Так что мы и сами многого не знаем и, видя такое отношение, стараемся лишний раз не совать свой нос в это дело, — сухо прокомментировал он происходящее. — По крайней мере, мы всё происходящее так видим.

— Интересно, что он там, в Приморье заработает, — задумчиво пробормотал Ведун. — Вас только что оттуда выбили, как пробку из бутылки, а вы снова туда лезете.

— Что ни заработает, всё его, — как-то нехорошо, мстительно улыбнулся Сидор.

Мы то, в отличие от него и упёртых хуторян Семёна Дюжева с Филимоном, как раз туда не лезем, — хмыкнул он. — И пока полностью не восстановимся, даже близко не подойдём. И тех, кто туда сейчас отправился, мы всеми способам пытались вразумить, отговорить от поспешности. Предлагали сначала провести разведку, чтобы посмотреть, что там сейчас происходит, и можно ли туда соваться.

Как об стенку горох, — раздражённо покачал он головой. — Они слышат лишь то, что хотят слышать. Знаешь это человеческое свойство, присущее некоторым, особо тупым и упёртым особям, — с мрачным видом уточнил он. — Вот эти из таких будут. У них сейчас перед глазами одни золотые кругляши стоят, которые они могут по нашему примеру легко заработать там. А то, что это чревато серьёзными проблемами со здоровьем — им по фигу.

— А кто-нибудь из бугуруслановых молодцев сейчас в крепости есть? — полюбопытствовал Ведун. — Неплохо было бы с ними переговорить.

— Переговори, — равнодушно хмыкнул Димон. — Переговори, если получится. С Бугурусланом ушли только Виталик, да пара стрелков из первого так сказать, призыва. Остальные все из заново набранной сотни. Это несколько десятков хуторян, не поделивших чего-то с Семёном Дюжим и присоединившихся к Бугуруслану. Да чуть ли не половина нашего прежнего гарнизона из этой крепости, из сагитированного Бугурусланом на лёгкие заработки молодняка. Плюс ещё народу чужого набрал где-то на стороне.

Ловко у него это выходит, убалтывать народ, — с искренним удивлением на лице, констатировал он. — Прям, настоящий Боян. Точнее — кот баюн, — мрачно пошутил он.

Практически все, кто с ним первоначально был в его отряде, за исключением этой пары отморозков, да тех, кто погиб, здесь же в крепости и остались. Чего-то он с ними, или они с ним не поделили. Но нам ничего не говорят. Да и энтузазизьма былого я в них особо не наблюдаю. Стоит завести речь о походе в Приморье, как лица у них делаются…, - Димон замялся, подбирая слово. — Словно ты заговорил о чём-то грязном или неприличном.

Да что говорить, тяжело нам там всем пришлось, особенно последнюю неделю, две. Непонятно как вообще живы то остались.

— У меня такое странное чувство, — медленно, негромко проговорил Сидор. — Что Бугуруслан и сам не понимает, что та яростная атака на нас после Галчан, связана с ним самим, а никак не с мастером каретником. С тем, что он продал часть своих камней в Галчанах. Больно уж искренен он был, когда возмущался против присутствия в караване мастера каретника, и нашего фактического разгрома, как все считают именно из-за него.

У нас же ни одного не раненого бойца не осталось в обозе к концу похода. Все сейчас в крепостном госпитале вместе с половиной бугуруслановцев.

— Только они тебе сейчас ничего не скажут, — Димон отрицательно качнул головой. — Злые больно.

— Если их что и сможет заставить в чём-то признаться, так только то, что прижмёт их к стенке. Вот когда у них не будет выбора, или некуда будет деваться, тогда они сами к тебе прибегут и всё что угодно предложат и всё расскажут. А сейчас, — Димон с безнадёжным видом обречённо махнул рукой, — так и будут изобретать отговорки. Моя твоя не понимай — вот их ответ. Упёртый народ. Одно слово — лесовики.

Если что не хотят говорить, ни в жизнь не скажут. Даже Дормидонт, хоть и продал нам свою долю, а где расположен рудник не говорит. Нельзя, мол, клятву давал.

— Да, — задумчиво протянул Ведун. — Крепкий здесь народец. Что есть, то есть. Я их ещё лучше вашего знаю. И тут ты, безусловно, прав. Поэтому, не будем торопиться. Посмотрим, как дело повернётся. Может они сами придут и предложат вам забрать у них этот рудник.

