Корабль и «пиявка» летели навстречу Солнцу.

— Отлично, сэр, — отрапортовал оператор, — сейчас они уже внутри орбиты Меркурия.

— Господа, — сказал генерал, — я поклялся разнести эту штуку. Другим, более прямым способом, но это неважно. Главное — уничтожить. Разрушение иногда — священное дело. Сейчас это именно так, господа, и я счастлив.

— Поворачивайте корабль! — закричал вдруг Мориарти. Он был бледен как снег. — Поверните эту проклятую ракету!

Он потрясал перед их глазами листками с цифрами.

Цифры легко было разобрать. Скорость роста «пиявки». Скорость потребления ею энергии. Рост энергии, поступающей от Солнца, по мере приближения к нему.

— Она сожрет Солнце, — спокойно произнес Мориарти.

Комната превратилась в ад. Все шестеро одновременно пытались объяснить О'Доннелу, в чем дело. Потом Мориарги пытался один. И наконец Аленсон.

— Она так быстро растет, а скорость у нее такая маленькая и она поглощает так много энергии, что когда она доберется до Солнца, размеры позволят ей с ним справиться. Или, по крайней мере, расправиться, побыв некоторое время с ним рядом.

О'Доннел повернулся к оператору и скомандовал:

— Заверните их!

Все в напряженном ожидании застыли перед экраном радара.

Пища неожиданно свернула с ее пути и скользнула в сторону. Впереди был огромный источник еды, но до него еще далеко. Другая пища повисла совсем рядом, мучительно близко.

Ближайший или далекий?

Все тело требовало: сейчас, немедленно.

Она двинулась к ближайшей порции, прочь от Солнца. Солнце никуда не денется.

Раздался вздох облегчения. Опасность была слишком реальна.

— В какой части неба они сейчас находятся? — спросил О'Доннел.

— Думаю, я смогу вам показать, — ответил астроном. — Где-то вон в той части, — показал он рукой, подойдя к открытой двери.

— Превосходно. Лейтенант! — О'Доннел обернулся к оператору. — Давайте!

Ученые остолбенели от неожиданности. Оператор поколдовал над пультом, и капля начала догонять точку. Майкхилл двинулся было через комнату к пульту.

— Стоп! — рявкнул генерал, его командирский голос остановил антрополога. Я знаю, что делаю. Корабль специально для этого выстроен.

Капля на экране догнала точку.

— Я поклялся уничтожить «пиявку», — сказал О'Доннел. — Мы никогда не будем в безопасности, пока она жива. — Он улыбнулся. — Не посмотреть ли нам на небо?

Генерал направился к дверям. Молча все последовали за ним.

— Нажмите кнопку, лейтенант! Оператор выполнил приказ. Все молча ждали. В небе повисла яркая звезда. Ее блеск рассеял ночь, она росла, потом стала медленно гаснуть.

— Что вы сделали? — выдохнул Майкхилд.

— В ракете были водородные бомбы, — торжествующе пояснил О'Доннел. — Ну как, есть там что-нибудь на экране, лейтенант?

— Ни пылинки, сэр.

— Господа, — сказал генерал, — я встретил врага и победил. Выпьем шампанского, господа, у нас есть повод!

Майкхилл неожиданно почувствовал приступ тошноты.

Она содрогнулась от страшного потока энергии. Нечего было и думать удержать такую дозу. Долю секунды ее клетки еще сопротивлялись, затем перенасытились и были разорваны.

Она была уничтожена, растерта в порошок, раздроблена на миллионы частиц, которые тут же дробились еще на миллионы других. На споры.

Миллиарды спор летели во все стороны. Миллиарды.

Они хотели есть.

Лэниган снова увидел тот сон и, хрипло застонав, проснулся. Он сел и вперил взгляд в фиолетовую тьму, ощущая вместо лица искаженную ужасом маску. Рядом зашевелилась жена, Эстель. Лэниган и не взглянул на нее. Все еще во власти сна, он жаждал реальных доказательств существования мира.

По комнате медленно проплыл стул и с тихим чмоканьем прилип к стене. Лэниган облегченно вздохнул.

— Вот, выпей.

— Не надо, все уже в порядке.

Он полностью оправился от кошмара. Мир снова стал самим собой.

— Тот же сон? — спросила Эстель.

— Да… Не хочу говорить об этом.

— Ну хорошо. Который час, милый?

