Он жадно смотрел на вздымающуюся грудь Каты.

— Красивое платьице, милая, да вот беда — перепачкалось. А тебя разве не нарядили в унангские одежды?

— Я их разорвала.

— Ай-яй-яй! В порыве любовной страсти?

— Для того чтобы кое-кому помочь, если тебе так интересно.

— Кого же ты спасла, порвав одежды?

— Я помогла человеку бежать!

Полти выгнул дугой бровь.

— Ах, ты это так называешь? Сестренка, если я услышу, что кто-то другой видел сокровище, которое принадлежит мне и только мне, моя честь будет оскорблена, и я буду вынужден убить этого мерзавца.

Ката презрительно плюнула.

— Твоя честь!

— Ну право же, дорогуша! Что же это за муж, если он не способен отомстить за покушение на добродетель жены?

— Ты чокнулся! О чем ты болтаешь?

Полти вынул изо рта сигару.

— А я думал, что мы не будем вспоминать твоего калеку.

— Мы и не вспоминаем.

— Нет? А как насчет чьего-то там побега?

— Это был не Джем. Я не знаю, где он.

— Нет?

Ката тряхнула кандалами.

— Я тебе ничего не скажу!

— Я так и думал. Но это ничего, милая. После того как мы с тобой сольемся в экстазе, вряд ли у нас останутся какие-то тайны друг от друга.

Полти любовно подмигнул своему Пенге — все еще прячущемуся под одеждой, но неуклонно рвущемуся на волю. Неужели эта девчонка забыла, как им было хорошо вдвоем? Щеки ее зарделись. Глаза сверкали. Нет, она не забыла! Она была готова! Просто она была гордячкой, вот и все, но очень скоро ее гордыня будет растоптана в прах.

Пора было приступать.

Но осторожно, не сразу... Ката, милая Ката... Это не какая-нибудь шлюха. С ней надо было проявить нежность и учтивость.

— Ну, пойди ко мне, сестренка, сядь рядышком с братиком.

— Ты мне не брат.

— Нет? Ну, так оно и лучше. В конце концов я ведь собираюсь... предложить тебе выйти за меня замуж.

— Замуж? — ахнула в изумлении Ката.

— Ну конечно, сестренка. Разве ты позабыла о том, что мы некогда были обручены? Какая жалость, что твоя тетка Умбекка чересчур поддавалась мечтам о своем положении в свете — вернее говоря, о твоем положении. Сколько времени можно было бы сберечь! Но ты только представь себе: очень скоро ты поднимешься к таким вершинам, о которых твоя тетка и помыслить не могла. То есть не могла помыслить для тебя.

Глаза Полти сверкали от слез. Он отшвырнул сигару, опустился на пол, встал на колени, молитвенно сложил руки, устремил на застывшую в изумлении девушку умоляющий взгляд.

— Дорогая моя, я не имею желания оскорбить тебя! Разве ты не понимаешь, какая судьба открывается перед тобой? Разве не понимаешь, что сама судьба распорядилась так, чтобы ты стала одной из блистательнейших дам Эджландии... чтобы ты стала леди Вильдроп!

Ката жестоко, невесело расхохоталась.

Отвернувшись, она вновь увидела перед собой физиономию Полти, разделенную пополам трещиной в зеркале. Она обернулась.

— Твой отец умер?

Полти поднялся с дивана, сжал в пальцах кандалы на запястьях Каты, подтянул девушку ближе к себе.

— Умер? Ну, конечно. Разве ты не знаешь о том, что он умер в тот самый день, когда ты бежала из дома? И как ты думаешь, почему это случилось? А? Сестренка, ты принесла слишком много огорчений семейству Вильдропов. Ты можешь притворяться добродетельной, но неужели в твоем сердце нет ни капельки вины? Ну а теперь у тебя есть возможность искупить эту вину. Стань моей женой, и все твои грехи против моего семейства будут отпущены.

Ката снова принялась вырываться, но Полти тянул ее к себе все сильнее, и вот уже опять сжал ее в цепких объятиях и жарко зашептал:

— Милая, ты только представь себе! Мы оказались в далекой жаркой стране, но по морскому закону ваш капитан Порло может обвенчать нас. Мы попусту потеряли столько времени, так зачем же терять его и впредь, когда молодость столь коротка? Мы сможем провести наш медовый месяц здесь, в этом экзотическом царстве... о, а капитан Порло может взять нас в плавание! Мы совершим плавание к островам, что лежат вдоль побережья этой страны, посетим царства кокосов и пряностей! И когда солнце будет стоять в зените, мы с тобой будем лежать под сенью широких листьев баньяна и предаваться жарким страстям. А теплыми вечерами мы будем резвиться в пенистых волнах прилива!