— Шутишь?

Сидор от неожиданности даже поперхнулся чаем, раскашлявшись. Отставив в сторону кружку, он недоумённо уставился на Ведуна.

— У тебя как с головой? Ты ею ни обо что последнее время не стукался? Кто ж от таких денег сам, добровольно отказывается?

— Тот, кто жить хочет, — невозмутимо отрезал Ведун. — Тот, у кого ума хватит понять, что лучше пожертвовать большим, но остаться хоть с чем-то. А владение таким рудником это вопрос жизни и смерти для его владельцев. И одним им с этим не справиться. Нужна система, которая примет удар на себя и прикроет своих. И, которая может реализовать эти камни. Они не могут. А значит, и добыча самоцветов теряет всякий смысл. Вот когда они это поймут, они сами придут к вам.

— А у тебя такая система конечно есть.

С задумчивым видом глядя на Ведуна, Сидор флегматично отхлебнул остывший уже чай из кружки и, закинув ногу на ногу принялся мерно покачивать носком сапога.

— У меня есть. И я могу вам её предложить, — деловым тоном предложил Ведун.

— А чего нам, не им, — холодным голосом лениво поинтересовался Сидор. — На кой тебе посредник? Чё ты от нас хочешь?

— Ну что я тебе говорил.

Димон, протянув руку к стоящей на столе бутылке, плеснул в свою рюмку щедрую порцию коньяка.

— Мы где-то так и думали, — усмехнулся недобро он, — что ты не просто так нам всякие подлянки подсовываешь. И долю в банке помогал выбить, и членство в городском Совете противу всех правил персонально для нас выколотил, и серебряную шахту Пашкину для нас помог отстоять перед городским Советом. Да ещё добился лично для нас разрешения штамповать монеты чеканки нашего города, чтоб мы ещё и на этом заработать могли.

Правда, со всеми этими прожектами полный облом вышел, а с серебром так вообще полный провал, ну да это же не твоя вина, — настороженно покосился он на Ведуна.

Так я и знал, что добром это не кончится, — хмыкнул Димон. — Известная шутка про безплатный сыр в мышеловке во всей её красе.

Так чего ты хочешь? — поднял он на него хмурый, немного осоловелый ещё после долгого сна холодный взгляд. — Чего тебе от нас надо, Ведун? — холодно, с какой-то едва прикрытой угрозой в голосе недобро поинтересовался Димон.

В комнате повисла нехорошая, враждебная тишина.

— Так что это ещё за война за наследство, о которой ты тут так, мельком упомянул?

Словно ничего и не случилось, Сидор с невозмутимым видом смотрел на Ведуна, будто не слыша, что только что спросил Димон.

— И чем так ценны эти изумруды, что вокруг них заворачиваются такие страсти? Хотелось бы поподробнее узнать, чтоб опять не вляпаться в очередное дерьмо.

Словно ничего не произошло, с абсолютно невозмутимым видом Ведун спокойно отхлебнул остывший уже чай из кружки и продолжил, словно его и не прерывали.

— Всё очень просто. Война за наследство это давняя подковёрная борьба за рудники с разными самоцветами, потерянные во время прошлой войны, лет эдак пятьдесят тому назад. И так до сих пор и не найденные. За те, где добывали эти самые изумруды, алмазы, бериллы, рубины и многие, многие другие.

— Таких рудников на сегодняшний день известно не один и не два. Их многие сотни было.

— Так что, тот рудник, что Бугуруслановы хлопцы нашли, это далеко не всё, поверьте мне. По старым спискам таких шахт было много, очень много. Вы нашли в лучшем случае одну.

— Не мы, а Бугуруслан, — угрюмо буркнул Сидор. — И не нашли, а обменяли на долю в другом своём деле. Весьма доходном деле, в отличие от добычи камней, которые, оказывается, и продать нельзя.

— Ну а чем они так ценны? — с независимым видом, без перехода продолжил Ведун. — Во-первых, тем, что они незаменимы в некоторых магических обрядах имперских ящеров. По сравнению с другими изумрудами, эти густо зелёные поморские, обладают большей энергетической ёмкостью. Они дают владеющему ими большие возможности для работы. За счёт чего это происходит? — задумчиво погладил он подбородок. — Наверное, за счёт большей чистоты камня или за счёт чего-то ещё, связанного с их внутренней структурой. Не знаю, не выяснял.