Лист никак не мог забыть о своей несдержанности. Он остановился, чтобы прийти в чувство, и закрыл глаза, ожидая, когда из глубины души зазвучит очищающая мелодия. Вскоре он услышал ее, настроился на эти звуки и позволил музыке очистить себя. Несправедливость Венца не имела теперь никакого значения. Лист снова стал самим собой, внимательным и спокойным, все понимающим и чутким.

Улыбаясь и насвистывая, он быстро прошагал по просторному, комфортабельному, светлому центральному салону, украшенному оружием Венца и прочими зловещими свидетельствами его боев, и вышел в коридор, который вел в кабину возницы.

Жало сидел, согнувшись в три погибели, с поводьями в руках. Белые Кристаллы были энергичным народом, но Жало сейчас казался выжатым досуха и полумертвым от усталости. Это был маленький жилистый человечек, узкоплечий и узкобедрый, с грубой кожей цвета воска, испещренной волосистыми родинками. Его едва заметные мышцы не производили впечатления, лицо было пористым, с крючковатым носом и крохотным подбородком, а из глубоких глазниц смотрели темные, обычно озорные глаза.

Лист тронул его за плечо:

— Все в порядке. Венец послал меня тебе на смену.

Жало слабо кивнул, но не сделал никакой попытки уступить место возницы. Он дрожал, как лягушка. Лист уже привык к стойкости напарника, но сейчас Жало явно упал духом и казался еще более хрупким, чем Тень.

— Давай иди,— тихо сказал Лист.— У тебя несколько часов для отдыха. Тень за тобой присмотрит.

Жало передернул плечами. Потом подался вперед и уныло посмотрел в выгнутое окно, заляпанное мутными пурпурными брызгами.

— Поганые пауки,— сказал он сиплым усталым голосом.— Мерзкий дождь. Слякоть. Взгляни на лошадей, Лист. Они умирают со страху, и я тоже. Мы все погибнем на этой дороге, Лист, если не от пауков, так от ядовитого дождя, коль не от дождя, так от Зубов, а не от Зубов, так еще от чего-нибудь. Тут нет другой дороги, только эта, понимаешь? Вот эта дорога, и мы привязаны к ней, как беспомощные низшие, и на ней и умрем.

— Мы умрем, когда наступит наш черед, как и все остальные, Жало, и ни минутой раньше.

— Наш черед уже наступает. Слишком рано. Слишком рано! Я чую, что духи смерти неподалеку.

— Жало!

Жало издал странный горловой звук, похожий на хриплый всхлип. Лист приподнял напарника, стащил с сиденья возницы и легонько подтолкнул к коридору. Жало казался совсем невесомым. Может, сейчас так и было — он обладал не одним удивительным талантом.

— Иди,— сказал Лист.— Отдохни немного, пока есть возможность.

— Как ты добр, Лист.

— И больше ни слова о духах.

— Хорошо,— кивнул Жало.

Лист смотрел, как напарник борется со страхом, отчаянием и усталостью. На мгновение Жало вроде бы справился с собой, к нему почти вернулась былая живость — но этот проблеск тут же исчез, и Жало, с бледной улыбкой прошептав слова благодарности, вышел из кабины.

Лист занял место возницы.

Окно кабины было затянуто тонкими упругими кусками кожи лучших прутовиков, тщательно подогнанными и совершенно прозрачными. За ним открывалось унылое зрелище. Косой дождь, темный, как кровь, хлестал по раскисшей земле, поднимая фонтанчики грязи. В воздухе витали синеватые испарения, превращаясь в волны темного клубящегося тумана, чей едкий запах уже начал просачиваться в фургон.

Лист вздохнул и взял поводья.

«Духи смерти,— подумал он.— Это одержимость. Бедняга Жало на грани помешательства».

И все же, обдумывая слова напарника, Лист понял: он и сам в эти дни ощущал нечто подобное. Была напряженность, было ощущение собственной управляемости, была одержимость. Одержимость. Как будто рядом парил некто невидимый, насмешливый и враждебный. Духи? Да нет — скорее, отзвук того, через что он прошел со времен первого набега Зубов. Он пережил крах процветающей развитой цивилизации. А сейчас ехал по странному миру, покрытому пеплом и сорной травой. Может, он и был одержим — тяжестью еще не отмершего прошлого, памятью о потерях.

Обряд изгнания духов, сдается, будет к месту.

