Пес не давал писателю уйти, сторожил.
Донесся вой. Вой приближался, множился, звучал уже сотней голосов. Псы окружили писателя, испуская из глоток языки пламени, и он очнулся в кресле еврея с жутким всхлипом и лязгая зубами. Его всего трясло. Ночь была холодная.
Кутаясь в плед, писатель вернулся в свою комнату и подошел к гробу.
Лиза была все так же прекрасна.
По щекам писателя побежали слезы.
Ослабев от слез и боли в груди, он опустился на колени и завыл…
Длилась ночь. В небе царила луна.
Писатель вышел на террасу.
Философ, сосед писателя, сидел в кресле еврея и листал какую-то книгу. За его спиной танцевали тени, некоторые с человеческой внешностью.
— Если приглядеться, среди теней на этой стене можно увидеть даже бога… — сказал писатель.
— Вы видели бога?.. — спросил философ.
— Нет… бога я не видел…
— Выглядите вы ужасно… сочувствую вам… невосполнимая утрата… хотя смерть — это не зло… зла в очевидности нет, потому что зло тождественно небытию…
Возникла пауза.
— Я вот думаю, зачем бог призвал нас из этой темноты?.. — заговорил писатель. — Зачем мы висим над этой пропастью, удерживаемые его рукой?.. мы ведь только зрители и мир для нас — зрелище… — Писатель невольно вздрогнул, увидев бога. Писатель уже готов был упасть на колени перед богом, но не бог это был, творец всего, который сказал — и сделалось, повелел — и явилось, а лишь тень, принявшая облик бога.
— Что с вами?.. — спросил философ.
— Нет, ничего… привиделось… — Писатель взглянул на философа и отвел взгляд.
— Я листаю эту книгу, наделавшую столько шума, и удивляюсь… хотя, как мне кажется, удивления и проклятия достоин не город, а ее автор из-за испорченности своего ума…
— А кто автор?..
— Известный поэт, правда, он прикрылся псевдонимом… прозаический роман, но само проклятие написано стихами… и оно не читается, а поется… автор, по всей видимости, был еще и композитором… — Философ рассеянно глянул на прохожих, покидающих город. — Вы не думаете бежать из города?.. — спросил он.
— А вы?..
— Не знаю… — Философ надолго умолк, задумался.
Ночью ему снился кошмар, и он пытался вспомнить подробности.
— Ночью мне было видение… нечто ужасное… — заговорил философ. — Проклятие исполнилось именно в таком порядке, как оно описано в этой книге… земля трепетал, тяжко вздыхала и город вот-вот готов был провалиться в преисподнюю… впрочем, может быть, и не в преисподнюю, а в вечность, чтобы обрести завершение в боге… сон напоминал сцены из Апокалипсиса… я проснулся и вышел на террасу… вокруг царила тишина… никто не расположен был умирать этой ночью… с террасы открывался вид на город столь прекрасный, что перед ним можно было только преклониться и благоговеть… ночь творила красоту, даже не ведая о том… ожидая рассвета, я стоял у балюстрады, когда меня окликнул еврей, умерший прошлой зимой от желтухи… он сидел в кресле и улыбался… вообразите себе, что я испытал… я оцепенел… вывели меня из оцепенения крики и гул толпы… не знаю, на что я надеюсь, чего жду… еврей говорил о том, что скоро придет тот, кого все ожидают, и исполнится проклятие… помню, как он воскликнул: «Он уже при дверях!..» — и я очнулся…
Послышал лай, визг собак.
— Напрасно власти затеяли эту войну с собаками… этой войны они сами должны бояться из-за ее превратностей… впрочем, все мы, так или иначе, приговорены к смерти, только приговор отсрочен исполнением на неопределенный срок… — Философ встал и пошел, но его испугала темнота, царившая в коридоре, и он вернулся. — В коридоре тьма кромешная… в этой темноте увязнуть можно… у вас нет спичек?.. кстати, говорят, власти, опасаясь, что в народе возникнет смута, и, страшась больше ужасов мятежа, чем повинуясь доводам разума, велели автора книги арестовать, а книгу сжечь… такой вот финал у этой истории…
Философ ушел, попросив писателя молчать и не разглашать то, что он услышал…
Писатель вернулся в свою комнату.
