Финляндия была чудесной страной. Каких-то шесть часов езды на автобусе — и другой, чистый, умытый, холодный мир, скалы из красного камня слева и справа от шоссе, увитые плющом, напоминающие по структуре ореховый шербет. Пили кофе на автозаправке, туалет, не на туалет похожий, а на гостиную в доме нового русского; мягкие булки с джемом, вкусные до ненастоящести, густое, как сливки, молоко. Катенька была в восторге от всего, всему радовалась — и огромным белым полотенцам в гостиничном номере, теплым, пушистым, и удобным постелям, застеленным хрустящим бельем, и уютному креслу. «Мама, а мы здесь жить останемся?» Из окна — вид на железную дорогу и город вдали, странно волнующее ощущение нового, все те же красные скалы. Понеслись экскурсии по городу, храм в скале, море свечей, музыка, гладкие скамьи, потом центральная площадь, провинциальная до удивительности, простенький храмик, клумба с памятником в центре площади. Повсюду — осенние цветы, будто и не конец сентября, будто и не север. Ресторан в гостинице, куда Анжелика притащила Катеньку обедать, витиеватые мраморные колонны, алая роза на столе, пицца с ананасами, мороженое. Вечером — поездка в аквапарк, вот уж где Катенька визжала от счастья: горки, аэротрубы (в одной из них Анжелика испытала и себя, летела в полной темноте, под музыку, отвесно вниз, потом по спирали, вместе с потоками воды, какие-то светящиеся круги и полосы пролетали мимо), подземная река, бассейны с теплой и холодной водой, «море» с волнами и надувными плотами, пальмы, цветы…Наутро поехали в огромный универмаг покупать подарки. Роме Анжелика купила крохотный сувенир, магнитик в виде медвежонка для холодильника, а Катенька нашла мечту свою — игрушечных львят из мультфильма про Короля Льва, давно хотела. Анжелика купила себе кожаное платье, маме — шикарные бокалы под шампанское, еще ерунды всякой… Деньги не считала, все купленное так сильно отличалось от питерских товаров… или Анжелике так казалось. По крайней мере, чувствовала себя ужасно крутой, с сотовым в сумочке, в дорогих сапогах и длинном пальто. Когда вечером поехали уже без экскурсионного автобуса гулять по городу вдвоем с Катенькой, на нее все оглядывались. Даже здесь, в равнодушной Финляндии — с восхищением. Фотографировались на фоне смешных небольших особнячков, блестящих универмагов, непонятных памятников — и неизменно в объектив попадали аккуратные клумбы, неяркие цветы, щедро усыпанные сверху пожелтевшей листвой. Перед сном посетили гостиничную сауну, бассейн, все чистое, вкусно пахнущее. Катенька восторгалась «звездным небом» из маленьких лампочек в сауне, разноцветной подсветкой в бассейне, ярко выкрашенными скамейками, розовомраморной душевой. В последнее утро успели погулять только в парке за гостиницей, забрались на эти скалы — красные, чужие, — посмотрели сверху на город… Вот и все, собственно, деревья на прощание осыпали светло-желтые листья… И снова автобус. По пути рыбная ферма, где еще живую, оранжевую, трепещущую вмиг разделали для них, приправами присыпали и в бумагу завернули. Потом магазин при кондитерском заводе, огромные пластиковые пакеты с разноцветными мармеладками, шоколадом, пастилой, бесконечные полки сладостей, детская мечта. Еще пара кафе, еще магазин на выезде из Финляндии, и вот уже они с Катенькой стоят с набитыми сумками у гостиницы «Октябрьская», там, откуда началось их путешествие, и высматривают Ромин «Опель» среди припаркованных машин. Вновь реальность, поездка эта заграничная будто привиделась, приснилась, растаяла воспоминанием, терпким малиновым привкусом мороженого на губах. Вот они с Ромой идут по Анжеликиной улице, Катенька уже спит, наверно, с новенькими львятами в обнимку, дома, а здесь — промозг-лая реальность. Фонари оранжевые, тяжелая дымка ночного тумана, зябкий осенний воздух. Анжелика, поддерживая незатейливую беседу, мучилась, как бы поестественнее подарить Роме сувенир, этого фарфорового медведика с магнитиком. Медведик приятно оттягивал карман, Анжелика тискала его ставшей уже влажной от напряжения рукой. Подарок казался маленьким и смешным. Наконец, решившись, демонстративно порылась в недрах кармана, вытащила на свет божий. — Держи. Это тебе. Рома внимательно рассмотрел фарфорового зверька, улыбнулся, понял сразу — Это я? — Ну, наверно, — смутилась Анжелика. — Спасибо. Была еще какая-то секундная неловкость, и Анжелика поспешила перевести разговор на другое — Так ты совсем не скучал по мне? — Я все эти дни сидел над программой, — сообщил Рома. — Некогда было. Я с пятницы вечера вот только первый раз из дома вышел. Практически не вставал из-за компьютера. Анжелика улыбнулась натянуто, кивнула. Черные деревья одно за другим выступали из тумана, пугая неожиданной суровостью, протягивая к запоздалым прохожим мрачно нависшие ветки. «Вот она, реальная жизнь, — подумала Анжелика. — А аквапарки с сиреневой водой — это сон. Сон». — Мне жена напомнила одну фразу, — сказал Рома, вглядываясь внимательно в Анжеликино лицо (с тем же выражением, с каким только что изучал заграничный подарок). — «Мы все в ответе за тех, кого приручили». — По