Ояр разложил на земле карту, и они с полчаса изучали ее.

У Звиргзды в Айзпутском уезде жила сестра. Он решил двинуться в ту сторону и некоторое время скрываться у нее, пока не станет ясно, что собственно творится на свете. Натансон согласился присоединиться к нему. Они тут же и попрощались. Ояр с Акментынем посидели немного в ельнике, а когда наступили сумерки, пошли. Их путь шел на восток, к своим, через леса, болота и реки, мимо крестьянских усадеб. Дойдут ли они, и когда это будет? Весь мир полон опасностей и неизвестности. Идти они отваживались только по ночам, издали обходя большие усадьбы и дома лесников, чтобы не попасться в лапы айзсаргам. К утру они выбирали надежное убежище в лесной чаще или где-нибудь на островке среди болота. Крестьяне охотно делились с ними куском хлеба.

«Где ты сейчас, Рута? — думал Ояр, глядя в темноту зоркими, как у ночной птицы, глазами. — Как тебе живется? Увижу ли я еще тебя?»

Сильнее чем когда-либо хотелось ему сейчас быть возле нее и охранять от всех опасностей.

В то солнечное летнее утро, когда рижские рабочие, ничего еще не зная об исторических событиях на границе Советского Союза и Германии, спокойно шли на работу; когда по берегам рек, где луга побогаче, крестьяне, звеня косами, вели широкий вал срезанной травы; когда дети с веселым гомоном играли во дворах больших городских домов или строили на песке прибрежных дюн чудесные сооружения и беззаботно наблюдали за чайками, чьи белые крылья сверкали над тихим пляжем, — в то теплое июньское утро на границе уже гремели бои, стальной дождь обильно поливал порог советской земли и сеял смерть. С беспримерным героизмом дрались советские пограничники, принимая на себя первый предательский удар врага, и бесстрашно, презирая самую смерть, шли навстречу залпам артиллерии и минометов, навстречу танкам. Не дрогнули сердца защитников советской Родины, несмотря на очевидный перевес сил нападающего, их мужество творило чудеса, расстроившие уже в самом начале войны выработанный генеральным штабом Гитлера график.

Скоро в борьбу включились регулярные части Красной Армии. Образовалось несколько главных узлов сопротивления, наметились направления главных ударов сил противника. Постепенно стало ясным, что первоначальное преимущество внезапного и предательского нападения гитлеровских полчищ не даст тех результатов, на которые надеялся германский генеральный штаб. Против Москвы и Ленинграда были направлены острия огромных клиньев, но между Москвой и передовой линией неприятеля находились Минск, Могилев, Смоленск и Вязьма; между Ленинградом и Восточной Пруссией были Шауляй и Даугавпилс, Остров и Старая Русса, Таллин, Луга и Новгород. И острия клиньев, при нажиме на восток и северо-восток, крошились, тупились с каждым километром; начальные темпы продвижения с каждым днем становились медленнее.

Главный удар германской армии в северо-восточном направлении скользнул мимо большей части Советской Латвии, задевая только ее восточную часть — от Даугавпилса, мимо Резекне и Абрене, к Острову. Там шел гул грандиозной битвы, горели села и города, по ночам небо наливалось зловещим красным светом. Там сражались за каждую пядь родной земли полки и дивизии Красной Армии; и еще долго после того, как громадный военный вал откатился на восток и северо-восток, тысячи разбитых и расплавленных вражеских орудий и танков свидетельствовали о ярости прошедших здесь битв. Бои на Земгальской равнине, около Риги и Лиепаи, имели только второстепенное значение. Ни рижане, ни лиепайцы этого не видели, а в те трагические дни не могли и знать этого; поэтому у многих в то время создавалось неправильное представление о силе сопротивления Красной Армии и ходе развивающихся военных действий. Когда пришло время, об этом узнали и жители Риги и Лиепаи, и тогда им стало понятным то, что казалось странным и неясным в июньские и июльские дни.

