– Торг есть торг. Они повышают, я понижаю, сойдемся мы где-нибудь посередине.
– Нет, ты ошибаешься, Шив. Они хотят получить все, что ты им должен, сполна. Ни одной рупией меньше.
Шив хохочет, изнутри его естества поднимается свободный, безумный смех. И вновь на периферии зрения появляется голубая пелена – чистый цвет Кришны.
– Таких денег нет ни у кого.
– В таком случае ты мертвец, и мне тебя очень жаль.
Шив кладет руку на бедро Прийи, и та застывает.
– Ты пришла сюда только для того, чтобы сказать мне это? Я ожидал кое-чего другого…
– Шив, на каждом углу таких «крупных шишек», как ты, по сотне, а то и больше, и все ожидают…
Она обрывает фразу, не договорив, Шив хватает ее за подбородок и с силой его сжимает, вдавив пальцы в мягкую плоть. Синяки… Обязательно останутся синяки, словно голубые розы. Прийя взвизгивает. Йогендра обнажает в улыбке резцы. Боль возбуждает, думает Шив. Происходящее привлекает взоры обитателей Чандни Басти. Он чувствует множество устремленных на него глаз. Смотрите-смотрите…
– Раджа, – шепчет он. – Я – раджа.
Наконец он отпускает ее. Прийя потирает подбородок.
– Больно, мадар чауд.
– Ты все-таки хочешь мне что-то сказать, не так ли?
– Ты этого не заслуживаешь. Ты заслужил, чтобы давудская банда разрубила тебя на куски своим роботом, бехен чод. – Девушка отскакивает, заметив, что рука Шива вновь тянется к ее лицу. – Ну ладно, скажу. Оно, собственно, ерунда, но может принести хорошие плоды, если воспользоваться информацией с умом. Очень хорошие плоды… Я подскажу тебе. Но если ты правильно воспользуешься моей подсказкой, то, как говорят…
– Кто говорит?
– Нитиш и Чунни Нат.
– Я на брахманов не работаю.
– Шив…
– Это вопрос принципа. А я человек принципиальный.
– И ты ради принципа позволишь давудовской банде сделать из тебя кебаб?
– Я не принимаю приказаний от детей.
– Но они не дети.
– Конечно, здесь они совсем не дети. – Шив опускает руку в пах и делает красноречивый жест. – Нет, на Натов я работать не буду.
– В таком случае не имеет смысла идти туда. – Прийя открывает сумочку и швыряет клочок бумаги на грязный прилавок. На нем адрес: это где-то в промышленной части города. – И тебе не понадобится эта машина.
Рядом с бумажкой с адресом девушка кладет талон на аренду автомобиля. «Мерседеса», большого, черного, четырехлитрового «мерседеса»-внедорожника, такого, на которых ездят раджи…
– Если тебе не нужно ничего из предложенного, то, как мне кажется, я могу прямо сейчас пойти и помолиться за твою мокшу.
Прийя подхватывает сумку, соскальзывает со скамейки, презрительно отталкивает плечом Йогендру и широкими шагами идет по картонному «тротуару», отчего ее роскошные бедра ритмично и искушающе покачиваются.
Йогендра смотрит на Шива. Именно тем взглядом мудрого ребенка, от которого у Шива постоянно возникает желание расколотить ему череп об оловянный прилавок и раз мазать мозги.
– Ты все никак не закончишь? – Он выхватывает из рук у Йогендры чашку с чаем и выливает ее содержимое на землю. – Все, хватит. Нам сейчас предстоят дела посерьезней.
Йогендра уходит в обычное для него обиженное молчание. Умом он настоящий брахман. И не впервые Шив задается вопросом, а не сын ли он и наследник богатого папаши, какого-нибудь главаря разбойничьей шайки, выброшенный из лимузина под неоновыми огнями Каши, чтобы мальчишка на собственной шкуре узнал, что такое настоящий мир? Выжил. И преуспел…
– Так ты идешь? – орет он на Йогендру.
Это дитя уже успело найти себе немного паана пожевать.
Вечером снова приходит Лейла, чтобы помочь матери приготовить пури с цветной капустой. Они хотят порадовать Шива любимым лакомством, но от запаха горячего топленого буйволиного масла в тесном и темном помещении у того начинается зуд, чуть ли не судороги. Сестра и мать Шива сидят на корточках у маленькой газовой плиты. Йогендра усаживается рядом с ними, помогает выкладывать готовые пури на мятый кусок газеты. Шив наблюдает за парнем. И для него самого это тоже когда-то было наполнено особым смыслом. Очаг, огонь, хлеб, бумага…
Он смотрит на Лейлу, которая придает пури форму маленьких овалов и бросает их в густой жир.
