Но это будет потом. А тем утром, открыв тяжёлую дверь подъезда, беглец оказался перед задним бортом мебельного фургона. Он ещё раздумывал: подождать, пока машина отъедет, или выбираться через заборчик по стриженой траве, как его остановили громкие голоса. Справа, за бетонной выгородкой подъезда, две женщины обсуждали третью, и он без труда понял, о ком речь.
— …И вот ты скажи, что за девка? Встретила меня на днях, руки в боки и говорит: что вы лезете в мою жизнь, какое ваше собачье дело, кто ко мне ходит… Так к ней и вчера мужик какой-то приходил. Я из лифта вышла, смотрю, стоит какой-то возле дверей. Стоит, отвернулся… А что вы хотите? Одинокая, муж бросил, кому она теперь нужна? Теперь ведь если бабе тридцать лет, так никто и не смотрит — старуха. Вот и принимает всяких… И я говорю, допрыгается, попадётся какой-нибудь уголовник, прирежет, и квартира неизвестно кому достанется. Вот и вчера открыла Ритка-то, а этот, который звонил, шасть так в квартиру, и дверь быстро закрыли. Но тихо было, я подходила, слушала… И вот, ты скажи, и отец прокурор, и мать прокурор, сама в прокуратуре работала, а тут, ну прямо прости господи… А вы думаете, если прокурор, так что? Да у них дети то наркоманы, то дебилы. Но Маргаритку-то они пороли, что зря говорить, пороли. Так-то она баба неплохая… Слушайте, в магазин горбушу камчатскую завезли, непотрошённую. Говорят, не успевают потрошить, так рыба прет, так прет. Но торговать будут только после обеда, видно, не знают, какую ей цену поставить. Вы как? А я пойду, займу очередь. Подходите, вместе постоим…
И на этих словах, он, не раздумывая, перескочил заборчик и по газону, по газону бросился прочь от подъезда. Силен бродяга! Надо же умудриться, где провести ночь — на прокурорском диванчике! Вот бы Толя порезвился! Да и сами прокурорские, узнай подробности его пребывания в Хабаровске, не преминули бы отметить: «действовал с особым цинизмом». Ну, они и без всяких подробностей отметят, не сомневайся, а сейчас надо срочно покинуть этот район. И во что бы то ни стало сегодня же разыскать Пустошина! Только ехать сейчас к офису бессмысленно, нужно ловить его по телефону. Придётся снова идти на почту…
В зальчике переговорного пункта, как и вчера, было безлюдно. Сколько здесь камер слежения — одна, две? Или в каждой кабинке? Хорошо, оператор — другая женщина, а то так недолго намозолить глаза не только камерам, но и людям. Плотно закрыв за собой дверь, он застыл у аппарата и всё слушал долгие гудки. Но когда с досадой был готов отключиться, звонкий детский голосок прокричал: алё, алё, алё! Кто этот ребёнок Алексею Ивановичу: сын, внук? Оказалось, мальчик был совсем посторонний, и никакого такого Пустошина знать не знал. Выходит, по этому адресу дядя больше не живёт.
Придётся звонить по редакциям, у него и телефоны разных газет выписаны. Правозащитник, если он правильно понял, публикуется, и, значит, там должны знать, как его найти. Кажется, такие сведения должны быть у ответственного секретаря… Но в редакциях всё так безалаберно, будут перебрасывать от одного к другому и каждому придётся объяснять… А если сразу позвонить в администрацию этого городка? Там есть соответствующая структура, что занимается связями с общественностью, а точнее — контролем над общественностью. Данных о сколько-нибудь заметных неформалах есть не только у спецслужб, но и в таких отделах, управлениях или как там ещё… И номер справочной службы не надо узнавать, в этой кабинке он обозначен на стеночке, в Хабаровске такой привычный — 09, платный — 009.
Нужный телефон оказался четвёртым из продиктованных разными женскими голосами, и вежливый бас на другом конце провода попросил: «Говорите, пожалуйста!» — «Подскажите, как разыскать Пустошина Алексея Ивановича?» — начал он и приготовился объясняться, зачем да почему. На другом конце провода повисла пауза, и тут же в микрофон донеслось: «…Да мудака этого Пустошина какой-то козёл спрашивает. Он в твоих списках?.. А мы им что, справочная?..» Дальше было невнятно, и он уже подумал, что связь без объяснений прервут, но нет, голос сердито выкрикнул шесть цифр и только потом бросил трубку. Цифры были новыми, но гудки снова такими же долгими и безответными. И где этого Пустошина носит?
