— Ламми... Ламми, — ахнул султан в смятении и страхе и протянул руке к старушке; казалось, он готов обнять ее и плакать у нее на груди, как в то давнее время, когда он был ребенком, а она — его нянькой.

Но она отшатнулась от него. Султан грубо схватил ее за плечи.

— Ламми!

— Убийство! Убийство! — в ярости повторила мать-Мадана и ударила султана по лицу.

Это было богохульством и государственной изменой. К старушке бросились стражники. Отчаяние охватило султана. О Ламми, Ламми!

— Казнить ее! — взревел он вдруг. — Казнить ее!

Вот так и вышло, что никто — ни паломники, ни имамы, ни почетные гости не узнали о том, что последним словом старушки, которое она прокричала в лицо султану, было не «убийство», а «убийца».

Ятаган отсек ее голову в то мгновение, когда последний слог этого слова покидал ее губы. Хлынула кровь, обагрила мантию султана.

Калед сжал лицо руками — так, словно оно было маской и его можно было сорвать. Он пошатнулся, но тут же шагнул к стражнику и выхватил у того окровавленный ятаган. С неожиданной решительностью он развернулся к толпе паломников и закричал так, словно рубил воздух словами, как ятаганом:

— Мой сын убит! Неужто мой престол захватит самозванец? Изменник должен умереть, а принцесса будет моей!

Под крики обезумевшей толпы Калед развернулся и бегом бросился ко входу в Святилище. Раджал ахнул.

— Ничего не понимаю! Что происходит?!

— Принц мертв! — воскликнул Боб. — Но... кто же тогда был здесь этой ночью?

Но изумляться и гадать уже не было времени. Паломники хлынули вверх по рубиновой лестнице. Стражники жестоко отталкивали их. Почетные гости и имамы разбежались в стороны, чтобы уцелеть под напором толпы.

Паломники разогнали Таргонов, схватили мертвое тело принца Деа и теперь, охваченные приступом тоски, вцеплялись в него руками. За считанные мгновения они могли разорвать тело Деа на кровавые куски, словно стервятники.

Раджал схватил Боба за руку.

— Скорее! Калед... его надо остановить!

Они бросились к Святилищу и успели вбежать внутрь за миг перед тем, как захлопнулись огромные створки дверей перед самым носом у толпы, и не увидели того, что произошло на вершине лестницы в последние мгновения. Две старухи — то есть с виду это были две старухи — пытались протолкаться к обезглавленному телу Ламми. Им не дано было до него добраться, но зато они оказались достаточно близко друг от друга, чтобы их взгляды встретились. Первая в отвращении попятилась при виде своего брата, одетого в роскошное платье придворного евнуха, а глаза евнуха гневно сверкнули, когда он вновь и в последний раз увидел свою сестру, которая давным-давно предала его горячо любимую Ламми и продала ее в рабство.

Еще мгновение — и мятущаяся толпа разделила их. Еще одно — и то, что осталось от их сестры, было превращено в кровавую массу под ногами сотен обезумевших паломников.

А потом вновь сотряслась земля — на сей раз намного более жутко, чем когда-либо.

Кристаллы угасали.

Скоро им на смену должны были загореться панели в стенах. Сжимая друг друга в объятиях, Джем и Ката лежали на ложе, усыпанном лепестками. Листва растений постепенно увядала, ветви и лозы лиан корчились, роскошная мебель начала рассыпаться в прах, бархатные занавесы становились все тоньше и тоньше, ковры превращались в тонкую серую паутину. Исчезло даже брачное ложе, даже их маски и те громоздкие наряды, в которые Джем с Катой были одеты, когда вошли сюда. Остались только лепестки, они превратились в ткань, и эта ткань мало-помалу начала покрывать тела Джема и Каты.

И когда загорелась заря, они уже были одеты в простые белые одежды безо всяких украшений, кроме кристаллов, которые теперь, угаснув, висели у них на груди. Загрохотал камень на входе в брачные покои. Влюбленные лежали, обхватив друг друга, на гладком, как зеркало, полу.

— Целуй меня, Джем. Целуй меня и думай о нашей любви.

И Джем вновь утонул во всепоглощающем тепле поцелуя Каты. Он думал обо всем, что произошло этой ночью, и знал, что ничто, ничто на свете не могло значить для него так много, как сейчас значила Ката. Им еще предстояли мрачные и зловещие испытания, но как они могли не выстоять, если были вместе? Джем молился только том, чтобы вновь не потерять Кату.

