Бар назывался «У Арти» и, за исключением «фирменной» рыбы, представлял собой самое заурядное заведение – одна узкая комната с массивной темно-коричневой стойкой бара, двенадцать не прикрепленных к полу высоких табуретов, здоровенный и чересчур громкий игральный автомат в левом углу, шесть кабинок с невысокими фанерными перегородками, соответствующие лицензии в рамках на одной стене и укрупненный банкнот в один доллар в более красивой рамке – на другой. На полках за стойкой бара примитивный набор дешевых спиртных напитков, более широкий выбор пива и... эта самая «фирменная» рыба.

Там, где некогда красовалось традиционное зеркало, Арти встроил аквариум с разноцветной подсветкой, по дну которого между чуть покачивающимися водорослями неторопливо ползали улитки, а в воде то игриво металась, то неподвижно зависала чудесная экзотическая рыба, привезенная откуда-то из тропических морей. Арти был худощавым человеком с торчащим вперед пивным животом, бегающими мутными глазами и неожиданно тонким, высоким голосом. Когда в заведении было относительно мало народу и дел, он любил подолгу смотреть на свою замечательную рыбу. Это же с удовольствием делали и одинокие посетители, сидя на высоких табуретах у стойки бара и неторопливо попивая либо виски, либо пиво. «Успокаивает лучше всякой телепередачи», – с удовольствием говорил Арти, и молодой Верн Локтер, как ни странно, прекрасно понимал, что он имеет в виду. Сам он нетерпеливо поглядывал на часы. В понедельник вечером здесь, в баре, было довольно тихо. Рядом с ним на табуретах, тесно прижавшись друг к другу, сидела парочка влюбленных – они были заняты исключительно собой и ни на кого не обращали внимания. Двое других посетителей неотрывно смотрели на диковинную рыбу в аквариуме. Завсегдатай бара Рита без остановки бросала в музыкальный автомат десятицентовые монетки, а потом медленно, как бы в счастливом трансе, извивалась перед ним, пощелкивая пальцами. У нее было опухшее лицо типичной алкоголички с давно потускневшими глазами...

На какое-то время в баре вдруг стало тихо, так как Рита вернулась к своему одиноко стоявшему на стойке недопитому бокалу с виски, села рядом с Верном, сделала два больших глотка и облокотилась на его левое плечо.

– Слушай, неужели тебя это не забирает, Верн? Неужели не заставляет тащиться? Неужели...

– Я не прислушивался.

– У тебя просто нет слуха, детка. Тебе слон в детстве наступил на ухо. Это же музыка траходромов, Верн! Наших самых любимых, самых незабываемых траходромов! – Она повернула голову вправо и громко крикнула: – Эй, Арти, еще бокал и десять монет!

На этом их беседа закончилась. Отхлебнув из нового бокала и смахнув монетки в ладонь, Рита вернулась к автомату, где, близоруко сощурив глаза, начала внимательно изучать названия пластинок.

Проводив ее долгим взглядом, Верн тоже сделал глоток из своего бокала. Затем повернулся и на секунду задержал взгляд на стеклянной входной двери. На фоне темноты мокрая от дождя улица ярко блестела и переливалась в неоновых бликах ночного города.

Когда большая стрелка настенных часов показала без трех минут десять, Верн, как обычно, оставил на стойке полдоллара чаевых для Арти и, махнув рукой, небрежно произнес:

– Пока!

– Что так рано? Что-нибудь случилось или как? – в общем-то равнодушно поинтересовался бармен, вытирая стойку влажной тряпкой.

– Да нет, в общем, ничего особенного... Просто день сегодня выдался какой-то трудноватый, – пожав плечами, ответил Верн, встал и, кивнув всем на прощание, вышел на улицу.

Он с большим трудом заставлял себя двигаться как можно медленнее и как можно естественнее, вроде бы совсем не торопясь. Дождь на улице практически совсем прекратился... Повернув, как ему и было сказано, через квартал направо, Верн подумал: «Ну а если это самая банальная подстава? Что тогда?» Он нервничал, не зная, чем обернется для него эта назначенная ему встреча.

