Когда Бонни спускалась по лестнице, у нее слегка дрожали ноги, а на улице они вообще стали ватными. Асфальт казался слишком твердым, кварталы – чересчур длинными, дорожная сумка – очень тяжелой... Неожиданно она услышала за собой чьи-то тяжелые торопливые шаги и, сама не зная почему, обернулась. Это был Генри. Он крепко схватил ее за руки чуть повыше локтей, развернул к себе. На его лице появились какие-то странные белые пятна, а глаза настолько сузились, будто их вообще не было.
– Что это ты тут делаешь?
– Отпусти меня, отпусти! Мне же больно...
Весь обратный путь она шла с низко опущенной головой, а он одной рукой крепко держал ее, а в другой нес сумку. Перед самой лестницей Генри поднял ее на руки. Бонни сначала молча заплакала, а затем громко зарыдала, уткнувшись мокрым от слез лицом в его сильную шею.
Открыв входную дверь. Генри вошел внутрь, пинком ноги закрыл ее, молча уронил сумку на пол, все еще продолжая держать Бонни на руках, подошел к письменному столу, пробежал глазами ее прощальную записку. Затем, так же не выпуская Бонни из рук, медленно опустился в большое кресло, стоявшее в углу гостиной, и позволил ей выплакаться. Слезы довольно долго лились из ее прекрасных серых глаз, унося с собой слабость, отчаяние, боль, разочарование и бессмыслицу ее прежней жизни, а Генри терпеливо ждал, когда она наконец сможет остановиться.
– Ну и куда бы ты направилась, если бы я случайно не увидел тебя?
– Это не имеет значения.
– Нет, имеет!
– Нет, не имеет!
– Нет, имеет. Просто должно иметь! Или тебе было бы лучше, если бы тот алкаш тебя убил?
– Да, может, и лучше.
– Сама себя жалеешь, да? Господи ты боже мой, неужели не надоело? Это же смешно и глупо. Иногда меня от этого просто тошнит!
– Меня саму от этого тошнит. Но я...
– Хватит! Заткнись, пожалуйста! Док посоветовал мне выбросить тебя отсюда и из моей жизни, как только ты встанешь на ноги и сможешь ходить. Прекрасно. Просто прекрасно! И во что это превращает меня? В полудурка, который неизвестно на что потратил свой долгожданный отпуск? Может быть, последний в жизни! Ну уж нет, из всего этого должно, просто обязано что-то выйти, что-то куда большее, чем это!
Так они сидели, пока комната не погрузилась во мрак наступившего вечера. Но темнота, похоже, лишь придала Бонни смелости.
– А знаешь, ты прав. То, что произошло, на самом деле имеет для меня значение. Причем, наверное, даже большее... чем когда-либо раньше. Хотя, честно говоря, толком не знаю почему... Все это было... ну почти как будто меня заново родили... Ухаживали, мыли, с ложечки кормили, учили ходить... В такое даже трудно поверить...
Он нежно поцеловал ее и, приподняв со своих колен, поставил на ноги. Впервые за все это время поцеловав в губы! И сказал:
– Как же приятно слышать от тебя такое, Бонни.
После этого Генри зажег свет. Они дружно зажмурились, затем вместе хихикнули, быстро приготовили на скорую руку что-то вроде ужина, во время которого не говорили ни о чем серьезном, а просто перебрасывались общими словами, с удовольствием шутили и вспоминали анекдоты, а потом Бонни помогла Генри постелить его постель на кушетке и отправилась спать...
Глава 2
Все утро следующего дня Генри почему-то был угрюмым и задумчивым: долго стоял у окна, ничего не видящими глазами смотрел на улицу, время от времени непонятно для чего потряхивал мелочью в правом кармане брюк, нервно расхаживал по гостиной...
После обеда он принес с кухни турку с кофе, разлил его по чашкам и сел напротив Бонни.
– У меня осталось всего семь дней, дорогая.
– Я знаю. Ты же сам говорил, что в любой момент можешь сесть на самолет. Ну и почему бы тебе не сделать это, Генри? А я подожду тебя здесь, не бойся. Когда ты вернешься, я, наверное, уже совсем поправлюсь. Может быть, даже устроюсь на работу...
– Нет, домой я не собираюсь. Даже слышать не хочу об этом!
– Господи ты боже мой! Ну зачем же так рычать?