То была безответная молитва. Обнявшись, Джем и Ката смотрели только друг на друга и не видели крадущихся к ним по зеркальному полу фигур. Имамы-притворщики отбросили капюшоны, и теперь стали видны вечно выпачканные салом усы одного из них и огненно-рыжие кудрявые волосы второго.

Первый подал голос:

— Пфф! Они все еще заняты этим делом?

Второй подхватил:

— Небось только начали?

Влюбленные вскочили и в ужасе ахнули.

Ахнули и те двое, что вторглись в брачные покои.

— Принцесса? Да ведь это же... шлюха!

— Джем! Ката! Это что за шуточки?

Началась потасовка.

Джем бросился на Полти. Полти размахнулся и ударил его кулаком.

Сводник кинулся к Кате. Она влепила ему пощечину. Он покачнулся, но тут же пришел в себя и набросился на нее. Ката брыкалась и царапалась.

Джем, пошатнувшись от удара, полученного от Полти, отлетел назад. Он пытался собраться с силами, но Полти, как всегда, оказался крепче его.

Он стукнул Джема в живот, и Джем упал.

Тем временем Эли Оли Али повалил на пол Кату. Он занес руку, сжатую в кулак, для удара.

— Грязная шлюха! Что ты задумала, а?

Полти рванулся к нему.

— Она не шлюха, грязная ты свинья! Она моя названая сестра! Она... она моя жена! — В ярости Полти отшвырнул в сторону сводника-метиса и помог Кате подняться. Он страстно обнял ее, стал трясти за плечи. — Милая! Моя милая! Что происходит? Почему ты здесь?

— Отпусти меня! Отпусти сейчас же!

— Милая, это я, Полтисс! Твой брат... твой любимый! О, что с тобой сделал этот гадкий калека? Любовь моя, ты должна избавиться от его злых чар, ты должна!

Ката кричала, она была готова выцарапать Полти глаза, но он цепко сжал ее запястья.

Стены и пол зала сотряслись, послышался зловещий грохот.

Ката, как ни старалась, вырваться не могла.

Эли Оли Али ошарашенно лупал глазами. Где же принц и принцесса? Как сюда попал этот желтоволосый эджландец? Это же был тот самый, что напал на него в пустыне и украл из кибитки Дона Белу! Что тут такое творилось? Сводник злился и ничего не понимал, но сильнее всех чувств был страх. Не нравилось ему все это. Очень не нравилось.

Будь он проклят, этот майор-господин! Чтоб он сгнил!

Эли был готов дать деру, и притом как можно скорее.

Но тут он заметил зеленый кристалл, сверкавший в кожаном мешочке на груди эджландца. Юноша, лишившись чувств, лежал на зеркальном полу. Эли Оли Али решил, что кристалл — весьма ценная добыча. Да, он непременно удерет отсюда, но не без награды.

Сводник ударил Джема ногой в висок.

Джем дернулся.

И увидел Кату, которую не отпускал Полти.

Джем, хрипя и задыхаясь, с трудом выговорил:

— Полти... прекрати! Отпусти ее! Я не знаю, почему ты здесь... Не знаю, что ты задумал... Но я знаю, что мы... в ужасной опасности!

Полти и не думал его слушать. В то мгновение, как только он увидел Кату, он забыл обо всем на свете. Волны любви нахлынули на него. Как отважно, как благородно он был готов вынести ее отсюда, спасти от злых чар ненавидимого им калеки! Но Ката продолжала сопротивляться, и ее сопротивление преобразило любовь Полти в дикую злобу. Его отражение на зеркальной поверхности пола замерцало, физиономию исказила мерзкая гримаса, кожа посинела. Морковно-рыжие кудряшки покрылись язычками пламени.

— Стерва! — закричал он. — Как ты не понимаешь, что ты — моя?

— Никогда! — воскликнула Ката и плюнула ему в лицо. — Ненавижу тебя, ненавижу!

— Ты заплатишь за это! — Полти влепил Кате пощечину и рванул на ней тонкое платье. Ката вырывалась и извивалась, но рука Полти нащупала камень, висевший у нее на груди, и схватила его.