27 июня, когда началась эвакуация учреждений и жителей Риги, Ингрида Селис получила у Айи разрешение поехать на Взморье за братом. Имант был прикомандирован на летние каникулы к одному из пионерских лагерей как помощник вожатого. Мать хотела уехать из Риги с обоими детьми, но до возвращения Иманта она слышать не хотела об эвакуации. Сама за ним съездить тоже не могла: она заведовала большой прачечной и теперь должна была срочно ликвидировать предприятие: вернуть клиентам сданное в стирку белье, отослать документы, отправить рабочих. Последние дни она была так занята, что даже не ночевала дома.

Поезда на Взморье больше не ходили. Ингрида сговорилась с шофером одного учреждения, которого в тот день посылали за персоналом какого-то дома отдыха, второй день нервничавшим в Дзинтари. Около полудня они выехали из Риги.

Грузовик с большим трудом подвигался вперед: шоссе до самой Лиелупе было забито отходящими войсками и беженцами. Нескончаемой вереницей тянулись колонны пехоты и обозы, артиллерийские батареи, грузовые машины с боеприпасами и обмундированием, толпы людей шли с котомками за плечами. Кое-где можно было увидеть крестьянина с возом скарба и привязанной к нему коровой. Шоссе гремело и пылило. Скрипели и визжали несмазанные колеса.

Шофер лавировал среди этого потока, но за первый час ему удалось проехать не больше десяти километров.

— Куда ты, чудак, продираешься? — кричали на него встречные. — Поворачивай назад, немцы уже в Слоке.

— Нельзя ли побыстрее? — поторопила шофера Ингрида. — Как бы не опоздать.

— Нельзя, дочка, — хладнокровно возразил шофер. — Если буду гнать без разбора, нас столкнут в канаву. Да ты не волнуйся, к вечеру будем на месте.

— К вечеру поздно. Вы ведь слыхали, что немцы уже в Слоке?

— Ну и что из этого! — усмехнулся шофер. — Разве немцы не люди?

— Как вы можете так говорить? Сюда идут враги, фашисты. Они несут нам гибель и смерть.

— Как кому, дочка, — продолжал усмехаться шофер. — Таким, как ты, приятного, конечно, мало. Ну, а мне-то чего тревожиться? Я семь лет проездил шофером у немецких господ. Уж они-то, наверно, опять приедут. И язык немецкий знаю.

Километра за два до моста через Лиелупе дорога стала свободнее и можно было ехать быстрее, но кто-то из встречных сказал, что на левый берег не пропускают ни одной машины: мост минирован и его в любой момент могут взорвать.

— Тогда и ехать дальше не стоит, — решил шофер. — Я поворачиваю обратно в Ригу.

Ингрида не стала больше его уговаривать. Сошла с машины и направилась дальше пешком. Через полчаса она была уже у моста. Встречный сказал правду — в сторону Взморья через мост не пропускали ни одной машины. Ингриду тоже не хотели пустить. Но когда она рассказала, зачем и куда идет, и показала свой комсомольский билет, начальник охраны моста уступил.

— Вы поторопитесь, иначе не успеете вернуться до взрыва. Мы дожидаемся только одной артиллерийской части, а когда она перейдет, мост будет взорван.

Беженцы и красноармейцы подозрительно оглядывались на девушку, которая бегом спешила на запад.

«Наверно, решили, что я встречаю немцев», — подумала Ингрида, и ее в жар бросило от этой мысли. Выйдя на главный проспект, она поспешила в Булдури. На улицах было безлюдно, всюду царила мертвая тишина. Только в каком-то садике, возле дачи, возился у своих цветов садовник, чистил грабельками дорожки или скашивал подросшую траву.

Еще полчаса быстрой ходьбы, и Ингрида была у пионерского лагеря. Повисший от безветрия флаг устало льнул к шесту. Прохаживавшиеся перед домом двое ребят внимательно посмотрели на Ингриду.

— Вызовите ко мне, пожалуйста, Иманта Селиса, — обратилась к ним Ингрида. — Скажите, что приехала сестра, пусть он сейчас же выйдет.

Один из пионеров молодцевато отсалютовал, повернулся и военным шагом направился вглубь сада. Ингрида разговорилась с оставшимся мальчиком.

— А вы разве не собираетесь уезжать?

— Куда? — не понял мальчик.

— Ну, отсюда, от немцев.

— Разве немцы уже здесь? Руководительница говорит, что люди только зря болтают.