Может, наплевать на всё и купить телефон, а? Сделать несколько звонков и выбросить. Нет, нет, нельзя! И с чужим паспортом ходить нельзя! Надо было вчера отправить его Толе. Почему не отправил? Почему, почему? Да потому! Греет его эта книжечка, будто майор всё ещё держит руку на его плече.
И ничего не остается, как снова ехать по официальному адресу Пустошина А. И., к дому номер семнадцать. В трамвае он пристроился на задней площадке, так, отвернувшись к окнам, он и будет ехать. И дверь рядом, не надо протискиваться между потными телами, и, если что, он сумеет быстро выскочить. Из открытой верхней створки окна дуло, когда трамвай, громыхая и позвякивая, ехал, и тут же обволакивало горячим воздухом, как только он замирал на остановках. Но одной из них трамвай и застрял, и почему-то сразу стало понятно: застрял надолго. За спиной заволновались, забеспокоились и другие пассажиры:
— А что случилось?.. Почему стоим?.. Откройте двери, дайте людям выйти!.. Нет, ну, каждый день электричество отключают, каждый день!
— А мы что, виноватые? Вот у вас, дама, есть билет, или так, бесплатно кричите? — попыталась взять верх над пассажирами пожилая кондукторша.
Но когда створки дверей сложились, пассажиры не спешили покидать разогретое трамвайное чрево и какое-то время ещё выжидали: может, вагончик постоит, постоит да и поедет. Потом стали выскакивать поодиночке, некоторые тут же возвращались.
— Забито всё впереди, три или четыре трамвая, — доложил один из вернувшихся — мужчина с рюкзаком. И теперь уже и самые терпеливые посыпались по ступенькам, и уже не такой плотной стеной стояли за спиной беглеца. Но тут кто-то постучал пальцем по плечу, и от неожиданности он дёрнулся, но, обернувшись, тотчас успокоился: нависшее над ним лицо никакой угрозы не представляло — во рту не хватало половины зубов.
— Ты посмотри, посмотри… — требовал высокий с перебитым носом человек, обдав многолетним перегаром. — Да не туда, мужик, смотришь! Ты зырь на тот жёлтый домик! — И, следуя указаниям незнакомца, беглец повернул голову вправо. На торцевой стене пятиэтажного здания висел огромный баннер, на нём красовались два маленьких правителя в демократичных таких курточках. Ничего, на первый взгляд, необычного там не было, нечто подобное он уже видел в городе. Но, присмотревшись, понял: гармонию парного портрета нарушала одна маленькая деталь. Старший держал конец цепочки, к ней за ногу был прикован тот, что помоложе. А этот, младшенький, всеми своими подробностями: и большими круглыми глазами, и маленьким тельцем с короткими ручками, и радостной улыбкой выражал готовность повиноваться. Лозунг «Вместе мы едины!» венчал эту композицию и пока никак не противоречил действительному положению вещей. Пока.
И, ведомый неясной мыслью, он спрыгнул со ступенек и пошёл вдоль трамвайной линии. Рядом шел зоркий трамвайный товарищ и всё повторял: «Ты гляди, чё делается, чё делается, а?» От мужичка удушливо несло запахом немытого тела, и уже хотелось прибавить шаг, но тут же притормозило: «А не этим бродяжим духом несло от тебя, когда ты вполз в улятуевскую баню?» Таким, таким, вспомнил он гримаску на лице Доры.
Так, вдвоем, они свернули к мостовой и стояли у бровки, выбирая момент, когда можно будет перебежать улицу — туда, к дому с баннером на боку. Зачем, беглец и сам не знал. Это было неразумное решение, там скоро появится милиция, и не только она… Трамвайный мужичок, видно, тоже что-то понял и, как только они перешли дорогу, вдруг засуетился, отступил и растворился. А он зачем лезет на рожон? Страх потерял? Только никакие доводы рассудка не помогали, и до зарезу хотелось посмотреть на лица людей, что собрались у дома и понять. Но, что понять понять, он и сам не знал.
Только стояли у дома зеваки: кто-то с безразличным видом, кто-то, усмехаясь, вполголоса переговаривался с соседом, никаких громких возгласов и комментариев. А что он хотел? Митинга? Пламенных антиправительственных речей? Да и те, кто пририсовывали цепь на новеньком белом полотнище, они разве, бунтовали? Скорей всего, это обычное хулиганство. Ну, с политическим подтекстом, и что? Впрочем, эти двое сами подставились.
