— Я вижу! — рявкнул Вадим, но уже потише.

— Что ты видишь? Ты меряешь всё линейкой размером в одну жизнь. Свою. Они подготовили идеальные условия: загадить этот мир невозможно, а всё необходимое появляется по одному велению. У каждого! Каждый может здесь получить всё то, чего он был лишен на Земле. Причем, заметь — они убедились сначала, что человек здесь сможет жить, и уж потом тщательно проинструктировали и перебросили всех, аккуратно и безболезненно. Здесь у нас есть будущее, пойми ты это!

— Какое? — не сдавался Вадим.

Перехваченное спазмом горло и кипящий в крови адреналин мешали сосредоточиться и хладнокровно объяснить Мише всю ущербность его слов.

— Оно есть — это главное! Какое — время покажет. Если у всех есть всё, то вряд ли материальные ценности будут играть какую-то значимую роль, разве что произведения искусства. Представь такую цивилизацию! Разве ты не хочешь, чтобы человечество стало более духовным, менее зацикленным на деньгах и шмотках?

Вот как объяснить Мише, что именно такой исход не гарантирован? А если люди просто деградируют на всём готовеньком? Когда всё уже лежит под носом на блюдечке с голубой каемочкой — к чему стремиться? Старые цели, идеалы, мерки — всё псу под хвост, в этом мире они не сработают. Здесь нужно строить всё с нуля — и систему ценностей тоже. Многие ли этим озадачатся? Вадим не питал иллюзий по поводу общей массы людей: лишь единицы не станут свиньями, лежащими в тенечке с бутербродом в руках. Но смогут ли эти единицы построить новую цивилизацию?

Для этого нужно, как минимум, иметь желание выжить и жить дальше. И как-то принять, что у них забрали всё.

Как объяснить Мише, что никакой высшей целью нельзя оправдать такое отношение к отдельным людям? Что нельзя так равнодушно списывать в утиль все достижения человечества? Для чужаков они, может, и не значат ничего или даже вредны и опасны, а нам каждый шаг вперед достался немалой ценой. А теперь всё потеряно. Перечеркнуто. Уничтожено. Речь даже не о науке и технике. Многие ли помнят наизусть всего Гомера, Шекспира, Пушкина? А музыка? А живопись?

— Но мы — никто, и на наше мнение можно наплевать… — он и не заметил, как заговорил вслух.

— Опять ты за свое! Не плевать им на нас, иначе оставили бы человечество умирать вместе с планетой.

— Но зачем так-то? Словно с детьми малыми, неразумными. Неужели нельзя было по-человечески, по-взрослому? Обсудить, договориться…

— А мы и есть малые и неразумные! — Миша тоже начал заводиться. — Или ты хочешь сказать, на Земле мы вели себя как взрослые? Обсудить? У нас правительства между собой не могут договориться! Да, по сравнению с тхуканцами мы — дети. Видел бы ты, на что они способны!

— Я видел…

— Ты сам как ребенок сейчас — обижен: доиграть не дали, посмели сломанную игрушку забрать. А что об эту игрушку ты пораниться мог — не думаешь.

Вадим не стал отвечать. Надо успокоиться, взять себя в руки. Не для того он в одиночку выживал всё это время, чтобы подраться с первым же человеком.

Шум за домом постепенно стихал, лишь изредка вспыхивая детскими восторженными воплями и смехом, плачем, хлопаньем дверями и другими звуками, от которых Вадим уже успел отвыкнуть. Звуками человеческой общины.

Интересно, Миша сам верит в то, что говорит? Это ж насколько надо быть идеалистом, чтобы втирать подобные розовые сопли про более духовное человечество?

— И что теперь будет?

— А ничего, — Миша проглотил остатки кофе и с сожалением посмотрел в пустую чашку. — Люди попривыкнут, освоятся. Собьются в кучки вокруг вожаков и будут жить дальше.

— Вожаков?

— Большинство людей предпочитает не думать самостоятельно, а делать, что говорят. Им нужны вожаки. Лидеры.

— Где ж их столько взять?

— Сами найдутся. Или люди выберут — они без этого не могут.

Ответить Вадим не успел — из-за дома вырулила крупная дама неопределенного возраста в строгой юбке и белой блузке с рюшечками и направилась прямиком к ним. Бюст ее выдавался далеко вперед, а закрученные «фигушкой» волосы довершали картину. В руке она держала что-то похожее на блокнот и карандаш.