Лист тихонько произнес:

— Духи, если вы тут есть, то выслушайте меня. Убирайтесь из кабины. Это приказ. Мне нужно работать.

Он рассмеялся, покрепче взялся за поводья и приготовился править упряжкой своих кошмаров.

Ощущение чьего-то незримого присутствия стало непреодолимым.

Лист чувствовал, как что-то полуосязаемое охватило его и начало засасывать.

Это туман, сказал он себе. Темно-синий туман, что плещет в окно и плотно окутывает фургон. Или нет? Некоторое время Лист сидел, не шевелясь, и вслушивался — вокруг царила тишина. Он выпустил из рук вожжи, повернулся и внимательно осмотрел кабину. Никого. Зачем так нервничать?

Но тревога не уходила, и это были уже не шутки. Страхи Жала заразили его и плодили новые, они все росли и росли, и Лист был бессилен перед ними. Но в таком состоянии просто невозможно вести фургон! Нужно успокоиться, и только тогда получится впасть в транс, необходимый для того, чтобы править кошмарами. А пока он затылком чувствует чей-то колючий взгляд, транса ему не видать.

«Дождь,— подумал Лист.— Этот отвратительный дождь. Он кого угодно сведет с ума».

Он четко и твердо произнес:

— Я говорю серьезно. Покажитесь — и убирайтесь из кабины.

Тишина.

Он снова взял в руки поводья.

Бесполезно. Ему не сосредоточиться. Он знал много способов, позволяющих сконцентрироваться, привести себя в полнейшее душевное равновесие, но удастся ли добиться этого сейчас, когда его не отпускает непонятная тревога? Нужно было попытаться. Он должен справиться. Фургон и так слишком долго стоял на месте.

Лист собрал в кулак всю силу воли, постепенно восстановил внутреннее спокойствие и заставил себя погрузиться в транс.

Казалось, все шло как надо. Тьма поманила его. Он стоял на пороге. И уже шагнул было внутрь.

— Что за дурак, что за глупый дурак.— Бесстрастный голос, внезапно прозвучавший из пустоты, вгрызся в уши подобно иглозубым мышам Белой пустыни.

Транс улетучился. Лист вздрогнул, как от удара, и выпрямился. От возбуждения его глаза горели, а лицо залил румянец.

— Кто здесь?

— Положи поводья, приятель. Ехать дальше по этой дороге — только зря время тратить.

— Выходит, ни я, ни Жало не сошли с ума. Тут и правда кто-то есть!

— Дух! Да, дух, дух, дух! — На него обрушился ливень хохота.

Лист почувствовал облегчение. Лучше уж дух, чем фантазия собственного помутившегося сознания. Сумасшествия он боялся гораздо больше, чем каких-то невидимок. К тому же он догадывался, кто это такой.

— Ты где, дух?

— Поблизости. Вот здесь. И здесь. И здесь.— Голос раздавался поочередно из разных углов кабины.

Невидимое создание запело. Это пение, писклявое, с завываниями, немузыкальное, выводило Листа из себя. Он по-прежнему никого не видел, хотя прищурился и старательно обводил взглядом всю кабину. Правда, несколько раз ему что-то почудилось: легкое розовое облачко, скользящее вдоль стен... бледный туман, возникающий то в одном, то в другом месте... едва уловимая масляная пленка, какая бывает на воде... Но как только он начинал вглядываться, смутное образование исчезало.

— И долго ты уже едешь с нами? — наконец поинтересовался Лист.

— Достаточно долго.

— Забрался в фургон в Тептисе?

— А он так называется? — делано удивился дух.— Я и забыл. Трудно все упомнить.

— В Тептисе,— повторил Лист.— Четыре дня назад.

— Может, это был и Тептис. Глупец! Не видишь ничего дальше собственного носа!

— С чего это ты обзываешься?

— Ты едешь мертвой дорогой, глупец, и не собираешься свернуть.— Послышался тихий смешок.— Ты считаешь меня духом, Чистый Поток?

— Я знаю, кто ты.

— Ну и мудрым же ты стал!

— Какой жалкий призрак! Какая несчастная блуждающая тень! Покажись, дух.

Хохот раскатился по всей кабине. А потом возле самого уха Листа сказали:

— Дорога, выбранная тобой, уже убита — там, дальше. Мы тебе об этом уже говорили, когда ты приходил к нам, но ты все равно продолжаешь по ней ехать, К чему такое безрассудство?