верный визирь Хасем, находящиеся во дворце, наводненном ордами захватчиков. Стоит ли упоминать о том, как они должны тревожиться, если в этой обстановке обсуждают тайную стратегию?

— Неужели у нас так-таки не осталось никакой надежды? — в отчаянии проговорил калиф. — Конечно же, Большой Мальчик может нас спасти!

— Надеяться на это можно. Но сумеет ли он оказать нам помощь вовремя?

— Вовремя? Хасем, не хочешь же ты сказать...

— До того как твою дочь увезут уабины? Оман, боюсь, это как раз то, что я хочу сказать.

— Если бы только можно было разыскать Эвитама! — взвыл калиф.

— Ах, — печально вздохнул визирь, — ты, похоже, снова вспомнил об этом своднике, Оман. Разве на него можно возлагать какие-то надежды? О да, он верен нам и всей душой желает помочь нашему делу, но разве он может успеть за считанные дни совершить то, чего мы не могли добиться за многие солнцевороты?

— Но он обещал! Хасем, как ты можешь в нем сомневаться?

— Очень просто, Оман. Ну, будет же, перестань думать о прорицателе Эвитаме. Боюсь, от колдовства нам теперь ждать нечего. Если уж и говорить о колдовстве, то, увы, оно, похоже, против нас — если верить кое-каким слухам, которые до меня дошли.

Калиф вытаращил глаза.

— Хасем, о чем ты говоришь?

— Достаточно будет сказать, что один эджландский аристократ представляет собой нечто большее, нежели видно невооруженным взглядом.

— Эмпстер-лорд? — прошептал калиф. — А он-то как со всем этим связан? Да я уже успел забыть об этом лгуне! Знаешь, я тебе честно скажу: он мне никогда особо не нравился. Я тебе никогда не рассказывал о том, что в то время, когда он здесь побывал впервые, он со мной так говорил, будто я законченный тупица? Так что я бы и без предупреждения Пламенноволосого обошелся. Прекрасно я знаю, что он за фрукт, этот Эмпстер-лорд.

— Ты его сразу насквозь увидел, Оман?

— Конечно. Уж слишком у него руки гладенькие.

— Ну, в таком случае ты не слишком удивишься, если я скажу тебе, что он в сговоре с уабинами?

— Что?! — вскричал калиф. — А я-то думал, что он изменил только Эджландии! Получается, что он становится изменником везде, где бы ни оказался?

— Похоже на то, Оман. Покуда я располагаю только рассказами кое-кого из дворцовых наушников, а они поведали мне о том, что видели, как этот двуличный господин возвращался из флигеля, отведенного уабинам... вернее говоря, Оман, — занятого уабинами. Имеются и другие донесения — более странные, и я пока не уверен в том, что им следует доверять. Достаточно будет сказать, что этот Эмпстер-лорд неопровержимо доказал, что он — наш враг.

— Хасем, его следует казнить! Колесовать его!

— Несомненно, — сухо отозвался визирь. — Если он задержится здесь после того, как уйдут уабины.

— Уабины! — взвизгнул калиф, сидевший на мягком диванчике, и резко выпрямился. — Хасем, я бы его удушил собственными руками! А уж этого мерзавца, Рашида Амр Рукра... — Тут калиф дал волю своей разбушевавшейся фантазии и принялся гневно разглагольствовать о тех изощренных способах пыток, которые был готов применить для вождя уабинов. Он взахлеб перечислял бичевание, дыбу, раскаленную кочергу... Но вдруг послышался громоподобный стук в дверь.

— Уабины! — пискнул толстячок-калиф, схватил подушку и закрылся ею как щитом.

— Нет, это просто невыносимо! — воскликнул визирь Хасем и вскочил, полагая, что явился гонец с какой-нибудь вестью для калифа. Но явился не гонец, а раб с известием о том, что за дверью уже давно томится в ожидании придворный сводник и что в данный момент он сильно нервничает. Раб сказал бы что-нибудь еще, но визирь влепил ему пощечину. Возмутило его вовсе не то, что слуга без приглашения ворвался в покои владыки. Визирь уже был готов расстаться с надеждой... И тут...

— Тупица! Остолоп! Разве я не приказал тебе впустить Эли Оли Али, как только тот появится?

— Хасем! Неужели!..

— Благословен Терон, если это так!

Калиф отшвырнул подушку, вскочил и завертелся на месте. Волнение, овладевшее им, было поистине неописуемым. Он хрипло вскрикнул:

— Сводник! Нашел ли ты прорицателя?! Привел ли его сюда?!

Кланяясь и изображая приветственные жесты, Эли Оли Али устремился к калифу. Его жирная физиономия блестела, озаренная лучами послеполуденного солнца.

— Пф-ф-ф, ваше владычество, как сказать, как сказать... Если ты спрашиваешь, о калиф, стоит ли прорицатель за дверью — тогда я скажу: нет, я не нашел его. Только могущественному Терону под силу найти его.

— Хасем, что он несет?

Сводник скалил зубы и довольно потирал руки. Ожидание вестей было настолько велико, что ни калиф, ни визирь не высказали своднику недовольства по поводу того, что его лицо не было закрыто ритуальной маской. Быть может, после вчерашней ночи он решил, что настолько приблизился к владыке и его советнику, что теперь мог пренебречь такими глупыми условностями? Визирь, правда, собрался все же отругать сводника, но эта мысль тут же выветрилась из его сознания, как только толстяк проговорил:

— Я сказал, что не нашел его, но зато я нашел правду, и эта правда вас очень скоро обрадует. И я тоже.

— Хасем, пусть скажет, о чем он говорит!

— Сводник, о чем ты говоришь?

— Вы ведь желали проведать хоть что-нибудь, хоть самую малость об этом злобном прорицателе, верно? А я принес вам рассказ, имеющий окончание, и этот рассказ должен вас несказанно обрадовать. Такой рассказ вам никогда не принес бы Каска Далла, пусть бы даже он прожил еще тысячу эпициклов. Ваши могущества, я узнал о судьбе прорицателя!

Эли Оли Али развернулся и кого-то поманил к себе. Калиф невольно вскрикнул. Только теперь взволнованные не на шутку Оман и Хасем заметили, что сводник вошел в покои не один, а в сопровождении... женщины. Сгорбившись, женщина в черных одеждах робко шагнула к своднику. Привести женщину без приглашения в покои владыки — это было наглостью чистой воды, нарушением всех правил придворного этикета.

Тут бы стражникам следовало вбежать в покои калифа, схватить Эли Оли Али и увести в темницу. Но считать эту старую каргу женщиной было трудно, и кроме того, калиф жаждал понять не смысл действий сводника, а смысл его слов. Грязный толстяк гордо представил свою спутницу калифу и визирю как мать-Мадану, после чего довольно грубо толкнул ее в бок, и старуха простерлась ниц перед калифом, испуганно бормоча верноподданнические молитвы.