— Хочешь попробовать?

Анжелика растерялась: такую технику ей давно не доверяли, боялись за ее жизнь и за собственную.

— После того как я разбила Сашкин снегоход… — начала она.

— Садись, — сказал Макс, уступая ей свое место.

Теперь он был сзади и нежно обнимал ее под сердцем, доверчиво, крепко… любимый. Это слово возникло где-то внутри, давно забытое, непроизносимое, внезапное, как удар молнии. «Любимый», — повторяла Анжелика про себя на разные лады, медленно разгоняя ревущую машину и чему-то улыбаясь, а сердце стучало, боялось: когда-то был удар в сосну с налету — и красивый красный снегоход умер. Анжелика осталась жива.

Давно забытое слово, давно забытые умения, когда-то доведенные до автоматизма. Круто и неловко развернулась, поддала газу… и побежали мимо елки и березы, трансформаторная будка, фонари, слившийся в сплошную полосу забор… По заснеженному парку, все увереннее разворачиваясь, ликуя, вскрикивая… и ежесекундно чувствуя руку Макса на своем сердце. Она бы вырвала его из груди и бросила Максу под ноги — только за то, что он доверился ей… за то, что поверил в нее…

Наверху, в парке, на белой поляне, спрыгнув с переднего сиденья, заскакала, засмеялась, стряхивая снег с низких еловых веток:

— Ура! Получилось!!!

Налетел Макс, обнял, уронил в мягкий сугроб… так близко… так рядом… Но она никогда не скажет ему о том, что у нее внутри… Они никогда не говорили друг другу этих слов… все больше шутки и смешки… Это другому кому-то можно сказать «Макс любит меня» или «Я люблю Макса», но в лицо, глядя в глаза, так близко… так страшно…

— Я люблю тебя, — сказал Макс. — Я так люблю тебя.

И накрыл ее губы своими, прекрасно зная, что ничего не услышит в ответ, что она не умеет… не скажет… это сложно сказать словами, когда НА САМОМ ДЕЛЕ чувствуешь.

Такое огромное небо сверху, и ветки деревьев, и лицо Макса… родное, так давно и так всегда родное…

— Знаешь, я никогда никому не говорила это… — запинаясь, произнесла Анжелика, — и мне очень сложно бороться со своей гордостью… глупо будет сказать, застенчивостью…

— Что? — спросил Макс, улыбаясь.

— …но мне кажется, что я тоже люблю тебя.

Это было самое большое, что она вообще способна была сказать.

Это было самое большое, что она чувствовала когда-либо.

Ромка задерживался. Такого не случалось уже давно. Но сегодня Катя не волновалась. Воспоминания о поцелуях Олега заставляли ее вздрагивать и жмуриться… Боже мой! Нет, это не было любовью, ничего подобного. Может быть, это было нечто вроде мести мужу. Кате приятно было думать, что теперь у нее тоже есть своя тайна… а еще приятней было то, что происходило в постели между ней и Олегом. Даже то, что у ее любовника существовала неведомая какая-то, дорого пахнущая жена — казалось плюсом. Эти длинноногие девочки — Ольга, потом Анжелика, многие другие — заставляли Катиного мужа изменять ей? Зато теперь Катя заставляла чужого мужа изменять своей, любимой, может быть, жене. Это была другая ее жизнь.

Ромка… Катя, кажется, теперь любила его еще сильнее. Поняв, что с мужем ей не испытать настоящей страсти, Катя окончательно отсекла сексуальные мысли от чувства истинной любви. Это были две разные вещи. Непересекающиеся. Нежность и любовь — против дикой звериной страсти и замирающего животного ощущения внизу живота… Конечно, первое было важнее. Нежность и любовь…

Шурка сегодня ночевал у бабушки, и Катя подумала, что если бы точно знать час возвращения мужа — она могла бы посмотреть еще порнушку сегодня. Что же Ромка так задерживается?..

…Что это может быть? Какая-то новая девица?..

Позднее Катя с удивлением и недоумением наблюдала, как подвыпивший Ромка швыряет в коридоре свои вещи. Она просто кожей чувствовала, как он зол.

— Есть будешь? — спросила мягко и вкрадчиво, по-кошачьи подлизываясь.

— Нет, — отрывисто ответил Ромка.

Что-то было не так. Как будто…

— Ты не спрашиваешь, где я был? — он приблизился, и глаза его, чужие и злые, горели каким-то безумным огнем. — Ты уверена, что я не был у Анжелики?

— Кто такая Анжелика? — деланно удивилась Катя, но внутренне вздрогнула: раньше для нее он всегда называл Снежную Королеву Аней. Неужели он так пьян?

— Сука! — прошептал Рома сквозь зубы. — Какая же ты сука! — в глазах его блеснули слезы. — Я же верил тебе!

Липкое, мерзкое чувство страха поползло по спине, фактически парализовало, не давая двигаться.

— Рома, что случилось? — запинаясь, спросила Катя. Она не помнила мужа таким.

— Что случилось, ты спрашиваешь? — он приблизился к ней вплотную, дохнул перегаром. — Сейчас я объясню тебе, что случилось.

Он размахнулся, и Катя почувствовала внезапную боль в челюсти, а потом в затылке. Кажется, Роман ударил кулаком. Оглушенная, ослепленная, Катя пыталась подняться.

— Рома! Что? Что она тебе наговорила про меня?

Она успела приподняться, миллионы важных слов шевелились на языке — и мощный удар вновь опрокинул ее навзничь.

— Рома! — закричала Катя.

Он опустился на корточки перед ней, и в глазах его не было жалости — только черный огонь, жуткий черный огонь.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Роман спокойно.

Катя с трудом разлепила губы — сладкий привкус крови во рту был непривычен и страшен.

— За что? — выговорила она, жмурясь от боли.

— Ты знаешь, — сказал Роман, поднимаясь с колен и поднимая за шиворот Катю.

— Рома, пожалуйста, не надо! — взмолилась она. — Пожалуйста! Я все расскажу!

Лицо его перекосилось, и он с размаху ударил Катю головой об стену — еще и еще. В глазах потемнело.

— Я все объясню!

— Поздно, — сказал Роман обреченно.

Она вдруг поняла, что сейчас он может убить ее. Просто убить. Что ему уже все равно.

— Рома! — Катя все еще пыталась докричаться до него. Но муж не слушал, крупные слезы текли по его щекам, затекая в уголки рта.

— Сука, — шептал он в безумном исступлении, — ты же мне всю жизнь сломала! Зачем?! Сука!

— Рома! Ромочка! Я же люблю тебя! — рыдала Катя. Комната еще раз мелькнула перед глазами; она лежала лицом вниз на полу, а муж стоял над ней, повторяя, как в бреду:

— Ненавижу… Тварь!

И тогда Катя поняла, что пощады ей уже не будет.

…Где-то там Снежная Королева светилась торжеством своей южной красоты. Ей было неважно, что происходит с Ромкой, что происходит с Катей… Ей не нужен был ее растаявший замок, она умела властвовать и среди цветов…

«Даже если он убьет меня сейчас, — подумала Катя, впитывая в себя удары, — мне будет уже все равно. Ведь мой мир рухнул навсегда».

Навсегда.

Пластиковые паркетины пола, на котором лежала Катя, заиндевели и покрылись белым хрустящим снегом — это наступала зима. Зима навсегда, навечно. Что-то ломалось и хрустело — стекло и лед. И холод неумолимо входил в Катино сердце. Как будто все вокруг было льдом…