Первыми ушли спать малыши. Потом стали позевывать отец с матерью. Аугуст остался на дворе один. Он сидел на скамье перед хибаркой и поглаживал устроившегося на коленях старого, сладко мурлыкавшего кота. Вдали темнели строения усадьбы Лиепниеки, в одном окне горел еще свет. Как волчий глаз, глядело из темноты это окно на Аугуста, и он долго наблюдал за ним. Как тихо, как одиноко… И все же приятно побывать среди родных — с их мечтами, с их невзыскательным счастьем, которого не могла нарушить злоба и зависть врагов, как в свое время не могла убить в юном Аугусте дух борьбы полицейская нагайка. На спине еще остались красные рубцы от заживших ран, но они больше не болят. В ожидании исполнения больших мечтаний и надежд сладко замирало от нетерпения сердце юноши.

— Товарищ Вевер, там какой-то человек просит принять, — доложила Понте машинистка, исполнявшая обязанности и секретаря.

— Фамилия?

— Забыла спросить. По очень важному и срочному делу, говорит. Решить можете только вы.

— Дайте ему бумагу и конверт, — сказал Понте. — Пусть напишет о своем деле. Видите, я занят.

— Хорошо, скажу. — Машинистка вышла.

Некоторое время Понте никто не тревожил. Он перелистывал списки уездных работников, просматривая фамилии членов волисполкомов, руководителей МТС, совхозов и кооперативных организаций. Против каждой фамилии ставил черточки синим или красным карандашом. Иногда вместо черточек помечал их крестиком, но опять цвет карандаша придавал пометкам тайный смысл.

Снова вошла машинистка.

— Товарищ Вевер, он отказывается писать, ему надо поговорить с вами лично. Согласился подождать, пока вы не освободитесь. Что ему сказать?

— Ну, пускай входит, теперь все равно покоя не даст.

Понте закурил папиросу и склонился над бумагами с видом крайне занятого человека. Но когда в дверях показалось круглое румяное лицо толстячка и посетитель, улыбаясь, спросил: «Можно, Кристап?» — заместитель председателя уездного исполкома нервно вскочил со стула и уставился на вошедшего.

— Заходи, Абол. Почему сразу не сказал, что это ты?

— Ну, знаешь, легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем простому смертному попасть к тебе. Так-то ты поддерживаешь связь с массами?

Улыбаясь, они пожали друг другу руки.

— Будь покоен, Абол… — тихо произнес Понте. — Связь с массами имеется. Спрашивается только — с какими… Ты из Риги?

— Так точно. Несся, как ветер, чтобы повидать тебя.

— А что, очень спешное дело? Может, подождать до обеда, тогда пойдем ко мне на квартиру. Там можно говорить свободнее.

— Навряд ли это лучше. Вчера прибыл представитель от… превосходительства. Важные указания. Надо активизироваться. Да ты ведь сам знаешь, как действовать, — руководство поручено тебе.

Они присели к письменному столу и долго перешептывались. Абол окончил свой доклад, а Понте все еще молчал. Потом заговорил и он, еще тише, еще лаконичнее, чем Абол. Посланец все время кивал головой: понял, понял.

— Немедленно поезжай обратно в Ригу и смотри — не напутай, — сказал в конце беседы Понте. — Продержись в своей роли до конца. Боже тебя упаси взять в рот хоть каплю. Ни одного лишнего слова! Говорю ради твоей же пользы. Понял?

— Все ясно, Кристап, сейчас же сажусь на мотоцикл и качу обратно. Моя миссия кончена. Только не забудь старого друга, когда начнут делить медвежью шкуру. Я думаю, что мои заслуги оценят.

— О таких пустяках не беспокойся, Абол. — Понте положил руку на плечо толстячка и торжественно произнес. — Мы тебя не забудем. Ты получишь видную должность. До свиданья.

— Будь здоров, Кристап. Надеюсь, что при следующей встрече мы сможем выпить как следует.

Абол ушел. Понте услышал, как заработал мотор мотоцикла, потом он собрал списки уездных кадров и еще несколько важных документов и сунул в портфель. Машинистке он сказал, что уезжает по делам в волость, а вместо себя оставляет секретаря уисполкома.

