— Так мы идем?.. что ты встал и стоишь как соляной столп?.. пошли… — сказал артист.
Писатель не отозвался.
— Эй… ты спишь?..
— Я размышляю…
— О чем?..
— О смерти…
— Люди живут и не думают о смерти…
— Ты ошибаешься…
— У тебя склонность к возражениям и спору… впрочем, наверное, ты прав… людей волнует слава, любовь… слава манит обещаниями… а любовь это обычное чувство любого животного, в том числе и человека, который если и заблуждается в этом вопросе, то заблуждается охотно… сознаюсь, одно время я готов был даже умереть от любви…
— О чем ты говоришь?..
— Я говорю о своей жене, на обожание и угождение которой я потратил большую часть своей жизни… — Артист потер лоб. — И заслужил рога…
— Ну, не знаю… тебя могли ввести в заблуждение…
— Лиза тебе не изменяла?..
— Не знаю… может быть… она была красива… божественно красива… даже смерть не осмелилась исказить черты ее лица… смерть похитила ее у меня и отдала могиле… в моей любви никогда не было ничего постыдного… благодаря жене я стал тем, кем стал, приобрел славу, известность…
— Любовь превращает действительность в видимость… она обманывает нас…
— И этот сладостный обман нам нравится… — Писатель невольно вздохнул.
— Ну да… смотри, это же твой пропавший секретарь…
— Пусть идет своей дорогой… он написал книгу обо мне, правда, говорил в ней больше о себе и с такой непосредственностью… человек он язвительный, злой… все слишком красивое, возвышенное чуждо ему… меня он рисовал в самом неприглядном виде… правда, и себе не льстил, прямо говорил, что был отщепенцем, трусом… и о власти он писал дерзко… а всякая власть от бога… ее должно любить, славить и терпеть…
— Даже если она опасна?..
— Опасной мы делаем ее сами…
— Каким же образом?.. что ты молчишь?..
— Я пытаюсь вспомнить, что писал на эту тему… а ведь писал, но в памяти ничего не осталось… пороки заложены в нас природой… чем мы занимаемся?.. лжем друг другу, и друг над другом смеемся… — писатель глянул на секретаря, который пытался протиснуться сквозь толпу. — Однако как он изменился, его просто не узнать, да и я изменился, рыжие кудри поредели и побелели, глаза погасли… и я уже не пишу романов, я стал мастером плачей и причитаний…
— Продолжай, что ты замолчал?..
— Ты знаешь, секретарь не раз спасал меня, когда я страдал от безделья под видом тоски… он писал за меня… я превосходил его лишь авторитетом… а его жену я любил, и ненавидел… из-за нее я покинул город и переселился подальше… нет, вру, не из-за нее… где еще найти спасение человеку, одержимому разными страстями, обреченному старости, которая страшней и смерти самой?… только вдали от людей, в пещере, в которой стены исчезают под росписями теней и спящего будят песнопения цикад…
— Ты окружил себя видимостями… твой секретарь давно умер…
— Приглядись и увидишь его…
— Всюду война…
— Не согласен с тобой… всюду любовь…
— И ты в это веришь?..
— Во что мы только не верим…
— Все решает случай…
— В человеческих делах все решает не случай, а божье установление… — Писатель пригладил волосы. — Как я выгляжу?.. и не вздумай льстить мне… твоя усмешка не должна превращаться в гримасу…
— Что ты еще выдумал?..
— Я подумал, вдруг мы встретим Лизу… или кого-нибудь еще из знакомых…
— Ты спятил… у тебя склонность к мрачным фантазиям… это невозможно… оттуда еще никто не возвращался… если бы кто-нибудь вернулся оттуда, здесь бы никого не осталось… правда, говорят, архитектор вернулся, чтобы закончить план переноса города в другое месте… а вслед за этим событием последовала эпидемия самоубийств…
— Смерть отвратила их от многих соблазнов…
— А, может быть, ввергла в еще большие бедствия… можно ли смерть назвать спасительницей?..
— Не знаю…
— Сознайся, ты был влюблен в блаженную?..
— После смерти жены, она стала являться в мои сны… помню, как-то нечаянно я забрел в руины женского монастыря и попался в ее сети… я дошел до такого жалкого состояния, что и представить невозможно… днем я жил только стонами и вздохами, а ночью плел венки сонетов, вплетал в них мирт, плющ, лавр, лелеял все, что было им созвучно… — Писатель умолк, задумался. — Любовь к блаженной привела меня в тюрьму… в камере все казалось мне безобразным и тусклым, и я стал думать о смерти, но эти мысли не исцеляли меня, лишь усиливали усталость, и я решил бежать… побег удался… в горах я неузнанный пристал к толпе прохожих… в толпе меньше опасностей, не надо непрестанно озираться кругом… прислушиваясь к разговорам, я узнал, что умер, сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… я стал мифической личностью, предметом толков… помню, изменив имя и внешность, я вернулся в город… моя комната пустовала… ключ лежал на притолоке… ночь я провел среди воспоминаний… днем дом казался необитаемым… царила тишина… а ночью дом оживал… я слышал голоса соседей, сливающиеся в хор голосов, в котором были и новорожденные, и умершие… вначале хор казался мне нестройным, сбивчивым, но постепенно он превращался в симфонию… помню, как-то во сне я перенесся в келью блаженной… она спала на своем одиноком ложе… почувствовав себя в моих объятиях, она открыла глаза… в этой иллюзии все было так реально…
— О чем ты?.. — сонно пробормотал артист.
