- Кэррой, - медленно, обманчиво спокойно начал Эрелайн, тщательно расставляя акценты, - был другом нашей семьи. И в первое время после трагедии - одним из моих ближайших советников. Можете поверить, я виделся с ним часто. Очень часто. А после случившегося его образ врезался в память до последней черты.

   - Но его здесь нет, лорд, - жестко повторил Этвор.

   Айн глубоко вдохнул, в тщетной попытке сдержать рвущийся наружу гнев.

   Успокоиться, главное - успокоиться. И так слишком много эмоций, и так уже дважды почти перешел грань, сорвался: первый, когда понял, что за ритуал провела жрица, и второй - когда увидел Кэрроя...

   Нет, о нем нельзя думать, иначе снова забвение, забвение и ярость. И ненависть - удушающая, сводящая с ума, ведущая к тьме.

   Нельзя. Он ведь этого и добивается: чтобы Айн сорвался, как тогда, в детстве. Поэтому - о чем угодно, только не о нем. Хоть задачи решать, простейшие. Сложение, умножение, вычитание...

   Или считать, до сотни. Хотя бы до сотни.

   Раз. Два. Пять... Семь... Десять...

   Вздох застрял в горле, сбив со счета, когда волнующееся море теней вдруг задрожало - и сгустилось, уплотняясь; обретая реальность.

   И когда шепот, волнующе-сладкий, ожег шею жарким дыханием:

   "Он все еще здесь. И ты знаешь об этом".

   Ярость, еще какое-то мгновение назад владевшая им без остатка, отступилась, уступив его измученную душу отчаянью. Силы враз оставили Эрелайна, и он едва не пошатнулся. Хотелось смеяться - взахлеб, запрокинув голову, до слез; выкрикивая, раз за разом, до сорванного горла: "Тебя нет!".

   Но она была. Сотканная из мглистых теней и дыхания ночи, чернокосая, долгожданная и ненавидимая до боли; реальнее любого из цветистых наваждений с маской гостя в руках. Невидимая для глаз, но ощутимая кожей и оголенными, истерзанными нервами.

   Закрыть глаза - и выдохнуть, не размыкая губ; только для нее:

   "Знаю".

   Свет торопливо зажженных свечей, рассыпающихся по зале искристыми радужными отблесками, дробящийся в зеркалах, отступает. И он может почти что увидеть ее: невыразимо прекрасную, бесконечно жестокую, одержимую... Ее, обретающую черты только в безлунные ночи.

   ...Тьма прильнула к нему, как кошка - ласково, жеманно. Обвила шею, коснулась коготками груди и прошептала:

   "Мы можем убить его, прямо сейчас. Он не успеет уйти. Только выпусти меня..."

   Если бы Айн мог, он бы рассмеялся, хрипло и зло.

   "Выпустить тебя? Здесь, среди сотни aelvis просто для того, чтобы покончить с Кэрроем? Обменять его жизнь - на сотни? Я не соглашусь на такое, никогда".

   Но она услышала - и слова, и смех. И рассмеялась в ответ, в полный голос - красивый, грудной; бархатный и обнимающий - словно не боясь быть услышанной.

   "Неужели? Можешь лгать о возмездии и справедливости другим, но не мне. Я знаю, что тобой движут гораздо менее высокие чувства. Назвать их, или знаешь сам?"

   И, слыша его молчание, закончила со смешком:

   "Ненависть, гордость, отчаянье, злость... продолжать?"

   "Я боролся с тобой столько лет... - негромко не сказал - подумал Эрелайн, но в этом живом царстве тени, дымчато-сером, мглисто-черным мысль воплотилась шепотом. - Не сдамся и сейчас".

   И добавил, неожиданно жестко, несмотря на оставившие его силы:

   "Никогда не сдамся".

   "Я - это ты, - мягкий, вкрадчивый шепот то ускорялся, то замедлялся - и завораживал, почти дурманил. - Тебе никогда не победить, и ты это знаешь. Тогда зачем сражаться?"

   "Чтобы не проиграть".

   "Ты в любом случае проиграешь!"

   Тьма, еще мгновение назад ласково обнимающая плечи, стиснула их, впившись когтями. Но почти сразу опомнилась - и, спрятав их, вновь прильнула гибким станом.

   "Выпусти меня - и мы будем вместе. Навсегда... Идти шаг в шаг, рука об руку - только я и ты. И наша вечность".