— Обратно буду утром.

Секретарь уездного комитета партии и председатель исполкома были в это время в Риге на пленуме Центрального Комитета партии, а со вторым секретарем Понте не считал нужным говорить о делах. Он немедленно тронулся в путь, так как его мотоцикл с прицепом всегда был наготове.

Миксит шагал впереди и показывал дорогу. Этот человек действительно обладал каким-то шестым чувством. На пути не попадалось ни тропинок, ни зарубок на деревьях, а он уверенно шел напрямик сквозь чащу, потом долго вел Понте густым кустарником и опять частым лесом. Наконец, они достигли болота, и Миксит снова безошибочно нашел поросшую вереском тропинку к расположенному среди чарусы острову. Черная вода отсвечивала в бездонных болотных «окнах». Раздался крик какой-то птицы. Миксит сложил ладони у рта и закричал, подражая верещанью зайца. Птица крикнула еще раз.

— Все в порядке, — объяснил он Понте. — Они ждут нас.

Наконец-то Понте удалось собственными глазами увидеть «зеленую гостиницу». Ночью ничего нельзя было разобрать, да и при дневном свете трудно было что-нибудь заметить здесь с первого взгляда. В самом высоком и сухом месте была вырыта огромная землянка, надежно замаскированная окружавшими ее ветвистыми соснами. Это был целый комбинат с кухней, баней, складом, с одним большим и множеством маленьких жилых помещений Радзинь с Ницманом в свое время порядком потрудились, оборудуя по указанию Никура это логово. Там была радиоаппаратура и маленькая типография, а склад напоминал небольшой арсенал. Несколько постов круглые сутки охраняли «зеленую гостиницу». В большом помещении на стене висели портреты Ульманиса и Никура в парадном облачении — во фраках и с орденами.

Когда все обитатели «зеленой гостиницы» собрались в большом помещении, Понте почувствовал себя даже как-то неловко. Он знал в лицо большинство этих людей, занимавших когда-то видное положение, и ему казалось странным, что он, заурядный шпик охранного управления, не только сравнялся с ними, но даже стал чем-то вроде начальника и распорядителя всей этой важной компании. Тут было несколько директоров департаментов, несколько высших военных чинов, командиры айзсаргов и один из самых черносотенных журналистов. Самоуверенно держался олдермен студенческой корпорации Индулис Атауга. Старший лесничий Радзинь, тоже приглашенный на это важное совещание, смиренно жался в самый темный угол. Лесника Миксита на совещание не пустили, он сидел в передней и ждал, когда его позовут, если это вообще будет нужно.

Взгляды, устремленные на Понте, вопросительные взгляды более двадцати пар глаз, сильно его смущали. Он несколько раз откашлялся, вытер платком вспотевший лоб и начал:

— Уважаемые господа… имею задание сообщить вам, что мы должны ожидать скорой развязки. Скоро настанет конец вашей конспиративной жизни в «зеленой гостинице». Верховное руководство признало необходимым, чтобы каждый из нас в ближайшие дни находился на своем посту и был готов выполнять полученные задания. Господин Никур прислал мне из-за границы указания, что война между Германией и Советским Союзом может начаться в любой ближайший день. Надо ждать, что война долго не затянется и, может быть, уже через несколько недель закончится победой Германии. Задание такое: как только начнется война, каждому из вас надо будет направиться в свой район и начинать действовать против большевиков и Красной Армии. Нельзя допустить, чтобы советские активисты ушли у нас из-под рук, их надо ловить и истреблять. Надо стрелять в спину большевистским войскам, мешать отступлению Красной Армии, разрушать линии связи. Руководителям боевых групп придется действовать самостоятельно, не ждать подробных указаний на каждый случай. Надо постараться захватить в свои руки власть, как только большевики начнут уходить. Обязательно составлять черные списки по всем городам и волостям. Расправу можно начинать, не дожидаясь установления военно-полевых судов.

— Вот это здорово! — не удержался Индулис Атауга. — Теперь мы поработаем. На каждом телефонном столбе будет висеть по большевику или комсомольцу.