— Никогда! — вскричала Ката, но Полти не слушал ее.

— Навсегда? Ты сказала — навсегда? Ах нет! Разве мы станем долго медлить, когда весь агондонский свет с нетерпением ожидает нашего возвращения и жаждет отпраздновать столь прекрасное, столь несравненное увеличение числа благородных дам? Какой триумф ожидает нас, когда я привезу тебя на родину! — Полти, ласково гладя платье на груди у Каты, жарко шептал: — И разве станем мы медлить с тем, чтобы в утробу моей милой супруги было заронено благородное семя? Милая, милая моя, мир, полный блаженства, ожидает нас. Скоро счастливая мать, возлежа на ложе, будет с ласковой улыбкой взирать на своего дорогого супруга, который будет прижимать к груди новорожденного отпрыска — своего сына, своего наследника, своего крошку Полти! О, как я мечтаю нежно пригладить его рыжие волосики! Сестрица, возлюбленная сестрица, скажи, о, скажи, что будешь моей!

Полти страстно целовал руки Каты, ее шею, шептал любовные слова. Его губы искали ее губ.

Ката вырвалась и, подняв руки, закованные в кандалы, изо всех сил ударила Полти.

Он зашатался — но лишь на миг.

Он бросился к ней.

Она метнулась прочь от него. Цепь натянулась, диван поехал по полу.

Полти вспрыгнул на диван.

Кату рвануло назад, и она упала в лужу липкого вина. В следующее мгновение Полти был рядом и навалился на нее. Глаза его сверкали ненавистью. Ката надула щеки. Рот ее был полон слюны.

Пусть бьет. Ей было все равно.

Она плюнула Полти в лицо.

А он даже не подумал утереться. Неожиданно из глаз его хлынули слезы, и он повалился, рыдая от тоски, ей на грудь.

Кату подташнивало от запаха прокисшего вина.

— Милая, — плача, зашептал Полти, — как ты не понимаешь? С тех пор как я покинул Ирион, у меня было множество женщин. Многие, слишком многие стонали от страсти подо мной. Но что такое те радости, которые мне дарила их плоть? Побрякушки, дешевые, никчемные побрякушки! Я изведал любовь самых разных женщин — от грязных шлюх до благородных дам. Но чего я искал в каждом хорошеньком личике, в каждом соблазне, как не призрак по имени Катаэйн? Милая моя девочка, не думай, только не думай, что я был неверен тебе, ибо в сердце своем я никогда не любил другую. Все эти другие всего лишь заменяли мне тебя, они были только твоими бледными отражениями. Прости меня, как я прощаю тебя за то краткое безумие, которое швырнуло тебя в объятия треклятого калеки. Сестренка, ведь мы любили друг друга! Позволь же мне вновь любить тебя!

Ката уже тоже рыдала — поначалу от отвращения, а потом — от тоски. Какой ужас ожидал ее впереди, и какой ужас ей довелось пережить! Неужели и вправду когда-то ей были ведомы восторги истинной любви, которую она познала на маленькой полянке, усыпанной белыми лепестками, посреди Диколесья? Как быстро оборвалось ее счастье и счастье Джема, и оборвало их счастье это самое чудовище, которое теперь набросилось на нее. Никогда он не был ее возлюбленным! С содроганием Ката припомнила, как он приходил к ней в грязную каморку в «Ленивом тигре».

— Любили друг друга? — вырвалось у нее. — Тогда я была шлюхой!

— Сестренка, никогда ты не была шлюхой!

— Ты швырял мне медяки! Ты унижал меня! Ты надо мной потешался! Ты называл меня потаскухой!

— Но ты позволяла мне любить тебя!

— Любить? Ха-ха-ха!

— Но ты принадлежала мне!

— У меня не было выбора!

Полти вскочил, рванул Кату к себе. Они вскрикнула — волосы больно натянулись, прилипнув к загустевшему вину. Полти отпихнул ногой диван. Схватил с пола конец цепи и принялся дергать за него, вертя девушку по кругу.

— Не было выбора, говоришь? — заорал он во всю глотку. — Сучка! Стерва! Грязная дрянь! Я же говорил тебе, что у меня были сотни женщин! Или ты думаешь, что я не разбираюсь в бабских штучках? Думаешь, не понимаю, когда женщина хочет, а когда — нет? Да ты была готова лизать простыни, на которых я тебя...