Лэниган посмотрел на часы.

— Четверть седьмого. — Тут стрелка конвульсивно дернулась. — Нет, без пяти семь.

— Ты сможешь уснуть?

— Вряд ли. Пожалуй, мне лучше встать.

— Милый, ты не думаешь что не мешало бы…

— Я иду к нему в 12–10.

— Прекрасно, — сказала Эстель и сонно закрыла глаза.

Ее темно-рыжие волосы посинели.

Лэниган выбрался из постели и оделся. Это был обычный человек, крупного сложения и ничем не примечательный, если не считать кошмара, сводившего его с ума.

Следующие пару часов он провел на пороге, глядя, как вспыхивают на заре звезды, превращаясь в Новые.

Позже Лэниган вышел на прогулку. И, как назло, в двух шагах от дома наткнулся на Джорджа Торштейна. Несколько месяцев назад он по неосторожности рассказал Торштейну о своем сне. Торштейн — чистосердечный, приветливый толстяк глубоко веровал в собранность, самодисциплину, практичность, здравый смысл и прочие скучные добродетели. Его прямой, трезвый подход был тогда необходим Лэнигану. Но сейчас он только раздражал. Люди типа Торштейна являются, несомненно, солью земли и опорой государства; но для Лэнигана он превратился из неудобства в ужас.

— А, Том! Как сынишка? — приветствовал его Торштейн.

— Отлично, — ответил Лэниган, — просто отлично. Он кивнул с приятной улыбкой и продолжал идти под курящимся зеленым небом. Но от Торштейна так легко не отделаться.

— Том, мальчик, я тут поразмыслил над твоей проблемой, сказал Торштейн. — Я очень беспокоюсь о тебе.

— Как это мило с твоей стороны, — отозвался Лэниган. Право, не стоит…

— Но мне хочется! — искренне воскликнул Торштейн. — Я всегда принимаю участие в людях, Том. Всегда, сызмальства. А ведь мы с тобой друзья и соседи.

— Это правда, — вяло пробормотал Лэниган. (Когда вам нужна помощь, самое неприятное — принимать ее).

— Знаешь, Том, думается мне, что тебе не мешало бы хорошенько отдохнуть.

У Торштейна на все были простые рецепты. Так как он практиковал душеврачевание без лицензии, то остерегался прописывать лекарства, которые можно купить в аптеке.

— Сейчас я не могу позволить себе взять отпуск, — сказал Лэниган. (Небо приобрело красно-розовый оттенок; засохли три сосны; старый дуб превратился в крепенький кактус).

Торштейн искренне рассмеялся.

— Дружище, ты не можешь себе позволить не взять отпуск сейчас! Ты устал, взвинчен, слишком много работаешь…

— Я всю неделю отдыхаю.

Лэниган посмотрел на часы. Золотой корпус превратился в свинцовый, но время, похоже, они показывали точно. Почти два часа прошло с начала разговора.

— Этого мало, — продолжал Торштейн. — Ты остался здесь, в городе. А тебе надо слиться с природой. Том, когда ты в последний раз ходил в поход?

— В поход? Что-то не припомню, чтобы я вообще ходил в походы.

— Вот, видишь?! Старик, тебе необходимо прочное сцепление с реальностью и прежде всего с природой. Не улицы и дома, а горы и реки.

Лэниган снова взглянул на часы и с облегчением убедился, что они опять золотые. Он был рад — заплатив за них шестьдесят долларов…

— Деревья и озера, — декламировал Торштейн. — Трава, растущая под ногами, высокие черные горы, марширующие по золотому небу…

Лэниган покачал головой.

— Я был в деревне, Джордж. Это ничего не дало.

Торштейн упорствовал.

— Нужно отвлечься от искусственностей.

— Все кажется искусственным, — возразил Лэниган. Деревья или дома — какая разница?

— Люди строят дома, — благочестиво пропел Торштейн, — но Бог создает деревья.

У Лэнигана имелись сомнения в справедливости обоих положений, но он не собирался делиться ими с Торштейном.

— Возможно, в этом что-то есть. Я подумаю.

— Ты сделай. Кстати, я знаю одно местечко — как раз то, что нужно. В Мэнэ, у этого маленького озера…

Торштейн был великим мастером бесконечных описаний. К счастью для Лэнигана, кое-что его отвлекло. Напротив загорелся дом.