— Так, ни о чем…
— Что у тебя произошло с секретарем?..
— Как-то ночью ему явилась жена в видении и обратилась к нему со словами: «За что ты убил меня?..» — Разбуженный страхом, еще не придя в себя, он понял, что совершил тяжкое преступление… той же ночью он написал донос на самого себя и отправил его по почте… утром, роясь в бумагах на столе, он нашел черновик доноса, понял, что оклеветал себя во сне и, чтобы спастись, бежал из города, укрылся на острове… одним своим видом он всем там внушал ужас… помню, от слухов о нем у меня звенело в обоих ушах… он писал мне письма с угрозами, описывал смерть, которую приготовил мне, ему осталось только избрать время и место… как же он был разочарован, когда узнал из газет о том, что я сломал себе шею при попытке побега из тюрьмы… он даже написал эпитафию: «Писатель умер, доставив государству чести гораздо больше, чем оно ему…» — и в знак скорби пролил кровь, вместо слез, нанес себе рану…
— Кстати, о твоей смерти я тоже узнал из газет…
— А я узнал о своей смерти по радио… помню, еще толком не проснувшись, я услышал некролог о себе… не знаю, кто пустил слух, что смерть нашла меня, а молва позаботилась обо всем остальном… я ведь был известным человеком… не сомневаюсь, что у тебя есть вопросы…
— Да, у меня есть вопросы… как ты бежал из тюрьмы?..
— Из тюрьмы я бежал, переодевшись в женскую одежду… я не успел далеко уйти, был узнан, избит, связан и полунагой доставлен в тюрьму… я предстал перед Вагнером, начальником тюрьмы, в одной лишь короткой рубашке… увидев меня, Вагнер едва не умер от смеха… он оказал мне милосердие, которого я не заслуживал… меня помыли, одели и заперли в узкой, похожей на гроб келье… тюрьма располагалась на территории заброшенного монастыря… я лежал и размышлял… не сам я придумал план побега… я последовал совету некоего человека, оказавшегося евреем и шпионом у Вагнера…
— Та это Вагнер спровоцировал тебя на побег?..
— Теперь это уже не важно… но я продолжу… я заснул и во сне снова был бит, оплеван и распят за то, что как усомнившийся Фома трогал тело бога руками, прикасался к шрамам от ран… проснулся я среди ночи… я лежал и размышлял… вдруг я услышал шаги… дверь камеры приоткрылась… я был несколько смущен этим обстоятельством, подумал, что это очередная провокация Вагнера… пребывая в нерешительности, я все же решил воспользоваться случаем… озираясь, волнуемый разными мыслями, я вышел из кельи и пошел по длинному сводчатому коридору, который вывел меня к лестнице… я поднялся этажом выше, повернув налево, потом направо, спустился этажом ниже и оказался на монастырской стене с той стороны, где монастырь примыкал к скале… по веревке с узлами, как будто специально приготовленной для меня, я спустился вниз на головы охранников… не знаю, кого они ждали, но увидев меня, они обратились в бегство, причем некоторые из них так и не поняли, почему они бежали… охранники бежали в одну сторону, а я бежал в другую сторону от зримых и незримых преследователей, и так быстро, как только мог… я бежал с такой поспешностью, что если бы кто мог меня видеть, то сказал бы, что я не бегу, а лечу… пытаясь перейти бурную реку по камням, я оступился… по всей видимости, таков был приговор божьего правосудия… многие видели, как вода волокла мое безжизненное тело точно камень среди камней… меня спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы меня на куски своими зубами, если бы не монах… палкой он отогнал собак… а молитвами вылечил меня… уже через несколько дней я встал на ноги и покинул его пещеру… я встал на путь всякой плоти, женился, родил сына, который и поныне жив… он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал… все это он делал как бы нечаянно… красотой он превосходил, даже зеленоглазую Елену, дочь судьи… дети стекались к ней, она разбирала их жалобы, пользуясь властью отца, запятнавшего себя дурным нравом… он увлекался охотой и разводил собак… собаки и сожрали его… жуткая смерть… мой сын был копией своей матери… как женщина он красил себя различными красками, вызывая смех не только у меня, но и у детей… в 7 лет он написал свою первую пьесу и открыл театр… дети от Елены потекли к нему… Елена устроила заговор… заговорщики должны были устроить пожар в театре… узнав об этом, сын обратился к заговорщикам с речью и укротил их пыл… одна только Елена с прежним упрямством пыталась осуществить свой коварный замысел, однако волей бога это ее злое намерение не осуществилось… после смены власти у судьи начались неприятности… он переселился на виллу вместе с женой и дочерью… мой сын последовал за Еленой… он бежал из дома, и бежал так быстро, как только мог, как будто он спасался от зримых и незримых преследователей… если бы кто мог его видеть, то сказал бы, что он не бежит, а летит… ангелы несли его на руках своих… пытаясь перейти бурную реку по камням, он оступился… многие видели, как вода волокла его безжизненное тело точно камень среди камней… его спасли бродячие собаки, которые тотчас же разорвали бы его на куски своими зубами, если бы не монах, палкой отогнавший собак… своими руками и молитвами монах поставил сына на ноги… уже через несколько дней сын покинул пещеру монаха… как и я, сын женился в 27 лет… Елена родила мне внука… внук и поныне жив, он еще не разговаривал, но уже писал и настолько умело, что всех поражал…