Какое-то время он смотрел на гроб с телом жены и размышлял о смерти, потом о власти. Размышляя, он не заметил, как сон обнял его и увлек за собой. С террасы писатель спустился в сад, где его ждала блаженная. Она качалась в гамаке, в наряде блудницы, полная сладострастия.
— Иди ко мне?.. — сказала она, обольстительно улыбаясь.
Писатель лег в гамак, неловко обнял блаженную, чтобы отдаться власти ее губ и наготы…
— Кто ты?.. ты не тот, кого я ждала… — Блаженная отстранилась. — Ты упал на меня как камень с неба… и ты еще смеешься?.. не смейся, ты повергаешь меня в смущение своим смехом…
Блаженная встала и пошла по аллее в сторону руин женского монастыря.
Помедлив, писатель повлекся за ней.
Он шел по дороге, по которой еще не ходил.
День затих. Померкли зарницы.
Наступила темнота, вокруг стало меньше живых, больше мертвых.
— Куда мы идем?.. — спросил писатель и очнулся на ложе, на котором лежал, как камень. На подоконнике сидела ворона. Она каркала, ела и гадила…
Помедлив, писатель накинул на плечи плед и вышел на террасу.
В кресле еврея сидел артист.
— С благополучным возвращением тебя… все в порядке?..
— Как видишь…
— Что слышно?.. что говорят в провинции?..
— В провинции говорят, что власть в городе захватили шлюхи… царит порнократия… и все с ужасом ждут исполнения проклятия… может быть, ты расскажешь, что на самом деле здесь творится?..
— Все переполнены страхом… кто может, спасается бегством… одним словом, кошмар… — Писатель вскользь глянул на артиста. — Ты нашел своего отца?..
— Нет… обошел все монастыри, но, увы…
— Почему монастыри?..
— Отец жил как монах, со страхом и осторожностью передавал то, что не всем доступно знать… помню, как он говорил о пришествии антихриста, в какой срок и время он откроется в образе человека, подобно тому, как открылся бог евреям… мне было 5 лет, когда он исчез… у меня от него осталась только фотография, на которой он во фраке с тростью… он был похож на англичанина… иногда я вижу его не живого, а как некое видение… так бывает во сне, видишь многое, но, проснувшись, ничего не находишь… дядя, и тетя говорили мне об отце, но так уклончиво и невнятно… даже нельзя с полной уверенностью сказать, что речь шла о нем… у него были разные имена и скверная репутация… что только ему не приписывали… тетя рисовала его в образе змея-искусителя… помню, я выбежал из ее комнаты весь в слезах, шел и бормотал, как безумный: «Лучше бы он умер…» — Тетя дала мне лекарство, выпив которое я впал в сон и спал три дня… меня беспокоили шумом толчками, но, открыв глаза, я лежал бесчувственно, совершенно не имея возможности говорить, и лишь водил глазами… в общем, вдобавок к измышлениям тети и дяди об отце, я добавил свои собственные…
— Один сказал, другой что-то слышал, иной видел… все это мне так знакомо…
— Мне тоже, но я продолжу… кое-что об отце я узнал из писем, которые нашел у тети… моим отцом, возможно, был двоюродный брат тети, между прочим, известный поэт… дядя говорил, что он находился под влиянием формалистической литературы… сплетал стихи как венки… стремился не столько к художественной выразительности, сколько к словесной виртуозности… писал он и фигурные стихи, имеющие форму пальмы, органа… он проник к матери ночью, сделал, что хотел и исчез… мать думала, что это был сон, но утром она увидела кровь на ложе… она была смущена и промолчала о случившемся… а соблазнитель исчез… возможно, его арестовали… время было смутное… или он стал добычей бродячих собак… в ту ночь многие пострадали от собак… власти даже были вынуждены объявить им войну… мне было 7 лет, когда умерла моя мать… она была еврейка, не лишенная обаяния, правда, у нее были рыжие волосы, вьющиеся как у цветка гиацинта…
Писатель и артист стояли на террасе у балюстрады и смотрели на город, над которым еще не исполнилось проклятие.