– Прости. Я тут кое-что придумал.
– Интересно, что именно? Что ты имеешь в виду?
– Я же рассказывал тебе про наш дом. Большой старый дом и магазин. Там места всем хватит. И нам тоже. И места, и работы. То есть тебе не придется думать, что ты будто бы живешь за счет моего старика. Уж он-то никому не даст прохлаждаться, это точно. Со временем начнет платить тебе зарплату. Немного, но зато честно заработанные и твои...
Она удивленно посмотрела на него:
– Зарплату?
– Да, зарплату. А что тут такого? Не могу же я тебя вот так просто оставить! Я ведь тебя неплохо узнал и прекрасно понимаю: ты не уймешься до тех пор, пока тебя что-то не остановит. А единственный, кто тебя может остановить, – это близкий человек, который бы от тебя зависел и... полностью тебе доверял. Значит, давай сделаем так: прямо сейчас выходим на улицу, берем такси, едем делать анализы крови и все, что у вас тут в Калифорнии положено, а потом совершаем обряд. После чего ты официально становишься одной из нас, Вараков. И тогда на твоей стороне будет вся наша семья! Я им об этом еще ничего не писал. Единственно, что они пока будут знать, – это то, что ты моя жена, только и всего. А больше им знать и не нужно...
Бонни положила руки на стол, закрыла глаза и долго-долго так сидела, не шевелясь, не произнося ни слова. Затем сказала:
– Сколько тебе лет, Генри? Двадцать три?
– Двадцать два.
– Двадцать два... Ну а я... я двадцатишестилетняя бродяжка. Разницы не видишь?
– Не говори так! Прошу тебя, ну пожалуйста...
– Почему же нет? Да, бродяжка. Почти законченная алкоголичка. Из тех девиц, которые работают в барах и добросовестно обслуживают всех, кого им там удается подцепить! Девица... которая потом даже не может вспомнить их лица... которая только благодаря Провидению, а совсем не здравому смыслу до сих пор не подцепила самого отвратительного, самого страшного заболевания... Бонита Уэйд Флетчер! Великая и неповторимая Бонита! Уже дважды побывавшая в тюрьме – один раз здесь, другой в Лос-Анджелесе. Ее-то ты и хочешь сделать членом своей семьи, Генри? Хорошей, добропорядочной семьи?
– Ты что, так любишь сама над собой измываться? Почему? Зачем тебе это надо?
– Затем, что появился ты! Спасатель заблудших душ! Душ падших женщин! Да ты только посмотри на меня! Посмотри, во что я превратилась! Уже превратилась! И назад пути нет!
– Ну, смотрю. И что? Что тут такого? Такого уж необычного, такого уж ужасного?..
– У меня так уж вышло. Это мой путь, не совсем обычный или, скорее, совсем необычный, но мой собственный путь, Генри. И надо быть слепым, чтобы не видеть, какой это путь! Это путь вонючих коек и омерзительного запаха перегара. Каждое утро, каждый день... Нет, Генри, это не для тебя, не для твоей семьи!
– Бонни, посмотри на себя! Ну что в тебе не так? Да все как у всех! Просто тебе нужен кто-то, на кого можно опереться, только и всего. Дело в том, что ты немного разучилась стоять на своих ногах. Но ведь это быстро проходит! Надо только начать...
– Любовь? Ты имеешь в виду любовь? Которая идет рука об руку с замужеством? Но я не могу тебя полюбить. В моей душе ничего не осталось. Ни для кого! Там все давным-давно сгорело...
– Да ведь я, черт побери, ничего про любовь, кажется, и не говорил! Это будет просто-напросто договоренность, не больше! Ты приедешь туда как миссис Варак, и это имя будет надежно поддерживать тебя до тех пор, пока ты сама достаточно крепко не встанешь на ноги. Или фамилия Варак тебе не подходит? Иностранная, не такая уж светская...
– Да нет же, Генри, нет!
– Тогда так: я уезжаю и скоро возвращаюсь. Но в любом случае мы расстаемся легально. И... и пропади ты пропадом, если... если что-то будет не так. Если ты меня подведешь...
– Ты же сам сказал, дело выгодное. Откуда ты знаешь, что я не привяжусь, что не повисну у тебя и твоего богатенького папеньки на шее? На всю оставшуюся жизнь!
