Я быстро и наугад спросил его:

— Как вам удалось выбраться из Шанхая?

Он задержался с ответом не дольше, чем было прилично, и, отвечая, сохранил в голосе равное соотношение замешательства и раздражения:

— В Шанхае я никогда не был. На что вы намекаете?

Я сидел на кожаном стуле рядом с Андерсоном, слегка повернувшись к двери. Никаких звуков из прохода вагона не доносилось, но какое-то шестое чувство подсказало мне, что в проходе кто-то есть. Быстрым рывком я подошел к двери и опять увидел смуглого мужчину.

Я сказал раздраженным, готовым от гнева сорваться голосом:

— Мне начинает надоедать эта слежка. Проваливайте отсюда.

Его лицо сохранило спокойствие, когда он ответил, не повышая голоса:

— Простите, я не знал, что вы распоряжаетесь на этом поезде.

— Речь не идет о распоряжении. Но если я еще раз поймаю вас на подслушивании, то отобью эту охоту навсегда.

— Если это случится, я добьюсь, чтобы вас арестовали. Хотя могу и дать сдачи.

Его черные глаза смотрели твердо, не мигали и были непроницаемы. У меня возникло сильное желание поскорее дополнить их схожими по цвету круглыми синяками. Но если бы я это сделал, полиция сняла бы меня, с поезда. Я еще сильнее разозлился, бессильная злоба застряла комом в горле. Я повернулся, оставив его там, где он стоял, и вернулся в курительную комнату.

— Разрешите мне дать вам совет, — заявил Андерсон, который не двинулся со своего места и не пошевелил сигарой. — Вы совершенно взвинчены, и я не виню вас за это. Но если и дальше будете оскорблять людей подобным образом, то навлечете на себя большие неприятности. Недавно вы практически обвинили меня в том, что я имел какое-то отношение к смерти этого солдата. Минуту спустя обвинили молодого человека в подслушивании. Я знаю, что прошлой ночью вам сильно досталось, но не становитесь чудаком из-за этого.

Заботливый подход всегда охлаждал мой пыл. Не стал исключением и этот случай. Но я не нашел ничего лучшего, как сказать Андерсону:

— Пожалуй, вы правы.

— Будет лучше, если вы как следует отдохнете, — заметил он покровительственно, поднимаясь, чтобы уйти. У меня был импульс остановить его, бросить на пол, обшарить его карманы в поисках доказательств. Но я поборол этот порыв.

Находясь в неопределенном состоянии между желанием что-то предпринять и стремлением не выглядеть глупо, я снова сел и продолжил курить в одиночестве, пока напряжение не ослабло и я не почувствовал, что смогу заснуть. После этого попросил проводника застелить мою полку. Он подошел к двери купе и остановился с каменным лицом, хмуро глядя на меня.

— Что-нибудь случилось?

Он подошел ко мне ближе и произнес расстроенным, шипящим голосом:

— Мистер Дрейк, вы обещали никому не говорить о том, что я рассказал вам сегодня.

— Я и не говорил. Но и не обещал, что не буду рассказывать. Я обещал не указывать на источник.

— Это я и имею в виду, сэр. Вы обещали никому не говорить о том, что я знаю о "Черном Израиле". — Он поглядел по сторонам, как будто боялся, что сонм людей из "Черного Израиля" мог собраться возле дверей, чтобы его прикончить.

— Этого я не делал и не сделаю.

— Может быть, вы этого и не сделали, сэр. Но тот человек знает. — Он кивнул на другое купе.

— Кто знает и о чем?

— Мистер Гордон знает, что я вам рассказывал об организации "Черный Израиль".

— Кто такой мистер Гордон?

— Смуглый мужчина в купе "Б".

— Да?

— Да, сэр. Сегодня он меня тоже начал расспрашивать о "Черном Израиле". Я ответил ему, что ничего об этом не знаю. Вам не следовало говорить ему, мистер Дрейк. Мне не нравится его вид.

— Мне тоже. И хочу еще раз заверить вас в том, что ничего ему не говорил и никогда не скажу. Ни ему, ни кому-либо другому.

— Да, сэр, — уныло повторил он; лицо его хранило выражение бесстрастной печали, которую издавна усвоили негры, поверившие белым людям, но обжегшие себе пальцы.

