Все воскресенье Жубур просидел дома за составлением очередного отчета для Тейкуля. В понедельник он, как обычно, пошел обедать в столовую. Айи там не было. Расспрашивать о ней других служащих он не рискнул. Во вторник Айя тоже не показывалась. Не на шутку встревожившись, Жубур поехал к ней на дом.

Старый сплавщик Мартын Спаре встретил его с бесстрастным лицом, посасывая трубку, но в глаза не глядел, а когда Жубур спросил про Айю, он холодно, даже недоброжелательно ответил:

— А вы так и не знаете? Айю взяли. В воскресенье, к вечеру нагрянула полиция, шпики. Обыскали всю, квартиру. Ничего, ясное дело, не нашли, но Айю увели. Больше я ничего не знаю.

Провал был тяжелый. Арестовали почти весь актив организации. Силениека взяли в воскресенье, Рудис — ночью после собрания; накрыты были обе типографии. Из участников последнего собрания на свободе остались Жубур и один рабочий.

Удар был нанесен в самый ответственный момент — в преддверии решающих боев. Долго и тщательно готовилась к нему охранка.

Надо было начинать все сначала, но как? Что делать без Силениека? Где печатать газету и листовки? Напрасно задавал Жубур эти вопросы самому себе и немногим оставшимся на свободе товарищам, которых он знал. Один он не мог решить их, а товарищи не вдавались с ним ни в какие разговоры. Все были сдержанны, немногословны и ограничивались короткими ответами:

— Что тут скажешь — сработано чисто… Без провокатора не обошлось…

Жубур вдруг понял, что ему не доверяют. Он слишком много знал, был тесно связан с Силениеком и другими арестованными. И теперь те сидели в предварилках охранки, а он свободно разгуливал по рижским улицам. Действительно, странно… Что же удивляться, если товарищи избегают его!

«Меня считают провокатором», — оформилась в голове Жубура страшная мысль. И он тут же понял, что не может доказать свою невиновность. Пока не найдется провокатор, он будет молча нести на своих плечах этот груз подозрений. Но почему же все-таки его не арестовали? Неужели о нем ничего не было известно охранке?

Жубур чувствовал себя, как в непроходимом лесу. Он мог неделями, месяцами, годами искать выхода, не находя его. Но выход надо было найти — сейчас же, немедленно, до начала решающих битв. Иначе он выбудет из боевых рядов, опять станет ненужным, лишним человеком…

«Нет, этому не бывать. Надо найти предателя. Я найду его хоть под землей!»

Виновником провала организации мог быть только человек, знающий и Силениека, и Айю, и Жубура. Кто-то из этой тройки считал себя вправе полагаться на него, доверять ему, — иначе откуда бы тот знал столько адресов?

Жубур думал об этом целыми ночами напролет. Силениек, разумеется, стоял вне всяких подозрений. Айя… нет, если бы даже она и осталась на свободе, никому не пришло бы в голову обвинить ее в чем-нибудь. Может быть, хозяева конспиративных квартир? С квартирой в Задвинье все обстояло благополучно — Силениек как ушел на собрание, так и не возвращался туда. На новой квартире он успел провести только одну ночь, а на следующий вечер его взяли вместе с хозяином — старым коммунистом. Но даже, если предположить худшее — что тот оказался предателем, — все равно многое оставалось непонятным. Он не знал ни адресов типографий, ни адресов двадцати четырех коммунистов, арестованных вместе с Силениеком. Нет, это предположение ничего не объясняет. Провокатором был кто-то другой, человек, обо всем информированный, с широкими связями. Еще более правдоподобным был другой вариант: охранка получила эти адреса не от одного агента, а от целой сети шпиков и в разное время. Скорее всего подручные Штиглица выявляли подпольщиков по одному, но с арестами не спешили, пока не напали на след Силениека.

«Значит, вся суть в том, что провокатором был известный одному Силениеку человек, — рассуждал Жубур. — Тогда понятно, почему меня оставили на свободе. Если бы арестовали и меня, — разоблачить его можно было бы в несколько дней. Для того меня и оставили на свободе, чтобы направить подозрения по ложному пути. Этого неизвестного провокатора знал только Силениек, а меня — очень многие; ясно, что в их глазах я и должен считаться виновником всех арестов. Вот на что рассчитывала охранка. Действительно, тонко сработано».