   Шепот, такой чарующе прекрасный, невообразимый, очаровывал, обольщал и соблазнял. Обещанием возмездия - и свободы, который у него никогда не было и не могло быть. Свободы от пересудов, от ненависти к себе - чужой и своей... свободу от долга и свободу быть, быть собой...

   И свободу от себя.

   Он с силой, грубо оттолкнул ее, распахнув глаза. Губы исказились в одном-единственном - и отчего-то таком сладком слове:

   "Никогда".

   Тьма всколыхнулась, бледнея и выцветая; теряя власть. Тени истончились, теряя объем и чернильную резкость, ясность черт.

   "Проклятый упрямец!" - зашипела она, отстранившись сама - и растаяла в бесконечной игре отражений и ослепительном свете.

   Из сонма тяжелых мыслей его выдернул голос Этвора, решившегося, наконец, нарушить молчание.

   - Лорд-Хранитель, - сдержанно начал Правитель, - вам действительно нужны все наши гости для, хм... расследования? Я не совсем понимаю, как вы собираетесь проверять каждого. Нет, я всецело полагаюсь на вас в этом вопросе, но... - и, устав ходить вокруг да около, прямо сказал: - боюсь, мы просто не сможем разместить всех.

   - Прошу прощения. Я был несколько поспешен. Конечно, в этом нет необходимости. Достаточно составить полный список гостей, в котором каждая позиция будет подкреплена подписью. Ваше приглашение остается в силе? После случившегося, боюсь, я не имею права покидать Арьеннес.

   Голос звучал невыразительно, бесцветно, без намека на чувства. Короткая встреча с Тьмой окончательно подкосила его. Бессонные ночи, борьба с самим собой, ритуал... Кэррой... Слишком много даже для него.

   - Разумеется. Вам отведены апартаменты в восточном крыле, - со скупым, тщательно отмеренным радушием сказал Этвор.

   Сочтя разговор оконченным, Эрелайн коротко кивнул и обратился к залу, безэмоционально, с легкой прохладцей - не презрительной, не раздраженной, а равнодушной:

   - Прошу. Вписывайте свои имена.

   Тени, мягко клубящиеся под ногами и дрожащие в свете свечей, явственно всколыхнулись. На вытянутой в требовательном жесте руке, не заставив ждать, появились несколько выхваченных с его письменного стола листов и позабытое в чернильнице перо.

   Спиной чувствуя напряжение и недовольство, нарастающее в зале, он аккуратно опустил находки на пустеющий треножник и, не оборачиваясь, повторил:

   - Прошу. Проходите. И вас, леди Правительница, это тоже касается.

   Айори, не проронив ни слова, со смесью гордости и презрения на лице, оставила подпись одной из первых, тем самым оказав ему услугу: увидев, что даже леди Правительница сочла за лучшее подчиниться, остальные не осмелились нарушить приказ. Да, безупречно прямая спина демонстрировала несломленность и говорила, что это не конец, что он не победил и что она отплатит за сегодняшнее унижение, золото глаз яростно вспыхивало, но - подчинилась.

   Эрелайн ни на мгновение не отвлекался, напряженно наблюдая за тем, как вносят свое имя в список и отходят высокие леди и лорды. Выражение лиц, интонации и суть вскользь брошенных слов, росчерки, оставленные пером - небрежные и сдержанно-спокойные, летящие и выписанные до последней завитушки, нервные и оставленные твердой рукой... Эрелайн готов был поклясться, что среди гостей нет того, кто вмешался, одним-единственным письмом навсегда перечеркнув судьбы двоих бессмертных.

   Но всегда был шанс, пусть даже один на тысячу. Шанс, что он ошибается. Поэтому предстояло еще много работы.

***

   - Какое-то безумие, - Эрелайн с силой сжал ноющие виски - и откинулся на спинку стула, сцепив дрожащие пальцы. Невидящий взгляд скользил по погребенному под листами отчетов и поименных списков столу, обшитым светлым деревом стенам кабинета, ослепительно сверкающим позолотой светильникам.

   - Ритуал или Кэррой?

   - Что? - Эрелайн вздрогнул, очнувшись от мыслей. И, вскинув голову, встретился взглядом с Сэйной. Мгновением позже он с некоторым удивлением отметил, что в комнате они остались вдвоем. Причем уже давно.