отношению к тебе? — поинтересовалась Анжелика. — По отношению к тебе, — веско сказал Рома. Анжелика поежилась, глубже засунула руки в карманы — но там больше не было ничего. Ничего из того, что могло бы согреть сердце. — Что-то ее вдруг заволновала твоя судьба, — продолжал Рома. — Она сказала, что это нечестно с моей стороны — приручать тебя. — Ой, меня фактически невозможно приручить, — отмахнулась Анжелика. — Так уж невозможно? Бледная луна выплыла внезапно из-за туч, ломкая, дрожащая. «Все это точно уже было когда-то, — подумалось Анжелике, — вот только с кем и когда?» Были однажды разборки с Сашкой, вот в этом сквере у дома, но была ли тогда луна?.. Бог ее знает. Приручить… ее приручить… — Не знаю, — сказала Анжелика. — Попробуй. — Я наверно, уже пробую, — невесело усмехнулся Рома. — Ну и как, получается? — Не знаю. Я очень плохо понимаю тебя. Но я очень боюсь, что ты приручишься. — Принц, чтобы приручить Лиса, каждый день садился чуть ближе, — сказала Анжелика. — А ты то становишься ближе, то отдаляешься. Приручения не получится. — А если вдруг получится? — Я очень боюсь зависеть от кого-то, — призналась Анжелика. — Если я почувствую, что это случилось… тогда, наверно, я вернусь к себе. — Куда? — удивленно переспросил Рома. — Туда, — Анжелика подняла глаза, указывая на дрожащую луну. И восхитительные мурашки поползли по спине, когда она увидела испуганное лицо Ромы. Испуганное, непонятно-бледное, похожее на луну в небе.

Чем дальше, тем больше. Роман чувствовал, что не может жить без Анжелики. Сколько раз он принимал решения, что позвонит ей не раньше, чем через неделю… через пять дней… вообще не позвонит, а будет ждать ее звонка… Напрасно. Иногда, борясь с собой, он понимал, что чуть ли не жизнь готов отдать, чтобы услышать ее нежное, с придыханием «Алё». И звонил…Он вновь и вновь задавал себе вопрос: чем же Анжелика взяла его, чем привязала к себе? Что было в ней такого, чего не было в Кате, чего не было в других женщинах? То, что она все еще играла с ним и не давала узнать ничего о себе… ничего существенного? Была ли любовь Романа к Анжелике только жаждой познания, желанием открыть красивый ларчик? Иногда что-то подсказывало ему, что там, внутри, пустота, пустота, прикрываемая красивыми фразами и броскими одеждами, царскими манерами и выверенными жестами. Но как тогда эта пустота могла ЗНАТЬ что-то о Романе? Как могла она чувствовать то, что его влюбленная нежная жена не сумела почувствовать за столько лет брака? Да, Катя тоже теперь училась на психологическом, но умения в общении и обхождении ей это не прибавляло. Иногда она обращалась к Роману с просьбой заполнить очередной дебильный лист, из которого Роман выходил то отчаянным храбрецом-сорвиголовой, человеком «без башни», то скучным моралистом, любителем нравоучений и жизни по плану. Все это было не более чем забавно. Все Катины изыски, вся ее лесть, все ее попытки получше накраситься и по-другому причесаться по-прежнему были шиты белыми нитками. Смешная, глупая Катя! Ее неестественно красный оттенок волос в последнее время все больше раздражал Романа. Однажды он спросил Анжелику, красила ли та когда-нибудь волосы. «Зачем? — удивилась Анжелика. — Мне кажется, у меня и так хороший цвет. Была мысль осветлиться, еще в вузе, но, кажется, лень стало. А сейчас вообще… У меня вон на работе все проститутки крашеные, да еще в какие-то нелепые красные тона. С них, что ли, мне пример брать?» Роман однажды, поджидая Анжелику в машине у бани, видел ее с тремя проститутками. Только у одной из них волосы были рыже-красные, медные, две других оказались блондинками. Но после Анжеликиных слов Роман с какой-то опаской посматривал на оперение своей жены. Смешная, нелепая Катя! Она, правда, так старалась соответствовать Роману, так из кожи вон лезла в последнее время, что ее можно было только пожалеть. Анжелика — совсем другое дело. Роман сам боялся, достаточно ли он соответствует Анжелике, ее голливудскому просто-таки шику, ее манере сидеть, двигаться, одеваться. Иногда она делала ему замечания: «не позвонишь, а позвонишь»; «не мешай ложечкой в чашке по кругу, это некрасиво, мешай к себе»; хотя вполне могла сама иногда вывернуть слово… сказать «образ мыслей», например… или, на взгляд Романа, излишне резко жестикулировать во время разговора в общественных местах. Но Анжелика, Анжелика… Что бы она ни делала, все было уместно. Она никогда не смущалась своим ошибкам, а предпочитала усугублять их. Она была слишком странной — и это больше, чем что-либо, притягивало к ней Романа. Она внезапно раздражалась и так же внезапно проникалась добрым расположением духа… Она начинала зевать («ой, извини!»), когда Роман брался рассказывать самые сокровенные свои мысли… а потом небрежненько так высказывала вслух другие его сокровенности, о которых он сам себе-то боялся сказать. Все это было так смешно и неважно, когда Роман пытался думать об этом с собой наедине, но что-то ведь заставляло его, вопреки данному самому себе обещанию, набирать ее номер и произносить в трубку нежным, взволнованным и почему-то виноватым голосом: