— Может, выпьешь чего-нибудь? — спросил Рома, перегибаясь к ней через высокий стол.

— Да вот еще один молочный коктейль и выпью, — сообщила Анжелика. — Ну, я имею в виду, может, вина там или еще чего? — уточнил Рома.

— Нет, вина точно не буду. Я вообще как бы особенно не пью.

— Я, кстати, тоже, — поспешил солидаризоваться с Анжеликой Рома и, уже возвращаясь от стойки со вторым коктейлем, добавил:

— Но даже если я пью, по мне это незаметно.

Анжелика критически осмотрела второй бокал — у нее и первый-то был опустошен в лучшем случае на треть. Ну ладно, как раз хватит до начала сеанса.

— Серьезно? То есть ты не буйствуешь, не лезешь в драки и не ложишься быстренько спать, когда напиваешься?

— Я никогда не напиваюсь, — сказал Рома гордо, — а дерусь очень редко. По особым случаям. Видишь вот этот шрам на подбородке? Это еще в школе. Я дрался в школе всего три раза, но меня очень боялись. Когда я дерусь, у меня крышу сносит.

Шрам на подбородке был кривым и глубоким, и Анжелика почувствовала нечто вроде легкого приступа отвращения. Бойцы (а всем своим видом Рома напоминал именно бойца, интеллигентного, но бойца) никогда не были в ее вкусе. Смазливые узкоплечие мальчики — другое дело, а если таковых не было в наличии, то тогда уже полнеющие бизнесмены — такие, как ее бывший.

— Это я дрался в десятом классе из-за девушки, — продолжал Рома. — Против меня было пятеро. И один из них кастетом пробил мне подбородок. Потом оказалось, что челюсть сломана, но тогда я этого не чувствовал. Отломал от забора штакетину и пошел на всех них. Они как-то сразу начали пятиться. Одному я, правда, штакетиной здорово распорол руку. Там из этой деревяхи гвозди какие-то торчали.

Анжелика поморщилась от обилия физиологических подробностей.

— Девушка, наверное, была очень красивой, — подошла она к истории с другой стороны.

— Наверно, — пожал плечами. — Это была моя первая любовь. Потом она вышла замуж за моего друга.

— А почему не за тебя? Такие вещи не спрашивают, конечно…

— Не знаю, — ответил Рома. — У нас с ней было все, кроме… ну ты понимаешь.

— Не понимаю, — сказала Анжелика.

— Она стала женщиной с моим другом, — пояснил Рома со вздохом. — И вышла за него замуж.

На Анжелику дохнуло провинциальностью, деревней, домостроем. Она постаралась спрятать удивленно-снисходительную улыбку — ну что ж, такое тоже бывает, вот такой человек этот парень, ты с такими не общалась, а он вот такой.

— А ты и она? — спросила Анжелика. — У вас ничего такого не было?

— Ну почему? Мы целовались, — ответил Рома, еще больше утверждая Анжелику во мнении о его непроходимой провинциальности. — Знаешь, я был очень наивный мальчик. Меня так воспитали. Я не мог перейти эту грань.

— А у меня впервые все это было еще в девятом, — сообщила с чувством превосходства Анжелика. — Знаешь, девочки раньше взрослеют. Мой мужчина был старше меня лет на десять.

— Наверно, меня мама так воспитала, — повторил Рома. — Иногда я злюсь на нее за это воспитание. Я хочу воспитать своего сына так, чтобы он знал: можно иметь женщин, и иметь, и иметь, и не обязательно жениться на первой своей женщине.

Анжелика придвинула поближе второй коктейль, осмотрелась по сторонам: кто еще слышит их разговор?

— Естественно, — сказала она, мусоля соломинку. — Нужно же, чтобы было с чем сравнивать.

Рома смотрел на нее с нескрываемым интересом, с восторгом, как на некое подобие совершенства.

— А ты не обиделась, когда твой первый мужчина тебя бросил? — спросил он. — Или ты его бросила?

— Да я уже не помню, — Анжелика поковырялась в осколках памяти; розовые, синие, золотые блестящие стекла; свет солнца отражался в них, разноцветных, ликующих. — Мы оба как-то с самого начала знали, что это ненадолго. Мне было важно, чтобы он научил меня всяким вещам. А ему было хорошо со мной. Так, наверно. Любви там особой не было, это точно.

— Вот видишь! — воскликнул Рома. — А меня мама воспитывала так, что если я с кем пересплю, то должен жениться.

— С ума сойти! — сказала Анжелика. Это было так замшело и темно, и от этого пахло какой-то стариной — сундуками, и пылью, и пожелтевшими книгами.

— Так и случилось, — сказал Рома. — Я женился на своей первой женщине.

— Что, серьезно? — ахнула Анжелика.

— Я со своей женой стал мужчиной, а она со мной — женщиной. Наверно, я был неправ, я сейчас понимаю. Я уже на свадьбе чувствовал, что делаю что-то не то. Но я не мог по-другому.

— Понимаю, — кивнула Анжелика; на самом деле она не понимала ничего, но инстинкт психолога подсказывал: соглашайся, кивай, улыбайся.

— Наверно, не совсем понимаешь, — почувствовал Роман. — Я такой провинциальный мальчик; знаешь, я вырос в деревне, с шестого класса водил трактор… Там все по-другому. Девушки стараются скорее выскочить замуж. В двадцать ты уже считаешься старой девой.

— Ужасно, — ввернула Анжелика. Ее двадцать почили в бозе десятилетие назад; впрочем, она по-прежнему следовала молодежной моде, и никто не давал ей больше двадцати четырех; как в старом фильме с Мерилин Монро: двадцать пять — это уже ужасно; в ее темных, естественного окраса кудрях не было ни единого седого волоска, и Анжелика вполне обоснованно считала, что манера говорить «детским» голосом (когда не произносишь эпохальных фраз) делает ее еще моложе.

— Да нет, просто там все так живут, — сказал Роман. — Если ты встречаешься с девушкой, ходят слухи, что у вас что-то есть, все уже об этом говорят. А если, допустим, твоя девушка забеременеет, а ты на ней не женишься — ты вообще считаешься подлецом. Тебе буквально вслед плюются. А девушку считают шлюхой.

— Не знаю, — сказала Анжелика с сомнением. — Я со своим расписалась, когда ребенку был уже годик.

— А ты не боялась, когда рожала, что он тебя бросит? — осведомился Рома. Он спрашивал очень осторожно, но по каким-то интонациям Анжелика уловила в его голосе чуть ли не осуждение; она немедленно повысила тон.

— Конечно, нет! При чем тут женитьба? Это свадьба, что ли, белое платье? Ха. Ерунда. Я знала, что он меня любит — и все. Вернее, не то чтобы любит, — тут же поправилась она. — Он, наверно, вообще не способен любить. Такой, знаешь, серьезный человек, для него главное — это работа. Я для него… ну очень удобная, что ли. Опять же в свет со мной приятно выйти. Я — то, что нужно крутому бизнесмену, понимаешь? Внешне и вообще.

Отрепетированным жестом Анжелика откинула назад волосы, распрямила плечи — вот мы какие, сидим тут на высоком барном стуле, коктейльчик потягиваем, джинсики на нас «Loft», расклешенные, из тонкого хлопка, и маечка с лайкрой, желтенькая, подчеркивает высокую грудь, маечка тоже, кстати, не на рынке куплена.

— Так это ты его бросила? — спросил Рома.

— Ты такой категоричный, — нахмурилась Анжелика. — Никто никого не бросал. Это все очень долго тянулось… Знаешь, есть такое выражение «не сошлись характерами», оно дурацкое, но очень точное. Мы больше не могли быть вместе. Он уехал сейчас в другой город, у него там бизнес… — А когда он вернется, — перебил Рома, — что тогда будет?

Анжелика удивилась.

— Не знаю, — сказала она. — Ничего.

— Наверное, вы опять вместе жить начнете? — предположил Рома.

— Нет, ты что, — испугалась Анжелика. — С ума сошел? Я никогда не возвращусь назад. Я собрала вещи и ушла. Вернулась к маме. И сразу же нашла эту работу. Я теперь самостоятельный человек. Все кончено.

Она сама искренне верила в свои слова, иначе и быть не могло, долгие вечера ожидания и мучительные беседы с выяснением отношений — все это теперь позади. Сашины носки в количестве двадцати восьми пар, вывешенные на просушку в ванной, и скромная бутылочка испанского винца года так пятьдесят второго в субботу на десерт перед сном — все позади. И его равнодушное сидение перед компьютером, спиной к ней, и «совместный» просмотр телепрограмм — новости для Сашки в кабинете, мелодрама для Анжелики — в спальне.