— Добрый день! — не дожидаясь ответа, она продолжила: — Мы тут переписываем всех. Для порядка. Кто здесь проживать будет — вы вдвоем?

— Посмотрим. Может, вдвоем, а может, я и в другое место перееду, — усмехнулся Миша.

— Нет уж, вы сейчас определяйтесь! Как потом разбираться будем, кто где живет? Не хотите здесь — там еще много пустых домов осталось, любой берите.

— Определимся, не волнуйтесь.

— Как это — не волнуйтесь? И так бедлам устроили, а я теперь бегай, всех пересчитывай! А если потом кого найти надо будет, а? Где искать? Адресов-то нет еще. Вот вечером все соберемся, будем и администрацию выбирать, и прочий порядок наводить. Ну так что — двоих записывать, или как?

— Пиши двоих, — Миша решительно пресек говорливую тетку и подмигнул Вадиму.

Тот, впрочем, и не собирался вмешиваться. Вместе так вместе.

— Та-а-ак, — протянула она, скрипя карандашом. — А кто вы такие будете?

— Люди, вроде как. Мужеска полу, — уже откровенно веселился Миша.

— Это я вижу, что мужеского! — рявкнула дама. — Работали на Земле кем?

— А какое это имеет значение?

— Большое! Особенно ежели врачами были. Есть кто из медперсонала?

— Есть, — буркнул Вадим.

— Ой, правда? — ее голос сразу потеплел. — Сколько домов обошла, еще ни одного. Так что вы уж вечером обязательно приходите! Вы нам очень нужны! — она посмотрела на Мишу и сурово добавила: — И вы тоже. Все должны быть. Для порядка!

— Для порядка… А ты спрашивал — где взять, — проводив взглядом тетку, хмыкнул он и повернулся к Вадиму. — Слушай, научи меня сигареты крутить! А то теория теорией, а ручками попробовать тоже надо.

— А откуда она одежду взяла? — вдруг озадачился Вадим, когда они уже задумчиво дымили.

— Так баба же! Она из какого хочешь дерьма конфетку сделает — это у них в крови. Помнишь анекдот, что любая женщина может из ничего сделать три вещи: шляпку, салат и скандал? Это еще на Земле придумали, а тут только захоти — и любой наряд готов. Кстати, надо будет заглянуть к кому-нибудь — штаны попросить смастерить, а то как-то непривычно.

Вадим оглядел наброшенную на бедра тряпку. Целый год его не волновало, во что он одет. А ведь среди прибывших и женщины есть…

— Угомонился? — Миша покосился на него и сплюнул на песок. — И то дело! Горячку пороть ни к чему. А то я уж подумал, рванешь пришельцам морды бить и требовать возвращения.

— В глаза им посмотреть я и сейчас бы не отказался. А уж вернуться — и подавно.

— Куда? Земля пустая, города мертвые, электричества нет. Как ты жить будешь? Откуда еду брать? А одежду? Что делать собираешься, чем заниматься? Людей там нет. Или по одиночеству соскучился? Это очередной детский каприз, уж прости: «Буду делать поперек, просто лишь бы не соглашаться! Отобрали игрушку — верните обратно!» И после этого хочешь, чтобы к тебе относились не как к ребенку?

— А делать, что приказывают, — не детство?

— Если дело приказывают — нет. Почти все это поняли, только ты возмущаешься.

— Почти? — уцепился за слово Вадим. — Значит, не все добровольно сюда пошли?

— Конечно, нет. В любой ситуации найдутся идиоты, которым неважно, против чего выступать, лишь бы пошуметь погромче.

— Ты на Земле, часом, не политиком был?

— Угадал, — Миша усмехнулся. — Только сейчас это не имеет никакого значения. Главное, как человек себя в этом мире проявит. Здесь цениться будут, в первую очередь, личные качества.

— Особенно умение красиво врать и убеждать.

— И всё равно эта цивилизация будет лучше той, где сам человек не стоил вообще ничего! — Миша помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил совсем другим, тихим и проникновенным голосом, в котором аккомпанементом звучала железная убежденность: — Вадим! Ты же здравый, адекватный мужик. Выбрось из головы эту ерунду о возвращении — надо помочь людям здесь. Ты — врач, и, похоже, единственный среди этой группы. Неужели ты готов бросить людей, которые могут заболеть, сломать ногу? Женщины рожать будут — кто поможет? Надо и других спецов готовить, иначе кому следующие поколения врачевать — шаманам с бубнами? Священникам с молитвами? О детях хотя бы подумай — сам же знаешь, как им помощь медика нужна!