Сестра произносит в пустоту, как бы ни к кому непосредственно не обращаясь:
– Я собираюсь сменить имя. На Марту. Марта – библейское имя. Лейла же происходит от Леелавати, языческой богини, которая на самом деле одна из демонов-прислужников сатаны в аду. А вы знаете, что такое ад? – Она выкладывает пури с цветной капустой в специальный ковшик. – Ад – это огонь, который никогда не угасает, громадный темный зал, подобный храму, только гораздо больше любого храма, потому что он должен вместить всех людей, которые так и не познали Господа Иисуса Христа. Стены и колонны в том зале – десятки километров высотой, и от них исходит горячее желтое свечение, и сам воздух там подобен пламени. Я сказала – стены, но на самом деле для ада нет ничего внешнего, только твердый камень, простирающийся до бесконечности во всех направлениях, а ад вырублен внутри него. И даже если вы смогли бы сбежать оттуда, что невозможно, потому что вы прикованы к камню цепями, то все равно вам некуда было бы уйти. Все пространство заполнено миллиардами и миллиардами людей, скованных в узлы, которые висят один над другим. Тысяча таких связок вниз, тысяча в ширину и тысяча вверх. По миллиарду людей в каждой связке и тысячи, тысячи таких связок. Те, кто находится посередине, ничего не видят, но очень хорошо слышат друг друга – бесконечный стон муки. Единственный звук, который можно услышать в аду, – страшный, никогда не прекращающийся стон и вой всех миллиардов скованных цепями людей, что горят, но никогда не сгорают. Вот в чем весь ужас – гореть в адском пламени и никогда не сгореть.
Шив начинает ерзать на своем чарпое. С адом у христиан все в порядке. От жуткого рассказа у него встает член. Муки, крики ужаса, тела, корчащиеся в жутких муках, нагота, беспомощность всегда его возбуждали. Йогендра выкладывает высушенные пури в корзину. В его мертвых глазах пустота и отупение, а лицо не человеческое – скорее морда зверя.
– А суть-то в том, что длится это вечность! Тысяча лет для вечности всего лишь секунда. Век Брахмы не дотягивает даже до мгновения в аду. Проходит тысяча веков Брахмы, а ты все так же далек от конца. Ты еще в самом начале страшного пути. Вот куда вы все можете угодить. Демоны потащат вас вниз, закуют в цепи, положат на самый верх какой-нибудь связки грешников, и плоть начнет гореть, и вы попытаетесь не дышать огнем, но в конце концов все равно придется вдохнуть обжигающее пламя. И так будет длиться вечно. Единственный способ избежать ада – поверить в Господа Иисуса Христа и принять Его как вашего личного Бога и Спасителя. Другого пути нет. Только представьте – ад! Можете ли вы вообразить, что вас там ждет?
– Вот это?
Йогендра быстр и проворен, как кинжал в темном переулке. Он хватает Лейлу за запястье. Она кричит, но вырваться не может. На его лице все та же непроницаемая звериная маска, и он тянет руку девушки к кипящему маслу.
Ударом ноги по голове Шив отбрасывает Йогендру в противоположный угол комнаты: вместе с ним в разные стороны разлетаются пури. Лейла-Марта, вопя от боли и страха, бежит в другую комнату. Мать Шива отскакивает от плиты, от горячего жира, от коварного газового пламени.
– Убери его отсюда! Вон из моего дома!..
– Он уходит, – говорит Шив, двумя шагами пересекает комнату, хватает Йогендру за майку и вытаскивает его на грязную улицу.
Кровь струится из небольшой раны над ухом, но Йогендра продолжает тупо улыбаться звериной улыбкой. Шив швыряет его на противоположную сторону переулка. Йогендра не пытается отбиваться или сопротивляться, не делает никаких попыток бежать или даже беспомощно свернуться калачиком. Он принимает все удары с абсолютно равнодушным – вроде «а пошел ты на…» – выражением лица. Ударить Йогендру – все равно что ударить кота. Но коты никогда не прощают. А, черт с ним! Котов топят в речке. Шив бьет Йогендру до тех пор, пока не проходит голубизна по краям его зрения. Затем садится, прислонившись к стене лачуги, и закуривает биди. От своей сигареты зажигает еще одну и протягивает ее Йогендре. Тот без слов берет ее. Так они сидят и курят в грязном переулке. Шив давит окурок на картоне носком шикарной итальянской туфли.