Было еще одно обстоятельство, осложнявшее все дело: иногда охранка для запутывания следов применяла другой метод. Провокатора арестовывали, сажали в одну камеру с его жертвами, держали там целыми месяцами, пока не отпадали все подозрения.

Может быть, провокатор сейчас сидит рядом с Силениеком и вместе с ним клеймит предателя… Никто не называет его имени, но все думают на него — на Жубура…

При одной этой мысли у Жубура кровь приливала к лицу.

«Нет, Андрей, я честно, по мере своих сил, служил нашему общему делу. Я не изменял и не изменю ему.

Если бы ты, друг, мог сказать мне, кто тот человек, которого знал один ты…»

У него мелькнуло даже предположение, что Андрей мог сблизиться с какой-нибудь женщиной из узкого круга своих знакомых и она оказалась предательницей.

Случалось, что провокатор был слишком заметной в обществе фигурой, — тогда фиктивный арест только скомпрометировал бы его. Крупную рыбу даже ненадолго нельзя пускать в садок, — ее чешуя навсегда теряет блеск. Другое дело мелкие шпики…

«Могло быть так, могло быть этак… По-разному могло быть, а ясности все-таки нет. Если бы хоть часок побыть с Силениеком, расспросить его! Сколько времени пройдет, пока наладится связь с тюрьмой… Не раньше, чем окончится предварительное следствие и Силениек увидится с другими заключенными».

А пока Жубуру приходилось ограничиваться лишь теми фактами, которые имелись в его распоряжении. Но он почти ничего не знал.

Однажды Жубур встретился на улице с Марой Вилде. Она сошла с трамвая и торопливо зашагала по тротуару. Увидев Жубура, она остановилась. Ее бледное сосредоточенное лицо озарилось улыбкой.

— Господин Жубур! Какая неожиданная встреча! Вы так старательно скрываетесь от знакомых, что это можно счесть за чудо.

— Я несколько раз уезжал из Риги по делам службы… — начал объяснять Жубур.

— Подождите, — перебила его Мара. — Вы не очень спешите?

— Не очень, — согласился он.

— Тогда зайдемте на минутку к Зандарту. Выпьем по чашке кофе, поболтаем, вы что-нибудь расскажете о себе, я — о себе.

Кафе Зандарта было почти рядом. Жубур оставил чемодан с книгами в гардеробной. В зале они сели за отдельный столик, и вдруг замолчали оба, не зная, с чего начать разговор.

Заговорила Мара:

— Вы не болели, господин Жубур? Летом вы выглядели гораздо лучше.

Жубур машинально провел рукой по подбородку. «Хорошо, что побрился утром».

— Болеть не болел, но в последнее время мне приходится очень мало спать. По ночам я готовлюсь — хочу с будущей осени возобновить занятия в университете.

— В прошлую субботу мы были у Прамниеков. Не хватало только вас с Силениеком, тогда бы собрались все, кто был у них в тот вечер на даче. Мы всё о вас вспоминали. Прамниек очень обижен, говорит, что вы его совсем забыли. Силениека он тоже ругал за то, что тот давно не показывается… По-моему, он очень хороший человек — Силениек, хотя я его мало знаю. Феликс тоже всегда говорит, что он очень умен и талантлив. Он все собирается затащить его к нам. Кстати, зашли бы и вы когда-нибудь. Мы живем в центре, на Антонинской.

— Благодарю вас, — поклонился Жубур, — ваш муж уже приглашал меня.

— Разве вы встречались с Феликсом? Странно, он мне ничего не говорил.

— Встретились мы совершенно случайно, на улице. Это было… это было в прошлую среду, в Задвинье.

— В среду вечером? — переспросила Мара. Чуть подкрашенные брови удивленно приподнялись. — В среду вечером у него было длиннейшее заседание в правлении.

— Он, помнится, говорил, что идет к какому-то сослуживцу. Может быть, в связи с этим заседанием?

— Возможно. Да это и не так важно в конце концов. — Но на лице ее в течение нескольких минут еще оставалось выражение напряженной мысли.