— Не знаю, почему он стал вас расспрашивать, но я к этому не имею никакого отношения. Он не мог и подслушать в тамбуре, потому что я наблюдал за ним...

— Вы наблюдали за ним? Кто же он такой, мистер Дрейк?

— Не знаю. Но постараюсь разузнать. Он мне не нравится не меньше, чем вам.

Проводник начал приводить в порядок мою полку, а я пошел и постучал в дверь купе "Б". На стук ответил смуглый мужчина. На нем была рубашка с короткими рукавами, помятая возле левого плеча, что могло быть результатом соприкосновения с кобурой, скрытой под пиджаком.

— Полагаю, что вы — мистер Гордон?

— Знаю, что вы — мистер Дрейк: Вы пришли, чтобы извиниться?

— Я извинюсь, когда все карты будут открыты. Почему вас интересует организация "Черный Израиль"?

— Я социолог.

— Можете ли вы доказать это?

— Конечно нет. Разве есть в этом необходимость?

— Такая необходимость может возникнуть.

— В таком случае скажу вам, что я не социолог, однако меня занимает психология. В настоящее время меня заинтересовали вы, мистер Дрейк.

— Вы, мистер Гордон, как будто читаете мои мысли. Я очень заинтересовался связанными с вами проблемами.

— Меня удивляет в вас вот что, — произнес он ровным, спокойным голосом, который как нельзя лучше гармонировал с выражением его холодных, спокойных глаз. — Что за странные галлюцинации заставляют вас задавать незнакомым людям личные вопросы и даже угрожать им, не получая должного отпора? — И захлопнул дверь перед моим носом.

Я еле удержался от того, чтобы пнуть ее ногой, хотя раньше не терял в такой степени уважения к законом и условностям цивилизованного мира. Я опять отправился в курительную комнату и выкурил там еще несколько сигарет. Физическое насилие довело мои эмоции до животного состояния, и я просто-таки искал повода, чтобы в физической схватке дать им выход. И все же я сидел и помалкивал, как бы предаваясь игре в шахматы, в которой у меня не было половины фигур, да и сама доска оставалась в потемках. А сражался я с неизвестным противником, который на каждый мой ход отвечал тремя своими.

Мое застывшее воображение отвергало создаваемую движением поезда иллюзию о том, что я постепенно чего-то добиваюсь. Мне надоело монотонное поскрипывание, следование по идиотскому курсу наименьшего сопротивления к заранее определенной точке. Я чувствовал себя загнанным в угол.

Так прошло много времени. Мэри, одетая в халат, заглянула в дверь:

— Вы не собираетесь ложиться спать, Сэм? Уже очень поздно. К тому же мне не нравится, что вы сидите здесь в одиночестве.

— Конечно. Я ложусь спать.

Все полки были застелены, занавески задернуты. Возле моей полки, как увещевание, стояла лесенка.

Я пожелал Мэри доброй ночи и поцеловал ее. Она подалась ко мне всем телом и нежно ответила на мой поцелуй. Не отрывая своих губ от моих, она предложила:

— Сэм, иди ко мне.

Мы лежали вместе и смотрели, как за окном проплывают пейзажи штата Нью-Мексико. Слабый свет луны бросал на землю зеленоватые блики, и окрестности напоминали морское дно. Но так как на моей руке покоилась голова девушки, эта местность приобрела в моем воображении женственные формы, наполнилась таинственной и сексуальной прелестью.

— Путешествие в поезде оказывает на меня странное воздействие, — сказала Мэри. — Мне чудится, что я отрезана от реального мира, изолирована и ни за что не отвечаю. Время, которое я провожу в поезде, представляется мне эпизодом, вырванным из реальной жизни.

— Эта местность кажется мне сказочной страной, — отозвался я. — Выйдешь ли ты за меня замуж, если я попрошу?

— Не надо об этом сейчас, — ответила Мэри сонным голосом. — Опусти штору и спроси меня в потемках, люблю ли я тебя.

Этой ночью мне не снились плохие сны.

В шесть часов утра в моей голове словно прозвонил будильник. Еще не открыв глаза, я почувствовал теплый аромат женского дыхания. Мэри спала. Двигаясь очень осторожно, чтобы ее не потревожить, я собрал свою одежду и встал.