Краешком глаза Верн заметил впереди тусклый отблеск темного автомобильного капота, но продолжал неторопливо идти по тротуару, пока не услышал повелительный голос из открытого окна машины:

– Локтер!

Только тогда он послушно остановился и, перейдя на другую сторону улицы, подошел к темному лимузину. Его правая передняя дверца бесшумно открылась. Внутри было темно, и лишь приборная панель тускло мерцала матово-зеленым светом. За рулем сидел Судья, и Верн вдруг отметил, что ему никогда раньше не доводилось видеть, чтобы Судья сам водил машину!

Он сел на правое переднее сиденье и захлопнул за собой дверцу. Почувствовав, что сзади него кто-то есть, Верн начал было поворачивать голову, но его остановил мягкий, требовательный голос:

– Не оборачиваться! Смотреть только вперед!

– Хорошо, сэр. Как скажете. – Он решил вести себя как можно тише и спокойнее, ничего не спрашивать, ничего не говорить первым. Лучше не проявлять никакой инициативы, а подождать, как поведут себя они.

Минут через пять молчаливой езды лимузин свернул направо и вскоре въехал в обшарпанный жилой район города. Остановившись на какой-то темной улочке, Судья выключил подфарники, но не мотор, который продолжал тихо урчать.

Сделав последнюю глубокую затяжку, Верн чуть приоткрыл окно и щелчком выбросил окурок на невидимый тротуар. Одновременно отметив про себя, что они остановились на улице с односторонним движением, а значит, никакая машина не поедет навстречу и не осветит фарами их темный лимузин.

– Что, выдался трудный денек, Локтер? – спросил Судья.

– В общем-то да, сэр.

– А начал ты его с той самой идиотской записки?

– Да, сэр, признаю, я был не прав.

– Не столько не прав, сколько глуп. Признай уж и это.

– Признаю, сэр, я был глуп.

– Как повел себя контакт?

– Я вернулся в магазин после второй доставки. Возле нашего дома болтался какой-то парень. Когда я вылез из грузовичка, он подошел ко мне и сказал, что ищет молоденькую девушку из семьи Варак. В школе ее нет, он уже проверил. Я сказал ему, что она сейчас в своей комнате. Тогда он попросил меня договориться с ней, чтобы, когда стемнеет, она вышла из дому. Я пообещал это сделать и, само собой разумеется, поинтересовался, в чем, собственно, дело. Он ответил, что ей предстоит интересная поездка, и дал мне адресок, по которому часиков в девять мне надо будет ее привезти. Я зашел в дом, но ни там, ни в магазине ее почему-то не оказалось. Да и старик вел себя довольно-таки странно, совсем не как обычно. Настолько странно, что я решил не проявлять излишнего любопытства. То есть постарался не совать нос в чужие дела. Но потом вспомнил о Доррис. Вот кто будет только рада порассказать все, что знает. А знает она все, абсолютно все, что у них там происходит! Доррис сразу же все мне выложила: мол, у Тины случился нервный срыв, ее срочно отправили в какую-то загородную лечебницу, ну а утром сюда доставили Джимми Довера, нашего нового работника. Я тут же вычислил, что привез его Дармонд, который, сообразив, что происходит с Тиной, немедленно отправил ее в эту чертову лечебницу. Он всегда сует свой длинный нос в чужие дела. Я вышел из дому, нашел того парня на соседней улице и все ему рассказал. Затем, часов около пяти, он снова пришел к дому и сообщил, как встретиться с вами.

Внимательно, не перебивая выслушав его, Судья мягким, почти ласковым тоном сказал:

– Да, у мистера Дармонда сегодня был на редкость занятый день... Впрочем, как и у лейтенанта Ровеля, пославшего своих людей найти, задержать и доставить к нему ребят, с которыми любила проводить время ваша Тина. Один из них уже указал на двух наших уличных торговцев. А Тина действительно сейчас в частной лечебнице, где главврачом Фольц. Думаю, Локтер, тебе не надо напоминать, что за всем этим последует дальше? Или все-таки напомнить?

– Да нет, зачем же. Все и без того понятно... Когда начнется выздоровление, в ней проснется совесть, и она признается, что один раз получила дозу и от меня. После чего я, как и положено, снова окажусь в тюрьме.